— Обстенить грот-марсель! Приготовиться у брасов!
Волей-неволей остальные французские суда пойдут за первыми. Больше им деться некуда — ветер у них на раковине, внизу течение, по обеим сторонам скалы. Хорнблауэр должен думать быстрее, чем они, — французский капитан на следующем корабле наверняка не успел еще собраться с мыслями.
«Девочки» под ветром — больше нельзя терять ни секунды.
— Брасы!
Вот француз — ближе, ближе, с полубака слышны отчаянные крики.
— Руль право на борт!
Скорости едва хватало, чтобы «Отчаянный» послушался руля; носы двух кораблей разошлись, едва не столкнувшись.
— Пли!
Паруса французского судна заполаскивали — оно не вполне управляемо, и команде не удастся быстро взять его под контроль, пока на палубу сыплется град девятифунтовых ядер. «Отчаянный» не должен пойти у него под носом. Оставалось еще немного времени и места.
— Обстенить грот-марсель!
Вот что значит хорошо обученная команда — корабль работал как машина. Даже подносчики пороха, «пороховые мартышки», бегавшие по трапам вверх и вниз в кромешной тьме, исправно выполняли свой долг, постоянно снабжая пушки порохом, ибо те не смолкали ни на минуту. Они оглушительно ревели, озаряя оранжевым светом французское судно. Дым тяжелыми клубами плыл к левому борту.
Нельзя больше оставаться под обстененным марселем. Надо наполнить парус и продвинуться вперед, даже если придется прекратить стрельбу.
— Брасы!
До этого мгновения Хорнблауэр не замечал адского рева шканцевых каронад; они стреляли без перерыва, осыпая неприятельскую палубу картечью. В их свете он увидел, как удаляются мачты француза. В следующей вспышке возникла еще одна мгновенная картина — над палубой французского корабля двигался бушприт. Треск, крики: следующее французское судно налетело на идущее впереди. Треск не стихал. Хорнблауэр заспешил на корму, чтобы поглядеть, но темнота уже сомкнулась перед его ослепшими от света глазами. Он мог только слышать, но и этого было довольно, чтобы понять: судно, действующее как таран, разворачивалось ветром, его бушприт крушил ванты, фалы, штаги и, наконец, налетел на грот-мачту. Потом упадет фок-мачта, упадут реи. Два корабля сцеплены вместе и беспомощны, а с подветренной стороны у них «Девочки». Хорнблауэр увидел, как они зажигают фальшфейеры, пытаясь разобраться в безнадежной ситуации. Корабли поворачивались, голубые огни фальшфейеров и красные огни фонарей вращались, как некая планетная система. Им не спастись — ветер и течение понесли их, и Хорнблауэру показалось, что он услышал треск, с которым корабли налетели на «Девочек». Он не мог быть твердо в этом уверен, да и времени гадать не было. На этой стадии отлива вокруг рифа Поллукс возникает вихревое течение, и это надо учитывать. Потом он должен войти в Ируаз, чьи воды считал такими опасными, пока не сунулся в Гуле. Неизвестно, сколько еще кораблей идет из Бреста. По стрельбе и замешательству они уже поняли, что среди них враг.
Хорнблауэр бросил быстрый взгляд на нактоуз, прикинул силу ветра на щеке. Неприятельская колонна (вернее, ее остатки) при таком ветре наверняка возьмет курс на Ра-дю-Сен и постарается подальше обойти мели Трепье. Он должен пойти им наперерез — следующее судно в колонне наверняка уже близко, но через несколько секунд оно выйдет из узкого фарватера Гуле. И где же первый фрегат, тот самый, который он пропустил без боя?
— Эй, на грот-руслене! Бросать лот!
Надо держаться как можно дальше с наветренной стороны.
— Нет дна! Двадцать саженей пронесло!
Значит, они достаточно далеко от Поллукса.
— Оставить на лоте!
Они продолжали идти правым галсом. В непроницаемой тьме Хорнблауэр слышал совсем близко тяжелое дыхание Проуза. Все остальное было тихо. Скоро снова придется бросать лот. Что это? Ветер донес до слуха отчетливый звук — звук тяжелого предмета, упавшего в воду. Бросают лот. Следом, после соответствующей паузы, раздался пронзительный крик лотового. С наветренной стороны еще одно судно. Расстояние все уменьшалось, и Хорнблауэр вскоре разобрал голоса и скрип реев. Перегнувшись через ограждение, он тихо сказал:
— Приготовиться у пушек.
Вот и оно, неясно вырисовывается по правому борту.
— Два румба вправо. Одерживай.
Тут французы их увидели. Из темноты раздался усиленный рупором окрик, но Хорнблауэр, не дослушав, скомандовал:
— Пли!
Пушки выстрелили почти одновременно, «Отчаянный» содрогнулся от отдачи. И вновь чужой корабль озарился светом бортового залпа. Нет надежды посадить его на мель — пролив здесь слишком широк. Хорнблауэр поднес к губам рупор:
— Поднять пушки! Цельте по мачтам!
