Что-то форма не вяжется и сюжет не очень клеится. Впрочем, если вам, читатель, интересно мое мнение, «как в жизни» и означает: бессюжетно, рыхло, невнятно. Есть только внутренний сюжет. Присутствует ли он в моей книге?
Я все тешу себя надеждой, что сказалось больше, чем я хотел сказать, что роман умнее меня. Да и что я хочу сказать? Что-то банальное на тему «я люблю тебя, жизнь».
Но не всегда верь мне, читатель.
Бог с ними, с сюжетом и формой. Оставим эту головоломку специалистам. Попросим профессора – он нам исправит. Чтобы не возвращаться более к теме Средней Азии, где начиналась моя сознательная жизнь, я поступлю, быть может, не очень мастерски, зато не без оригинальности. А впрочем, я следую принципу «правда превыше всего, даже формы и сюжета», ибо именно этот принцип может служить хоть каким-то оправданием моей не очень-то заладившейся жизни.
Итак, вот вам правдивая повесть, написанная мною перед тем, как покинуть Азию навсегда. Обращу ваше внимание, читатель, на дух времени и характер идеалов того, кто сегодня мечтает о невесте сына. В персонажах повести легко угадываются действующие лица романа, даже имена сохранены для удобства читателя.
Все для тебя, читатель.
Надеюсь, и ты снисходительно отнесешься к первой тогда еще пробе пера.
Заранее благодарен.
Глава 7
Провинциальная история
1
Женька торопливым шагом шел по узкой тесной улочке. По обеим сторонам ее тянулись сплошные глиняные дувалы, вдоль которых стояли голые чахлые деревца. Кое-где на улочку выходили лишь железные двери гаражей с огромными замками.
Он свернул в один из тупиков. Хотел постучать в низкие воротца, на которых скособочено висел на одном гвозде почтовый ящик, но дверца в воротах подалась от легкого толчка, и он пригнулся, переступая через порожек.
Перед ним были две калитки. Одна была высокая, наполовину зарешеченная толстыми железными прутьями. Женька осторожно открыл вторую, кое-как сколоченную из неровных досок. Прошел возле окон маленького давно не беленного домика.
В комнатах раздался лай, и ему навстречу выскочили две невзрачные собачонки, тут же завилявшие хвостами. Следом за ними вышла красивая девушка с вежливой улыбкой.
– Мне нужен…
Женька покраснел. Он вдруг забыл имя и отчество того, кто ему нужен.
– Здравствуйте. Вам нужен Иван Дмитриевич? – спросила девушка, продолжая улыбаться.
– Да, Иван Дмитриевич.
– Он сейчас придет.
– Я ищу репетитора по математике. Мне сказали, что он готовит к поступлению. Мне надо поступить в вуз.
– О, да. Иван Дмитриевич очень хороший репетитор. Он закончил Московский университет. Я его ученица. Тоже готовлюсь поступать.
Улыбка не сходила с кукольных губ девушки.
– Меня зовут Кристина, – сказала она и вежливо присела.
– Женя.
– Евгений. Очень приятно.
Сзади стукнула калитка, и собачонки с радостным повизгиванием метнулись мимо Женьки. Он увидел перед собой стройного седого старика, который держал в одной руке толстую кипу свежих газет и журналов (не за горами – а казалось, что за горами! – было время перестройки, когда всякий уважающий себя и демократически мыслящий интеллигент читал периодику запоем, был пожирателем газет; и я там был… – Б.В. ), а в другой – небольшой кусок колбасы, который он тут же разломил и дал собачкам.
– Здравствуйте, – сказал Женька.
– Здравствуйте. Проходите, пожалуйста, в дом.
Посередине маленькой комнатки стоял старый стол, заваленный книгами. Одну стену под потолок занимали книжные полки, добротно сделанные из толстых досок. На них теснились сочинения русских классиков в старинных переплетах.
Иван Дмитриевич положил журналы в угол дивана и улыбнулся:
– Теперь приходится прессу на почту выписывать. До востребования.
– Почему? – спросила Кристина.
– Сосед изымает. Прошу к столу.
Женька присел, приготовившись к расспросам, но Иван Дмитриевич, не глядя, вытащил из стопы на столе нужную книгу (тоже почему-то старую) и сказал: «Начнем, пожалуй, вот с этого. Решите-ка, милостивый государь, две задачки. А там посмотрим».
Кристина аккуратно переписывала в тетрадь задачи из другого сборника, правильно сидя за столом.
Задачи оказались легкими, и Женька скоро отодвинул от себя исчерканный листок.
– Посмотрим, – сказал Иван Дмитриевич, надевая очки. – Верно. Только – неинтересно. По шаблону.
– Главное – чтобы верно, – сказал Женька.
– Где это вас так учили?
– В нашем пединституте.
– Вы что же, в пединституте учитесь? Зачем же тогда ко мне пришли?
– Я бросил пединститут. Ушел со второго курса. Хочу в Ленинград, на физический. А здесь я все забыл. Даже то, что знал, забыл. Скверно учат.
– Хорошо. Приходите, занимайтесь. Я денег не беру. Понедельник и четверг вас устроит? Ваше время – с 15.00 до 17.00. Прошу не опаздывать.
– Спасибо, Иван Дмитриевич.
Выходя, Женька почувствовал на себе взгляд Кристины.
