Б.В. ). После разложения империи, что имело место в дебрях Пущи, недалеко от центра Европы, гуманный генсек всего Политбюро произнес первую в своей жизни честную фразу, которую ему не простят миллионы душ. Он брякнул, не подумав, а равнодушная история запомнила. «Что же будет со мной?» – проблеял отставной поводырь, вызвав на Западе волну жалости к своей нобелевской персоне и вал ненависти к абстрактной, но темной России. Пришельцев с Запада возмущали проявления недемократизма и шовинизма. Я их где-то понимал. Права человека, персоны, ja, ja, конечно. Натюрлих. Из них пер исконный прусский дух, а я, русский, чувствовал себя обобранным, да еще и виноватым. В гостях в Крыму, у немцев. Битый небитого везет. Русская народная сказка.
Но это уже эпопейный замах. Дух эпохи, народность, дубина народной войны – я таких обязательств на себя не принимал. Позвольте мне умерить прыть моей музы, взнуздать Пегаса и перейти с исторического галопа на мирную рысь лирической прозы. Я весь в плену эдиповых комплексов, у меня душа в разработке, я человеком озабочен. Что мне немцы и этнопсихология?
Если кому-то угодно узнать мое мнение, я думаю, что и в древней Феодосии случались вечери наподобие нашей: тайные возлюбленные, похотливые жены, круги семей пересекаются, и неизвестно, кто с кем будет спать (у меня стали появляться кое-какие основания для подобных ассоциаций). Душа человека – вот империя зла, где, как ни странно, необоримыми вкраплениями царствуют цитадели добра. Странная империя.
Выпьем? Конечно, выпьем.
Поверь, Хельмут (так звали мужа Кристины), мне было тогда, что возразить. У меня есть интерес и вкус к истории. Я думаю, что человеку, к сожалению, предлагают только такую историю, которая выгодна и полезна сегодня. Саму историю человек заставляет прислуживать и работать на злобу дня. Вот почему вся наша история – полезные мифы, сложенные из кубиков, напоминающих детский конструктор. Завтра из тех же самых кубиков вашему вниманию предложат новый миф, если старый чем-то не устраивает. В результате вчера мы имели миф о великом Сталине, отце народов, а сегодня имеем миф о том, как некий малахольный семинарист из Кутаиса с инфернально присушенной ручонкой (метка беса, не иначе) взобрался, окаянный, на Российский трон, достал кинжал и стал резать в многострадальной стране правых и виноватых, а все больше отчего-то тружеников-крестьян. Попутно, неловким движением, вспорол брюхо фашистской Германии. И никто не хочет слышать о том, что политпроходимцу Иосифу Джугашвили достались времена, когда в полный рост, объективно, встала проблема индустриализации слабой страны (находящейся, к тому же в окружении высокоразвитых в промышленном отношении шакалов), любое решение которой влекло за собой трагически неизбежную коллективизацию. Если и это миф – то он ничем не хуже других мифов. Просто сегодня он не ко двору. А главное никому в голову не придет почему-то, что Горби есть органическое и естественное продолжение усохшей длани тов. Сталина, бледная копия и позорная тень корифея, будем справедливы. Ибо все правители и властители мира делали и делают только одно: приспосабливаются к ситуации. Либо деспотическим, либо демократическим финтом. Как карта ляжет. Диктатура или демократия – это вопрос тактики, а не благородства натуры и просвещенности. «Что же будет со мной?» – вот их «Отче наш». Великолепное призвание вождей – быть холуями и холопами Ее Величества Эпохи и Его Величества Господина Опарыша, сиречь Народа, которого они, примерные холопы, безбожно надувают. Г.О., сиречь Его Величество Народ, также не остается в долгу: воздвигает своим усердным слугам памятники, где служивый изображен как Хозяин, а также украшает среду обитания разными мемориальными штучками, чтобы не забывать, кто есть кто. Где Хозяин, где холуй? Проблема этого первородства по запутанности своей затмевает известную дихотомию о курице и яйце. Несомненно одно: и Г.О., Великий Народ-Опарыш, и его покорные слуги (они же Хозяева Жизни) одним миром мазаны. Не скажу каким. Пахучим, не ошибешься, Хельмут.
Все же диалектика сослужила людям плохую (или все же благую?) службу: никогда не знаешь, имеешь ли дело с опарышем или уже с героем. Противоположности, как говорится, сходятся и настолько любят переходить друг в друга, что порой закрадывается подозрение, что и не противоположности это вовсе, а оттенки дерьма.
Мы имеем миф о национальном герое Александре Невском, который грудью защитил православных от нашествия тевтонских бусурман, за что и был канонизирован Православной Церковью. Тот выпадающий из логики мифа факт, что чуть позже этот самый герой в альянсе с чистокровными бусурманами из Золотой Орды регулярно вспарывал животы православным единоверцам, – никого не интересует. Мелочи жизни, однако.
Мы имеем миф о доблестном русском фельдмаршале Кутузове, умыкнувшем победу над гениальным французом Бонапартом у этнического шотландца Барклая де Толли. Кутузов-то хорош, спору нет, но чем вам не угодил шотландец?
