— Спасибо, сэр, — сказал Хорнблауэр наконец, собирая записи. — Я немедленно начну приготовления.
— Премного вам обязан, сэр, — сказал мистер Паллендер.
Хорнблауэр удалился.
Предстоящая операция требовала не меньшей тщательности, чем высадка Аберкромби на египетское побережье[79], — только тому не осложняли дело приливы. Тридцать восемь шлюпок с командой и гребцами, почетные караулы, плакальщики и официальные лица — под командованием Хорнблауэра окажется не менее тысячи офицеров и матросов. А когда он получил наконец церемониальную барку из рук рабочих, прилаживавших к ней гербы, то вовсе приуныл. Это оказалась большая неуклюжая посудина, не намного меньше и ничуть не маневреннее грузового лихтера. Сиденья для двенадцати гребцов располагались на открытом баке, а все пространство от середины судна до кормы занимал огромный, закрытый балдахином помост. Барка, предназначенная для перевозки Тела (мистер Паллендер явно поизносил это слово с большой буквы), и вовсе сверху донизу убрана плюмажами — она подхватит ветер, как грот фрегата. На эту барку надо будет определить самых сильных гребцов, а под балдахином на всякий случай спрятать замену. Но поскольку барка будет возглавлять процессию, важно не перестараться. Нужно точно рассчитать время: вверх по реке с приливом, чтобы прибыть к Уайтхоллской пристани в точности ко времени стояния прилива и отлива, — тогда требуемые маневры можно будет провести с наименьшим риском и двинуться обратно с отливом, отпуская по дороге барки и команду.
— Дорогой, — сказала ему Мария (разговор происходил в спальне), — мне кажется, ты меня не слушаешь.
— Извини, дорогая.
Хорнблауэр оторвался от разложенных перед ним бумаг. Он продумывал, как обеспечить основательный завтрак для тысячи людей, которые в течение всего последующего дня вряд ли смогут подкрепиться.
— Я рассказывала тебе, что сегодня поговорила с повитухой. Она произвела на меня хорошее впечатление. С завтрашнего дня она свободна. Живет она на соседней улице, так что не придется поселять ее у нас. Это очень кстати — ты ведь знаешь, как у нас мало денег, Горацио.
— Да, дорогая, — сказал Хорнблауэр. — Черные панталоны еще не приносили?
Переход от ожидаемых родов к черным панталонам был для Хорнблауэра совершенно естественным — через деньги, — но Мария увидела в этом только его бесчувственность.
— Неужели тебе панталоны важнее, чем твой ребенок? — воскликнула она. — Или чем я?
— Любимая, — сказал Хорнблауэр. Чтобы успокоить ее, пришлось положить перо и встать. — Мне о стольком приходится думать. Не могу выразить, как меня это огорчает.
Он ничуть не кривил душой. Не только весь Лондон — вся Англия будет наблюдать за процессией. Оплошности ему не простят. Но пришлось взять Марию за руки и утешить.
— Дорогая, — сказал он, с улыбкой глядя ей в глаза, — ты для меня — всё. Для меня нет в мире ничего важнее тебя.
— Хотела бы я в это верить, — сказала Мария.
Он крепче сжал ее руки и поцеловал их.
— Что мне сказать, чтобы ты поверила? — спросил он. — Что я люблю тебя?
— Мне было бы приятно это услышать, — ответила Мария.
— Я люблю тебя, дорогая, — сказал он, но, поскольку она так и не улыбнулась, добавил: — Я люблю тебя даже сильнее, чем новые черные панталоны.
— Ох! — сказала Мария.
Ему пришлось продолжать, чтобы наверняка донести до нее свою шутливую нежность.
— Сильнее, чем тысячу черных панталон, — сказал он. — Можно ли требовать большего?
Она улыбнулась, высвободила руки и положила их ему на плечи.
— Этот комплимент я должна буду хранить вечно? — спросила она.
— Это всегда будет так, дорогая, — ответил он.
— Ты самый добрый муж на свете. — Говорила она искренне — голос ее дрогнул.
— А ты — самая нежная жена, — сказал он. — Можно мне теперь вернуться к работе?
— Конечно, милый. Конечно. Я такая эгоистка. Но… но, милый, я так тебя люблю. Я так тебя люблю!
— Ну-ну, — сказал Хорнблауэр, похлопывая ее по плечу.
Быть может, он переживал не меньше ее, но у него были и другие поводы переживать. Если он что-нибудь упустит, готовя церемонию, то останется на половинном жалованье до конца жизни, и будущему ребенку придется жить в бедности. А тело Нельсона уже в Гринвиче. Процессия назначена на послезавтра, когда прилив начнется в одиннадцать, и дел еще невпроворот. Хорнблауэр с облегчением вернулся к недописанным приказам. Еще с большим облегчением отправился он на «Атропу», где тут же с головой окунулся в дела.
— Мистер Джонс, вы меня обяжете, прислав сюда мичманов и подштурманов. Мне нужно человек шесть с хорошим почерком.
Каюта стала похожа на школьный класс: мичманы расселись на принесенных из кают-компании табуретках за импровизированными столами с чернильницами и перьями и принялись переписывать составленные Хорнблауэром черновики приказов. Сам Хорнблауэр метался между ними как белка в колесе, отвечая на вопросы.
— Простите, сэр, я не могу прочесть это слово.
— Простите, сэр, мне начать с красной строки?
