Рядом с Коллингвудом стоял высокий элегантный джентльмен в парадном мундире, при звезде и орденской ленте.
— Милорд, — сказал Коллингвуд, — это капитан Горацио Хорнблауэр. Насколько я понимаю, вы уже состояли в переписке с его превосходительством, капитан. Лорд Уильям Бентинк.
Хорнблауэр вновь поклонился. Он лихорадочно соображал — нет, бой с «Кастилией» тут ни при чем. К посланнику это не имеет отношения, да и не стал бы Коллингвуд впутывать постороннего во внутренний служебный скандал.
— Рад с вами познакомиться, сэр, — сказал лорд Уильям.
— Спасибо, милорд.
Два лорда смотрели на Хорнблауэра, а Хорнблауэр смотрел на них, стараясь выглядеть невозмутимым.
После затянувшегося молчания Коллингвуд печально сказал:
— Плохие новости для вас, Хорнблауэр.
Хорнблауэр сдержался, чтобы не спросить: «В чем дело?» Он только вытянулся еще прямее и постарался без колебаний встретить взгляд Коллингвуда.
— Его сицилийскому величеству, — продолжал Коллингвуд, — нужен корабль.
— Да, милорд?
Хорнблауэр все еще ничего не понимал.
— Весь сицилийский флот достался Бонапарту. Разгильдяйство… дезертирство… в общем, можете себе представить. В распоряжении его величества нет ни одного корабля.
— Да, милорд. — Хорнблауэр начинал понимать, к чему клонится разговор.
— Сегодня утром, посещая «Океан», его величество заметил свежепокрашенную «Атропу». Вы замечательно отремонтировали ее, капитан.
— Спасибо, милорд.
— Его величество считает несправедливым, что у него, островного монарха, нет своего корабля.
— Я понимаю, милорд.
Бентинк резко вмешался:
— Суть в том, Хорнблауэр, что его величество попросил передать ваше судно под его флаг.
— Да, милорд.
Теперь ничто не важно, ничто не имеет никакого значения.
— И я сказал его сиятельству, — Бентинк кивнул в сторону Коллингвуда, — что ради высших государственных интересов ему следовало бы согласиться на эту передачу.
Венценосному недоумку приглянулась свежепокрашенная игрушка. Хорнблауэр не удержался и возразил:
— Мне трудно поверить, что это необходимо, милорд.
Некоторое время посланник изумленно смотрел на младшего капитанишку, усомнившегося в правильности его суждений, но его превосходительство великолепно владел собой. Он даже снизошел до объяснений.
— У меня на острове шесть тысяч британских солдат, — сказал он тем же резким голосом. — По крайней мере, они называются британскими. Половина из них корсиканские бродяги и французские дезертиры в британских мундирах. Но с ними я могу удержать пролив, пока король на нашей стороне. Без него — если сицилийская армия обратится против нас — мы проиграем.
— Вы, вероятно, слышали о короле, капитан, — мягко промолвил Коллингвуд.
— Немного, милорд.
— Ради своего каприза он погубит все, — сказал Бентинк. — Бонапарт понял, что не может перейти пролив, и постарается заключить союз с Фердинандом. Он пообещает сохранить ему трон. Если мы обидим Фердинанда, он впустит сюда французские войска, лишь бы насолить нам.
— Понятно, милорд, — сказал Хорнблауэр.
— Когда у меня будет больше солдат, я буду говорить с ним по-иному, — продолжал Бентинк. — Но сейчас…
— «Атропа» — самое маленькое судно у меня в Средиземноморском флоте, — добавил Коллингвуд.
— А я — самый младший капитан, — сказал Хорнблауэр.
Он не удержался от этого горького замечания. Он даже забыл добавить «милорд».
— Тоже верно, — заметил Коллингвуд.
Только дурак жалуется на то, что с ним поступают соответственно его положению. Ясно, что вся история глубоко неприятна Коллингвуду.
— Я понял, милорд, — сказал Хорнблауэр.
— Лорд Уильям предложил одну вещь, которая могла бы смягчить для вас удар.
Хорнблауэр перевел взгляд на посланника.
— Вы можете и дальше командовать «Атропой», — сказал Бентинк. Радостный миг, один короткий миг. — Если перейдете на сицилийскую службу. Его величество назначит вас коммодором, и вы поднимете брейд-вымпел. Я уверен, он также сделает вас кавалером высокого ордена.
— Нет, — ответил Хорнблауэр. Ничего другого он сказать не мог.
— Я знал, что вы так ответите, — сказал Коллингвуд. — Если мое письмо в Адмиралтейство будет иметь хоть какой-нибудь вес, вы сразу по возвращении в Англию получите фрегат, соответствующий вашей теперешней выслуге.
— Спасибо, милорд. Значит, я должен вернуться в Англию?
Он увидит Марию и детей.
— Боюсь, капитан, ничего другого не остается. Но если их сиятельства сочтут уместным послать вас с вашим новым кораблем сюда, я буду безмерно рад.
— Что за человек ваш первый лейтенант? — спросил Бентинк.
— Ну, милорд. — Хорнблауэр посмотрел сперва на Бентинка, потом на Коллингвуда. Ему было неловко прилюдно обличать даже никчемного Джонса. — Неплохой в общем человек. То, что он Джон Джонс девятый в лейтенантском списке, очевидно, затрудняло его продвижение по службе.
В холодных глазах Бентинка мелькнула усмешка.
— Полагаю, в списке сицилийского флота он будет Джоном Джонсом первым.
— Полагаю, что так, милорд.
— Вы думаете, он согласится стать капитаном у короля обеих Сицилий?
— Меня удивил бы его отказ.
