— Есть, милорд.
— Насколько я понимаю, штурмана у вас на «Атропе» нет.
— Нет, милорд. Два подштурмана.
— На Мальте к вам присоединится штурман Джордж Тернер. Он знает турецкие воды и был с флотом в Мармарисском заливе. Он делал замеры, когда затонул «Стремительный».
«Стремительный»? Хорнблауэр поворошил в памяти. Транспортное судно с таким названием перевернул на якорной стоянке в Мармарисском заливе внезапно налетевший шквал. Оно затонуло.
— Да, милорд.
— На его борту находилась казна экспедиционных войск. Не думаю, чтобы это было вам известно.
— Конечно нет, милорд.
— Весьма значительная сумма в золотых и серебряных монетах для выплаты жалованья и содержания войск — четверть миллиона фунтов стерлингов. Глубина, на которой он затонул, для наших ныряльщиков недостижима. Однако никто не знает, на что способны наши любезные союзники-турки, располагающие к тому же неограниченным временем. Поэтому решено было сохранить происшествие в тайне, и это пока удавалось.
— Да, милорд.
Действительно, не многие знают, что на дне Мармарисского залива покоится четверть миллиона стерлингов.
— Посему правительству пришлось послать в Индию за ныряльщиками, способными достичь такой глубины.
— Понятно, милорд.
— Итак, вы отправитесь в Мармарисский залив и с помощью Тернера и Маккулума поднимете эти сокровища.
— Есть, милорд.
Никакое воображение не способно охватить все невероятные обязанности, какие могут выпасть на долю флотского офицера. Но слова, которые Хорнблауэр только что произнес, — единственно возможные для флотского офицера в такой ситуации.
— Вам придется быть осторожным, имея дело с нашим другом, султаном. Ваше присутствие в Мармарисском заливе его заинтересует, и, когда он узнает причину, у него могут появиться возражения. Вам придется действовать по обстоятельствам.
— Есть, милорд.
— В приказах вы этого не прочтете, капитан. Но вам следует уяснить, что кабинет не хочет портить отношения с турками. Однако четверть миллиона фунтов стерлингов стала бы для правительства сегодня — да и когда угодно — манной небесной. Деньги очень нужны — но нельзя обидеть турок.
«Пройти между Сциллой и Харибдой», — подумал про себя Хорнблауэр.
— Я думаю, что понял, милорд.
— К счастью, побережье малонаселенное. Турки держат там совсем небольшое войско и очень мало судов. Из этого не следует, что вы можете действовать силой.
Еще бы он попробовал действовать силой на «Атропе» с ее двадцатью двумя пушечками! Впрочем, Хорнблауэр тут же осознал, что сарказм его неуместен. Он понял, что́ имел в виду Коллингвуд:
— Да, милорд.
— Очень хорошо, капитан, спасибо.
Стоявший рядом с Коллингвудом секретарь держал в руках стопку открытых депеш и ждал паузы в разговоре, чтобы вмешаться; флаг-адъютант маячил позади. Оба разом выступили вперед.
— Обед будет через полчаса, милорд, — сказал флаг-адъютант.
— Неотложные письма, милорд, — сказал секретарь.
Хорнблауэр в смущении встал.
— Быть может, капитан, вы пока прогуляетесь по шканцам? — спросил Коллингвуд. — Я уверен, что флаг-капитан и флаг-адъютант составят вам компанию.
Когда вице-адмирал предполагает, что его капитан и адъютант сделают то-то и то-то, можно не сомневаться, они это сделают. Но, расхаживая по шканцам и отвечая на вежливые расспросы, Хорнблауэр жалел о заботливости Коллингвуда. Ему столько надо было обдумать.
Х
Мальта. С одной стороны мыс Рикасоли, с другой — форт Сент-Эльмо отвечает на салют «Атропы», между ними вход в Большую гавань и дворцы Ла-Валетты на возвышении, повсюду ярко раскрашенные маленькие суденышки. И свежий северо-восточный ветер, «грегаль», как называют лоции. Он-то и не позволял Хорнблауэру глазеть по сторонам. В закрытых водах судно, идущее на фордевинд, с дурацким упорством движется вперед, как бы ни уменьшали площадь парусов. Нужно было точно рассчитать, когда привестись к ветру, погасить скорость, взять паруса на гитовы и бросить якорь.
Похоже было, что у Хорнблауэра не будет свободного времени и в те несколько часов, которые предстояло провести на Мальте. Официальные визиты и передачу депеш удалось совместить, но время, которое он при этом выгадал, немедленно пожрали мелкие заботы — так тучных коров из фараонова сна пожрали тощие. И подобно тому, как тощие коровы не стали толще, дел у Хорнблауэра не убавилось. Пока письмо с Мальты доберется до Англии, наступит день квартальных платежей, значит можно взять часть жалованья. Немного, конечно, — надо помнить о Марии и о детях, — но достаточно, чтобы купить кое-какие деликатесы на острове, где хлеб дорог, а деликатесы дешевы. Апельсины, маслины и свежие овощи — маркитантские шлюпки уже ждали разрешения подойти к борту.