Он обернулся и подмигнул ей.
2
Матери пока Женька о своих планах ничего не сообщил, чтобы не расстраивать раньше времени.
Он устроился сторожем в школу. Ночь дежурил, две был свободен. Жил он на квартире у вечно пьяной дворничихи Ильиничны, которой платил 15 рублей в месяц. Днем сидел над физикой и математикой. Сначала Женька пытался навязать себе жесткий режим, но у него ничего не вышло. Он просто лежал на диване и решал задачи до ряби в глазах. Ивана Дмитриевича посещал по понедельникам и четвергам. Потом прибавил еще и субботу.
По субботам он раскланивался с Кристиной, которая ровным шагом шла по улочке и с улыбкой встречала подбегающего Женьку.
– Не опоздали?
– Нет, – отвечала она, не глядя на изящные часики.
От нее тонко пахло мылом и, наверно, просто чистотой. Их всегда встречали собачки. Одну из них, покрупнее, заросшую шерстью так, что не видно было глаз, звали Букой, другую, поменьше и повертлявей – Горынычем.
– Верно, верно, – говорил Иван Дмитриевич, просматривая тетрадь Кристины. Женькины листки он крутил куда придирчивей и иногда сдержанно сообщал:
– Вот тут красиво.
Потом Иван Дмитриевич давал им сборники задач (Женьке доставал откуда-то с полки), и они полтора часа сидели за столом друг напротив друга. Женька украдкой рассматривал ее свежее лицо, лоб, на который изредка набегали морщинки и волнующую линию губ.
В субботу Женьке работалось хуже всего.
3
В пятницу Ильинична сломала ногу. Еще с утра она как следует напилась, правда, уже после того, как прибрала свою территорию.
– Не рановато ли? – спросил Женька, продирая глаза.
– У сына сегодня день рождения, – разъяснила Ильинична.
Потом она пошла складывать свои инструменты в подвал; оттуда уже вползла в квартиру и привалилась спиной к стене.
– Ногу я сломала. Зови скорую.
– Сын, сын, – ворчал Женька, подкладывая под ногу половики. – Он и не вспоминает о вас, сын ваш.
– Цыц, – сказала Ильинична. – Ему некогда. Он по космосу главный.
– По какому космосу?
– По такому. Живет в Новосибирске, летает каждую неделю в Ленинград. Ракеты строит. Понял?
– Какого же черта он вас в этой дыре бросил?
– А ты не шуми. Я, может, сама так захотела. Ты-то много о своей матери думаешь?
Когда в дверь позвонили, она шепотом сказала:
– Ты меня в больницу-то не отдавай, Женька. Мне ведь только молоко и хлеб надо…
В субботу к Ивану Дмитриевичу Женька не пошел.
4
– Что-то случилось, Евгений? – спросила его через неделю Кристина, забыв поздороваться.
Женька торопливо рассказывал, смотрел на нее и никак не мог понять, что же в ее лице изменилось. На ней было уже не пальто с поблескивающим воротником, а куртка и легкая вязаная шапочка. Он и не заметил, когда наступила весна, не обратил внимания, что щедрое среднеазиатское солнце вовсю подсушивало сырые дувалы и дома из глины. Женька замолчал, не отводя глаз от Кристины.
– Женя, ты не смотри на меня так за столом. Я тогда ничего не соображаю, – сказала Кристина.
Он покраснел и первым полез в низенькую дверь.
Собачки дремали на солнце. Женька увидел, как они вскинулись и бросились на калитку, встав на задние лапы. Бука захлебывался гортанным рычанием, а Горыныч свирепо щерил мелкие зубы. Он обернулся и увидел пожилого милиционера, запирающего решетчатую калитку.
– Собаки с помойки, злые очень, – сказал милиционер. – Проверить их надо. Может, бешеные.
Набрякшие веки почти закрывали узкие глаза. Под перебитым носом жестко щетинились седоватые усы.
Женька с Кристиной молча проводили его глазами.
5
– Ваш сосед – милиционер? – спросил Женька, когда недовольный Иван Дмитриевич изучал результаты их полуторачасовой работы.
– Да, – сказал Иван Дмитриевич.
– Он Буку с Горынычем грозился проверить. В бешенстве подозревает.
– Опять угрожает… Он их зимой на улицу выбросил, когда узнал, что щенки не от овчарки. Да его не собаки волнуют. Он меня со свету сживает. Вот уже лет тридцать, – чуть улыбнулся Иван Дмитриевич. – А ошибок у вас сегодня многовато. Возьмите тетради. Там все отмечено.
– За что он вас со свету сживает, Иван Дмитриевич?
– Видишь ли, Женя, этот дом может достаться ему как ближайшему соседу. У него больная дочь, которую не возьмут замуж без хорошего приданого. А у меня нет наследников. Это – самые близкие мои родственники, – потрепал он по спинам собачек, свернувшихся у его ног.
6
Женьке надо было зайти на почту, а это оказалось по пути с Кристиной. Они медленно шли и щурились от солнца.
– Во время войны Иван Дмитриевич попал в плен. А потом его почему-то выслали сюда. Он прекрасно владеет немецким языком, – рассказывала Кристина. – Я ведь немка, по отцу. Кристина Ретер. Еще мой папа учился в школе у Ивана Дмитриевича.
– Как ты думаешь, почему он денег не берет за репетиторство?