У Джонса не будет другого случая сделаться капитаном, и Джонс, вероятно, это знает, хотя, наверное, оправдает свое решение какими-то другими мотивами.
Коллингвуд снова вмешался в разговор:
— Жозеф Бонапарт в Неаполе недавно тоже объявил себя королем обеих Сицилий. Всего получается четыре Сицилии.
Теперь все трое улыбались, и лишь в следующую минуту к Хорнблауэру вернулось сознание его потери. Он вспомнил, что придется оставить судно, доведенное им до совершенства, команду, которую он с такими стараниями вымуштровал, службу в Средиземноморском флоте. Он повернулся к Коллингвуду:
— Каковы будут ваши распоряжения, милорд?
— Вы, конечно, получите их в письменном виде. Устно же я приказываю вам не двигаться с места до официального уведомления о передаче вашего корабля под сицилийский флаг. Вашу команду я раскидаю по эскадре — применение им найдется.
В этом можно не сомневаться — любой из капитанов будет счастлив заполучить превосходных моряков.
— Есть, милорд.
— Князя я возьму на флагман — у меня есть вакансия.
Князь семь месяцев прослужил на военном шлюпе и многому научился. На флагмане он не узнал бы этого и за семь лет.
— Есть, милорд. — Хорнблауэр помолчал, ему трудно было продолжать. — А ваши приказы мне лично?
— «Орел» — пустое транспортное судно для перевозки войск — отбывает в Портсмут без сопровождения. Это быстроходное судно. Собирается ежемесячный конвой, но это дело долгое. Как вы знаете, я обязан обеспечить охрану судов только до Гибралтара, поэтому, если вы решите следовать на военном корабле, там вам придется пересесть. Насколько сейчас можно сказать, эскортировать конвой будет «Пенелопа». А когда я смогу отпустить «Темерера» — бог весть когда это будет, — я отправлю его прямиком в Англию.
— Да, милорд.
— Выбирайте сами, капитан, что вам удобнее, а я составлю приказы соответственно. Можете отплыть на «Орле», на «Пенелопе» или подождать «Темерера» — как вам будет угодно.
«Орел» отплывает в Портсмут прямо сейчас, это быстроходное судно, и оно идет в одиночку. Через месяц, а если ветер будет попутный, то и быстрее, Хорнблауэр сойдет на берег в полумиле ходьбы от Марии, от детей. Через месяц он сможет подать в Адмиралтейство прошение о новом назначении. Быть может, ему действительно дадут фрегат — он не хотел упускать свой шанс. Чем раньше, тем лучше. И он увидит Марию и детей.
— Я предпочел бы приказы на «Орла», если вы будете так добры, милорд.
— Я так и думал.
Такие вот новости привез Хорнблауэр на корабль. Тоскливая маленькая каюта, которую он так и не сумел обставить, вдруг показалась ему по-домашнему уютной. И вновь, как и много раз прежде, он лежал без сна на парусиновой подушке. Как больно было прощаться с офицерами и матросами, с хорошими и плохими. Он немного отвлекся от печальных мыслей, глядя на Джонса в цветастом сицилийском мундире и на двадцать добровольцев, которым Джонс разрешил завербоваться на сицилийскую службу. Это, конечно, были сплошь плохие матросы, и остальные смеялись над ними, променявшими добрые английские грог и сухари на сицилийские макароны и ежедневную кварту вина. Но даже с плохими матросами прощаться было тяжело — Хорнблауэр обозвал себя сентиментальным глупцом.
Два невыносимо тяжелых дня, пока «Орел» готовился к отплытию, Хорнблауэр провел в ожидании. Бентинк советовал ему посетить дворцовую часовню, съездить в Монреаль и посмотреть тамошние фрески. Но Хорнблауэр с упрямством обиженного ребенка делать этого не пожелал. Прекрасный, как сон, город Палермо повернулся к морю спиной, и Хорнблауэр повернулся спиной к Палермо. Он не смотрел на него, пока «Орел» не обогнул Монте-Пеллегрино. Тогда Хорнблауэр, стоя у гакаборта, взглянул назад, на «Атропу», на «Соловья», все еще лежащего на боку, на дворцы Палермо. Он был всеми покинут и одинок, никому не нужный пассажир в суматохе ставящего паруса судна.
— Разрешите, сэр, — сказал матрос, спешивший к дирик-фалу. Еще немного, и он оттолкнул бы Хорнблауэра плечом.
— Доброе утро, сэр, — кивнул ему капитан корабля и тут же закричал на матросов, выбиравших фалы марселя.
Капитан наемного транспорта не станет поощрять королевского офицера к разговору о том, как управляется его судно. Королевские офицеры слишком много о себе мнят и над собой признают только Бога и адмирала, да и то неохотно.
«Орел» приспустил флаг, проходя мимо «Океана». Флагман ответил на приветствие, медленно приспустив и вновь подняв белый военно-морской флаг. Это последнее, что Хорнблауэр запомнил о Палермо и о путешествии на «Атропе». «Орел» круто обрасопил паруса и, подхваченный порывом берегового бриза, смело понесся на север. Сицилия медленно таяла на горизонте, а Хорнблауэр, чтобы разогнать безотчетную тоску, старался думать о скорой встрече с Марией и детьми. Стоит ли унывать: впереди новый корабль, новые приключения. Флаг-адъютант Коллингвуда сообщил ему последние слухи: Адмиралтейство по-прежнему поспешно снаряжает новые корабли. К отплытию готовится фрегат «Лидия», вполне подходящий для капитана с его выслугой. Но ощущение потери уходило медленно и неохотно, как медленно и неохотно капитан «Орла» начал привечать его во время полуденных прогулок, как медленно тянулись дни, пока «Орел» лавировал к Гибралтарскому проливу и дальше в Атлантику.