Мы имеем миф о том, что Россия до революции кормила Европу хлебом, забывая упомянуть, что недоедала сама; миф о революции, миф о демократии, миф о Великой Отечественной, миф о собственных успехах на пути к демократии, миф о гуманности Запада и мудрости Востока, миф о Евфросинье Полоцкой и Мэрилин Монро, миф о том, что есть у нас гуманитарные науки, миф о мифе, наконец.
Нет уж, вернемся-ка мы лучше к честному вымыслу, который называется роман.
Поговорим о жизни, не имеющей отношения к истории. Хельмут занимается автоперевозками и знает всю восточную Европу вдоль и поперек. Не любит румын, считает их прирожденными мошенниками. Не в восторге от Украины. Даже о Минске что-то слышал. Зачем же было ехать в микроавтобусе «Фольксваген» черт знает куда, за тысячи километров от фатерлянда? Причем в третий раз за пять лет, если я не ослышался. Правильно, в третий раз за пять лет. К одной и той же хозяйке. Ja, ja. Из-за дешевизны? Но и в Болгарии, к примеру, недорого. Да мало ли где еще. Хорватия, Турция. Крым – как-то несолидно для состоятельного европейца, доннер ветер. Прошу извинить мое любопытство, камрад.
Разъяснение Кристины немало позабавило меня и заставило пересмотреть свое отношение к Феодосии и к мифу о немцах. Должен вам сказать, читатель, что в Феодосии тоже есть камыши, целые заросли камышей возле самого Черного моря. Не в самой Феодосии, а в пригороде. Место так и называется: Ближние Камыши. Так вот жизнь в Камышах остановилась, замерла, и, оказавшись здесь, вы словно попадаете в благословенную Среднюю Азию 70-х – 80-х годов ХХ века. Те же модели легковых машин советского производства, все «Жигули», «Волги» и вечные «Победы»; та же одежда на людях, только постаревших на 20 лет; тот же русский говор крымских татар. А главное – тот самый дух и уклад жизни.
Зачем вам, фрау, этот зной с камышами, не очень хорошее место для купания и не очень высокие горы?
Как странно устроен человек, господа. Понимаешь одно, а испытываешь чувства при этом совсем по другому поводу.
Хельмут побагровел от вина и все чаще обращался к своему столь же краснорожему приятелю, механику Хансу, достаточно однообразно предлагая тост за здоровье его жены Линды. Ханс рыцарски предлагал обратить внимание на здоровье хозяйки, а потому за дам пили вперемешку. Линда, жена Ханса, уже явно перебирала с дозой и откровенно постреливала глазами в мою сторону, маскируясь в облаках сигаретного дыма. Освежающее купание вновь становилось актуальным.
Лиза, дочь Кристины, угловатый страусоподобный среднеевропейский подросток, не унаследовавший ни капли шарма матери, с какими-то стандартными механическими реакциями настаивала все решительней, и общество созрело для легких безумств. Решено было отправиться сию же минуту к морю, где хозяйка обещала роскошную лунную полосу для всей честной компании. К нашим услугам было море, луна и море вина. Каждый из нас чувствовал себя чуть-чуть властелином мира, императором Тавриды и Восточной Пруссии одновременно.
Миновали камыши с комарами. Тучи этой зудящей гадости придавали волшебное сходство со Средней Азией, так что я немало был поражен, увидев перед собой всего-навсего Черное море вместо изящной Сыр-Дарьи, несущей свои зеленоватые воды морю Аральскому. Общество наше поддалось тому неумеренному куражу, когда любое море кажется по колено, а золотой отблеск луны – глупой декорацией. Кособрюхий Хельмут что-то с подозрительным энтузиазмом втолковывал мне, я же считал своим долгом категорически с ним не соглашаться. Я все отрицал. Очевидно, легкая победа не светила моему новому другу.
– Вино? – нашелся мирно настроенный немец.
– Гут, – вынужден был капитулировать я.
В какой-нибудь миле от нас огнями лампочек был обведен контур танкера с греческим флагом, несколько далее также маячили неопознанные суда.
– Афина Паллада и Афродита… Ферштейн? Гордые внуки Одиссея, Улисса, сукиного сына, – рекомендовал я, испытывая некоторые затруднения с выговором. Но мне приятно было быть гидом по земному шару.
После краткого совещания, состоявшего по большей части из любезного обмена тостами, решено было плыть к ближайшему танкеру и брать его на абордаж. Что-то не понравился нам его агрессивный силуэт. Кроме того, в вину грекам вменялось подлое и умышленное предательство, жертвой которого пал Сократ. Против дерзкого плана невнятно протестовал один механик, по причине, как мне показалось, вполне уважительной: он не умел плавать, а Кристина интимно ржала, думая, что мальчики шутят.
Между прочим, широких штанов в легкомысленную клеточку она так и не сняла, ожидая, когда я отвернусь и полезу в море. Она смущалась, словно двадцать пять лет не легли между нами вечностью. Она не хотела обнажать своих бедер, несильно тронутых целлюлитом, и в то же время ревниво оттирала от меня бравую Линду, купальные трусики которой затерялись в раблезианской густоте плоти. В этот романтический вечер, очевидно, я должен был запомнить свою Кристину молодой и свежей. Как прикажете, мадам! Вот только выпью…