Он может покалечить неприятеля. Первая пушка следующего залпа выстрелила сразу после его слов — какой-то дурак не обратил внимания на приказ. Но остальные выстрелили после паузы, необходимой, чтобы вынуть клинья. Вспышка за вспышкой. Бах, бах, бах, снова, и снова, и снова. Вдруг вспышка осветила крюйсель неприятельского корабля, который в этот самый миг начал медленно разворачиваться. В отчаянной попытке уйти от мучителя француз обстенил паруса, рискуя попасть под продольный огонь, — он решил пройти под кормой у «Отчаянного», чтобы встать носом по ветру. Сейчас Хорнблауэр повернет через фордевинд, направит на неприятеля пушки левого борта и загонит его на Трепье. Он успел поднести к губам рупор, когда темнота перед ним взорвалась огненным вулканом.
Хаос. Из темной ночи, из снегопада обрушился на «Отчаянного» бортовой залп, накрывший его с носа до кормы. Вместе с грохотом пушек и вспышкой раздался треск разлетающейся в щепки древесины, звон ядра, ударившего в казенную часть пушки, крик раненого, прорезавший вновь наступившую тишину.
Один из вооруженных фрегатов — вероятно, тот, что шел в авангарде, — увидел стрельбу и подоспел на помощь товарищам. Сейчас он пересекал курс «Отчаянного», чтобы еще раз накрыть его продольным бортовым залпом.
— Руль право на борт!
Хорнблауэр не мог поворачивать оверштаг. Хотя он и готов был пойти на риск, что «Отчаянный» с такелажем, поврежденным бортовым залпом, откажется привестись к ветру, транспортное судно было еще слишком близко. Он должен поворачивать через фордевинд, хотя это и означало вновь оказаться под продольным огнем.
— Поворот через фордевинд!
«Отчаянный» поворачивался, продолжая стрелять по транспортному судну. Еще один бортовой залп вспорол темноту перед ним. Ядра с секундными интервалами ударяли в нос корабля. Хорнблауэр стоял, стараясь не дергаться от испуга, и думал, что делать дальше. Последний ли это выстрел? Спереди раздался громкий треск и крики. Упала фок-мачта. Фор-марса-рей рухнул на палубу.
— Руль не слушается, сэр! — крикнули от штурвала.
Без фок-мачты «Отчаянный» будет рыскать к ветру, даже если обломки мачты не сработают как плавучий якорь.
Хорнблауэр чувствовал на щеке, как меняется ветер. Теперь «Отчаянный» беспомощен. Теперь его может разнести в щепки враг, в два раза превосходящий по размеру и в четыре — весом ядер, с мощной обшивкой, непробиваемой для легких ядер шлюпа. Остается отчаянно драться до конца. Разве что… Сейчас враг, должно быть, кладет руль право на борт, чтобы накрыть их продольным огнем, — или сделает это сразу, как поймет в темноте, что произошло. Время бежало быстро, ветер, слава богу, все еще дул, транспортное судно все еще было близко к правому борту. Хорнблауэр громко заговорил в рупор:
— Тихо! Молчать!
Стук на баке, где матросы возились с упавшей мачтой, стих. Замолкли даже раненые. Это дисциплина, дисциплина не вбитая кошками, а осознанная. Хорнблауэр слышал грохот пушечных катков: французы выдвигали пушки, готовясь к новому бортовому залпу. Он слышал приказы, фрегат разворачивался, чтобы нанести coup de grâce[70].
Хорнблауэр направил рупор вверх, как если бы обращался к небу, и заговорил твердо и тихо. Он не хотел, чтобы его услышали на фрегате.
— На крюйс-марса-рее! Открыть огни.
Момент был ужасный: может, огни погасли, может, убит матрос, поставленный на рее. Хорнблауэр вынужден был повторить приказ:
— Открыть огни.
Дисциплина не позволила матросу ответить, но вот и огни — первый… второй… третий красный фонарь на крюйс-марса-рее. Хотя ветер дул в сторону фрегата, Хорнблауэр расслышал дикий крик французского капитана. Тот приказывал не стрелять. Может, он думал, что произошла ужасная ошибка, может, в темноте принял «Отчаянного» за его недавнюю жертву. Как бы то ни было, он приказал не стрелять. Как бы то ни было, его снесло в подветренную сторону, а сто ярдов под ветер в такой темноте — все равно что миля при нормальной видимости.
— Закройте огни!
Не стоит давать французам цель, по которой стрелять, или указание, куда лавировать, когда они поймут, что произошло. Теперь Хорнблауэр услышал голос совсем близко.
— Буш докладывает, сэр. Я, с вашего разрешения, ненадолго оставлю пушки. Фор-марсель закрыл всю батарею правого борта. Не могу стрелять.
— Очень хорошо, мистер Буш. Каков ущерб?
— Фок-мачта сломалась в шести футах от палубы. Все полетело за правый борт. Большая часть вант держит — мы тащим все это дело за собой.
— Тогда за работу — тихо, мистер Буш. Сначала уберите все паруса, потом разберете обломки.
— Есть, сэр.
Если убрать все паруса, шлюп станет еще менее заметным и, удерживаемый странным плавучим якорем, будет меньше сноситься ветром. В следующую минуту появился плотник.
— Мы очень быстро набираем воду, сэр. Два фута в трюме. Мои люди заделали одну дыру возле порохового погреба, но должна быть еще одна, где-то возле канатной кладовой. Нам нужны матросы у помп, сэр, и, если можно, еще человек шесть в канатную кладовую.
— Очень хорошо.
Так много надо было сделать в кошмарной атмосфере нереальности. Тут стало ясно, откуда идет это ощущение. Шесть дюймов снега лежало на палубе, приглушая и затрудняя каждое движение. Сугробы намелись у каждой вертикально