Что с прочими людьми не сходен ты,
Великодушен, благороден ты!
Надеюсь я, что бог, дающий свет,
Убережет Лейли от всяких бед.
Жемчужину, рожденную для нег,
С тобой соединит господь навек!»
Меджнун ответил: «В радости живи!
Печальная — счастливой будь в любви!
Любя, одежды верности надень.
Да будет бог с тобою каждый день.
Я понимаю боль любви чужой —
И я скорблю израненной душой.
Упреков не страшись: вот я стою —
Пусть падают на голову мою!
Прощай. Тебе не причиню я зла.
Я сам хотел уйти. Ты помогла».
Так, пожелав ей много долгих дней,
Он проявил великодушье к ней,
Ей братом стал, ее назвал сестрой,
И вышел он и скрылся за горой.
Опять он по степи решил блуждать,
В пустыню горя он ушел опять.
Был Науфаль беседой изумлен.
Своим ушам с трудом поверил он!
Весь разговор, подслушанный в тиши,
Потряс его до глубины души.
И воин встал, и полон был тоской,
И тяжело пошел он в свой покой,
Как тот, кто крепким опьянен вином,
Не ведая, что бендж таился в нем.
Что предпринять ему? С чего начать?
Нельзя рассказывать, нельзя молчать!..
А за другой стеною в эту ночь
Скрывался тот, кого любила дочь.
В руке держал карающий кинжал,
От ярости и ревности дрожал:
Замрут в блаженстве, — душу погубя,
Он их убьет сперва, потом себя!
Но был он чистой страстью опалим,
И смилостивилась любовь над ним.
Он, у Меджнуна чистоте учась,
Меджнуном был обрадован сейчас.
Меджнуновым величьем поражен
И разумом девичьим потрясен,
Он понял, что любимая верна:
Любовь неколебимая видна!
К земле припал он, в нем вскипела кровь,
Он сделал явной скрытую любовь.
Терпенье робкое замолкло в нем, —
Любовник пламенный ворвался в дом,
Перед любимой головой поник.
Испуганная, — подавила крик,
И сердце друга ласково взяла,
И голову страдальца подняла,
Укрыла голову в своей тени.
Давно друг друга жаждали они,
До этой ночи, жажде вопреки,
Не подавала встреча им руки,
Но был их пламень чистым, не плотским,
И подало свиданье руку им.
Безгласные, слились они в одно,
Их опьянило близости вино.
Но птица утра прокричала вдруг,
И вот с возлюбленной расстался друг…
Когда заря-невеста поднялась,
Белилами рассвета набелясь,
И небеса прислуживали ей,
Держа пред нею зеркало-ручей,
Тогда решили гости поутру
Направиться к счастливому шатру,
И, радостные, вместе все пошли,
К Меджнуну и невесте все пошли.
И что ж? Нашли одну, а не двоих.
Увидели невесту. Где жених?
Два племени заплакали тогда,
Два племени погибли от стыда!
И головою Науфаль поник.
Был скован немотой его язык!
Но все же долее молчать не мог.
Сказал: «Так пожелал всевышний бог,
Судьба такая свыше суждена,
Не ваша здесь и не моя вина,
Здесь не виновны даже сын и дочь.
Забудем все. Не в силах мы помочь».
И, проводив гостей, вернулся он,
Упал на землю, растянулся он,
От всех скрывая, как душа скорбит,
Скрывая боль страданий и обид…
О лекарь мой искусный! Болен я,
Твоим леченьем недоволен я.
Когда тебе меня взаправду жаль, —
Верни мне душу, прогони печаль.
ГЛАВА XXII
О тому как справили свадьбу Ибн-Селляма и Лейли, как Лейли убежала в степь и встретилась там с Меджнуном
По всем страницам пробежав, калам
Такую повесть поверяет нам:
Немало в небе вероломства есть,
С обманом у него знакомство есть,
И шутки начало шутить оно!
А шутки — что? Бесстыдство лишь одно!
Меджнуну повелело: «В брак вступи!»
И в то же время мчится по степи
Со всеми родичами Ибн-Селлям:
Он в стан Лейли велел скакать коням!
С почетом племя встретило гостей —
И жениха, и всех его людей.
И свой народ созвал отец Лейли,
И вскоре кубки пира принесли.
Продлилось пиршество немало дней,
А наливались кубки все полней.
Но только свадьба веселит пиры!
Дождались гости радостной поры.
И выбран был благословенный час,
Для двух народов незабвенный час.
И проповедник высунул язык —
Он попусту давно болтать привык —
И закрепил он брачный договор,
И все пошли к Лейли, в ее шатер,
Вступили в целомудрия приют,
И вот луну дракону отдают.
Невесту к Ибн-Селляму подвели,
Он руку протянул руке Лейли,
Но странный случай с ним произошел.
Страдал он сердцем. Был недуг тяжел
И мучил Ибн-Селляма издавна.
К тому же много выпил он вина,
Как будто заливал вином пожар, —
И на пиру его хватил удар.
Все тело судорогой сведено, —
Вперед запомнит он, как пить вино!
Но вот затих, недвижный, как мертвец,
И люди все подумали: конец.
Казалось, был он смертью покорен…
Смех свадьбы стал рыданьем похорон.
И жениха скорее унесли —
Забыли о невесте, о Лейли.
От горьких дум, которым нет числа,
Павлиньи сломаны ее крыла.
И думы ей покоя не дают,
Уйдут — придут на смену сотни смут.
Она решила ночью мертвой лечь
И притаила ядовитый меч.
Желанье Ибн-Селлям не утолит,
Она себя от мира удалит!
Она свободной сделает себя,
Умрет, единственного полюбя!
И выбран этот меч недаром был:
Наказан Ибн-Селлям ударом был…
Коварству неба где найти предел!
Как много в мире непонятных дел!
И вот одно: Меджнуна и Лейли —
Две несказанных радости земли —
Ударила судьба такой волной,
Что двое сделались четой одной.
Но две жемчужины разлучены:
Тот — мужем наречен другой жены,
Той — суждено другому стать женой —
И что же? Нет отверстья ни в одной!
И все это в одну случилось ночь!
Как вероломство неба превозмочь?
Не знают новобрачные родства,
Чужими стали, в брак вступив едва.
Или для них и час, и день, и год
Один и тот же выбрал звездочет?
О нет: и звездочет бессилен тут.
Ведь сказано: «Все звездочеты лгут!»
Когда, решив: жених сейчас умрет, —
Стоял всю ночь вокруг него народ,
Тогда вернулось мужество к Лейли:
Свободна от супружества Лейли!
Пока без чувств лежал ее жених,
Тихонько, незаметно для родных,
Она покинула отцовский дом
И скрылась вскоре за степным холмом.
Куда идет? Не ведает сама,
Не видно стана за песком холма…
И в ту же сторону Меджнун идет,
Не сам идет — любовь его ведет,
И приближаются в степной дали
Лейли к Меджнуну и Меджнун к Лейли!
Его печальный голос ей знаком:
Животворящим он звенит стихом.
Меджнун ее дыхание вдохнул,
Ее благоухание вдохнул.
К Меджнуну подошел его кумир.
Подобной встречи не запомнит мир!
И друг на друга смотрят, не дыша:
Вернулась к телу слабому душа.
Теперь им нужен был один творец!
Для двух жемчужин был один ларец!
Два солнца всходят на одной земле.
Две розы зреют на одном стебле.
В едином теле две души сошлись,
В глазу едином два зрачка зажглись.