Маккулуму требовались ордера на снаряжение для подъемных работ. Миля полудюймового троса и четверть мили медленного огнепроводного шнура — фантастическое, на взгляд Хорнблауэра, требование, но Маккулуму виднее. Пятьсот футов кожаного «фитильного шланга» — о таком Хорнблауэр вовсе не слыхивал. Подписывая ордер, Хорнблауэр задумался, не взыщет ли с него Морское министерство за перерасход. Подняв голову, он обнаружил, что все его офицеры рвутся на берег, и каждый представил мистеру Джонсу неоспоримые доводы, почему ему это нужно. Если бы «Атропа» загорелась, едва ли они сильнее желали бы ее покинуть.
Еще одно затруднение — записка от его превосходительства губернатора. Не отобедает ли капитан Хорнблауэр с одним из своих офицеров сегодня вечером во дворце. Об отказе нечего и думать — его превосходительство, как и любой смертный, жаждет услышать английские сплетни и видеть новые лица. Не приходится и выбирать между офицерами. Его превосходительство не простил бы Хорнблауэру, если б узнал, что на «Атропе» находилось лицо королевской крови, а губернатора лишили счастья принять его у себя.
— Позовите мистера князя, — сказал Хорнблауэр, — и доктора.
Доктор был нужен, чтобы переводить. Хотя за месяц князь и подучился английскому, лексикон мичманской каюты довольно своеобразен, и о предстоящем приеме у вице-короля на нем не поговоришь. Князь вошел, запыхавшись, нервно оправляя одежду. Эйзенбейс тоже запыхался — ему пришлось бежать через весь корабль.
— Пожалуйста, объясните его княжеской светлости, — сказал Хорнблауэр, — что он отправится со мной обедать у губернатора.
Эйзенбейс заговорил по-немецки, мальчик величаво кивнул. Немецкая речь пробудила в нем царственную манеру, дремавшую под обличьем британского мичмана.
— Его княжеской светлости надеть придворный наряд? — спросил Эйзенбейс.
— Нет, — ответил Хорнблауэр, — мундир. И если я еще хоть раз увижу его в плохо вычищенных ботинках, то прикажу выпороть.
— Сэр!.. — Эйзенбейс от возмущения онемел, что оказалось весьма кстати. — Мне тоже быть в мундире, сэр? — спросил он, придя в себя.
— Боюсь, доктор, что вас никто не приглашал, — сказал Хорнблауэр.
— Но я гофмейстер его княжеской светлости, сэр, — взорвался Эйзенбейс. — Это будет церемониальный визит, и по основному закону Зейц-Бюнау представлять кого-либо его княжеской светлости должен я.
Хорнблауэр сдержался.
— Я — представитель его британского величества, — сказал он спокойно.
— Но его британское величество не желал бы, чтобы его союзника принимали без должной торжественности. Как статс-секретарь, я вынужден заявить официальный протест.
— Да, — сказал Хорнблауэр. Он протянул руку и нагнул князю голову. — Вы бы лучше проследили, чтобы его княжеская светлость мыл за ушами.
— Сэр! Сэр!
— Пожалуйста, через полчаса будьте готовы и одеты как следует, мистер князь.
Обед в губернаторском дворце протекал обычным скучным порядком. Хорнблауэра и князя встретил адъютант губернатора, избавив Хорнблауэра от лишней заботы: кого кому представлять — его княжескую светлость его превосходительству или наоборот. Забавно было наблюдать, как ее превосходительство засуетилась, услышав титул гостя, — ей пришлось спешно менять порядок, в котором рассаживать гостей. Хорнблауэр оказался между двумя скучными дамами — у одной были красные руки, у другой — хронический насморк. Хорнблауэр безуспешно пытался вести светскую беседу и был осторожен с вином — только отхлебывал, когда остальные пили большими глотками.
Губернатор выпил за здоровье его княжеской светлости князя Зейц-Бюнауского, а князь бодро и уверенно провозгласил тост за его величество короля Великобритании. Вероятно, это были первые английские слова, которые он узнал раньше, чем научился орать: «Стой тянуть!» или «Навались, салаги!». Когда дамы удалились, Хорнблауэр выслушал соображения его превосходительства по поводу захвата Бонапартом Южной Италии и о том, насколько вероятно удержать Сицилию. Потом все вернулись в гостиную. Выдержав приличное время, Хорнблауэр взглядом поманил князя. Странно было смотреть, как по старой привычке мальчик принимает поклоны мужчин и реверансы дам. Скоро он вновь окажется в мичманской каюте — Хорнблауэр гадал, может ли он уже постоять за себя и не получает ли одни хрящи, когда делят мясо.
Гичка проскользнула через гавань от ступеней губернаторского дворца к «Атропе». Хорнблауэр в свисте дудок поднялся на шканцы. Не успел он поднести руку к полям шляпы, как понял: что-то тут неладно. Он осмотрелся в багровом свете заката. Судя по матросам, дело не в них. Три цейлонских ныряльщика, по обыкновению, одиноко сидели у недгедсов. Но офицеры собрались на корме, и вид у них был виноватый. Хорнблауэр переводил взгляд с одного на другого: с Джонса на Стила, с Карслейка на Сильвера, вахтенного подштурмана. Джонс, как старший, выступил вперед и доложил:
— Простите, сэр.
— В чем дело, мистер Джонс?
— Простите, сэр, у нас была дуэль.
Никогда не угадаешь, что следующее обрушится на голову капитану. Это могла оказаться чума или сухая гниль корабельной древесины. Судя по поведению Джонса, не только произошла дуэль, но и кто-то пострадал.