Это тоже способ кое-что разузнать о своих подчиненных, различить отдельных людей в том, что прежде представлялось безликой массой. Одним постоянно требовалась помощь, другие схватывали на лету. Один особенно тупой мичман написал несусветную чепуху.
— Черт возьми, — сказал Хорнблауэр, — неужели хоть один сумасшедший мог бы сказать такое, а тем более написать?
— Я так понял, сэр, — упорствовал мичман.
— Господи помилуй! — в отчаянии воскликнул Хорнблауэр.
Но у этого мичмана оказался самый красивый почерк, и Хорнблауэр поручил ему писать начало приказов:
Корабль его величества «Атропа», в Дептфорде.
6 января 1806 г.
Сэр!
Властью, данной мне Адмиралтейским советом…
Другие продолжали с этого места, и так выходило быстрее. Наконец было написано девяносто приказов и их копии, к полуночи всё разослали. На каждую шлюпку и барку кое-как наскребли матросов и унтер-офицеров, а также питание для них. Всем отправили инструкции: «Вы проследуете семнадцатыми непосредственно за баркой главнокомандующего военно-морскими силами в Hope и непосредственно перед баркой Благочестивой гильдии рыботорговцев».
В два часа пополуночи Хорнблауэр в последний раз увиделся с мистером Паллендером. Выйдя от него, он зевнул и решил, что сделал все. Нет, впрочем, надо произвести одну замену.
— Мистер Хоррокс, вы со мной и с телом отправитесь на первой барке. Мистер Смайли, вы будете командовать второй баркой, предназначенной для главного плакальщика.
Хоррокс был самым тупым мичманом, Смайли — самым толковым. Вполне естественно, что Хорнблауэр поначалу решил взять с собой Смайли, но, воочию оценив тупость Хоррокса, предпочел приглядывать за ним лично.
— Есть, сэр.
Хорнблауэр догадался, что Смайли рад вырваться из-под непосредственного надзора, и поспешил его огорчить.
— Вашими пассажирами будут четыре капитана и восемь адмиралов, мистер Смайли, — сказал он, — включая адмирала флота сэра Питера Паркера и лорда Сент-Винсента.
Радость Смайли мигом улетучилась.
— Мистер Джонс, я попрошу вас к шести часам утра прислать баркас с матросами к Гринвичскому причалу.
— Есть, сэр.
— А сейчас спустите, пожалуйста, мою гичку.
— Есть, сэр.
— До пяти я буду в «Георге». Посыльных отправляйте туда.
У Хорнблауэра оставались и семейные дела: Марии совсем скоро рожать.
Резкий западный ветер свистел в такелаже. Порывистый, отметил про себя Хорнблауэр, выходя на палубу. Если ветер не стихнет, барками нелегко будет управлять. Хорнблауэр спустился в гичку.
— К Дептфордскому пирсу, — приказал он рулевому и поплотнее закутался в плащ — после жаркой от свечей, ламп и множества людей каюты ему стало холодно.
Он прошел по пирсу и постучался в гостиницу. Окошко рядом с дверью слегка светилось, в его комнате наверху тоже горел свет. Дверь открыла хозяйка:
— А, это вы, сэр. Я думала, повитуха. Я только что послала Дэви за ней. Ваша супруга…
— Дайте пройти, — сказал Хорнблауэр.
Мария в халате ходила по комнате. Горели две свечи, и тени от балдахина над кроватью зловеще двигались по стене. Хорнблауэр вошел.
— Милый! — воскликнула Мария.
Хорнблауэр обнял ее.
— С тобой все в порядке, дорогая? — спросил он.
— Да, н-надеюсь… Это только что началось, — сказала Мария.
Они поцеловались.
— Милый, — сказала Мария, — какой ты добрый, что пришел. Я… я так хотела видеть тебя, пока… пока не пришло время.
— Доброта тут ни при чем, — ответил Хорнблауэр. — Я пришел просто потому, что хотел прийти. Я хотел тебя видеть.
— Но ты так занят. Ведь процессия сегодня?
— Да, — сказал Хорнблауэр.
— И сегодня же родится наш ребенок. Девочка, дорогой? Или еще один мальчик?
1. Якорная стоянка «Атропы».
2. Отсюда тронулась процессия; здесь же погребальная барка получила пробоину.
3. Хоррокс начал вычерпывать воду.
4. Место, где выгрузили гроб.
5. Причал, возле которого чинили погребальную барку.
— Скоро узнаем, — сказал Хорнблауэр. Он знал, кого хочет Мария. — Кто бы это ни был, мы будем любить ее — или его.
— Будем, — сказала Мария.
Это слово она выговорила с заметным усилием, лицо ее напряглось.
— Как ты, дорогая? — озабоченно спросил Хорнблауэр.
— Всего лишь схватка. — Мария улыбнулась, но Хорнблауэр отлично знал, что улыбка ее вымученная. — Пока они еще идут редко.
— Как бы я хотел тебе помочь! — сказал Хорнблауэр, повторяя то, что говорили до него бесчисленные миллионы отцов.
— Ты помог мне уже тем, что пришел, милый, — ответила Мария.
В дверь постучали, и вошла хозяйка с повитухой.
— Ну-ну, — сказала повитуха. — Значит, началось?
Хорнблауэр внимательно оглядел ее. Она была не особенно опрятна, но по крайней мере трезва, и щербатая улыбка казалась доброй.