<…> И, сознаюсь, я хотел знать, хотел сам выяснить все подробности.
И тут в память непрошено ворвался образ другого молодого человека, очень тощего, долговязого и увлеченного, который днем писал „Возмездие в рассрочку“[89], а вечерами профессионально играл в бридж, который ел хорошо, когда ему шла карта, и плохо — когда она не шла. Я и впрямь отлично помнил этого юношу, словно друга юности, умершего годы назад. Думаю, он и впрямь умер, а мое нынешнее „я“ обитает в оставленном им теле, теперь сильно изменившемся».
Немедленно обнаружились и другие технические затруднения. Форестер сумел произвести своего героя в лейтенанты, но как случилось, что тот стал капитан-лейтенантом, обойдя сотни тех, кто служил дольше? К 1808 году он должен быть капитаном с несколькими годами выслуги, а также приобрести трезвый и горький взгляд на жизнь — как это произошло? В оставшийся промежуток предстояло втиснуть много событий, кроме того, следовало учесть Амьенский мир: два года на половинном жалованье. И не забыть, что Хорнблауэр отлично играл в вист.
Как нередко бывало в творчестве Форестера, неожиданный толчок дала «случайная» книга, купленная в качестве чтения на ночь. «Как „Артиллерийское руководство“ для британского ополчения, изданное в 1860 году, попало в сан-францисскую букинистическую лавку»? — удивленно вопрошал он. Так или иначе, книгу Форестер купил и с удовольствием прочел. В ней особое внимание уделялось защите побережья от деревянных судов, в частности использованию каленых ядер: ему было посвящено больше половины руководства, и процесс излагался во всех подробностях.
В то время Форестер сильно сомневался, что когда-нибудь вновь соберется писать про Хорнблауэра, но точно знал одно: период, который завершится женитьбой, необходимо показать с немного иной точки зрения. Кто-то должен был смотреть на будущую жену Хорнблауэра объективнее его самого, да и на героя уже пора было взглянуть немного со стороны. Удобнее всего это было сделать именно сейчас, когда Хорнблауэр — младший офицер, подчиненный. Еще одна задача, привлекающая своей сложностью.
В «Спутнике Хорнблауэра» Форестер утверждает, что впервые задумался о положении младшего офицера под командованием безумного капитана во время работы над «Лордом Хорнблауэром». Можно предположить, что он просто забыл про рассказ «Рука судьбы», опубликованный еще во время войны в журнале «Кольер», но куда вероятнее, что он, по обыкновению, лукавит. (Как написал Джон Форестер в отцовской биографии: «Он лгал всю жизнь, иногда ради собственной выгоды, иногда — просто для удовольствия от процесса».)
Вернемся, однако, к тому, как излагает события сам Форестер:
«Итак, у нас были каленые ядра и женитьба, продвижение в чине и профессиональная карточная игра, безумный капитан и взгляд со стороны; разные элементы (не сомневаюсь, что были и другие, которые я отбросил и к теперешнему времени забыл) теснили друг друга, стараясь пробиться в общую картину. По счастью, от меня, как всегда, требовалось лишь терпение. Подробности утрясались и укладывались по порядку, а я мог каждое утро незаслуженно поздравлять себя с тем, что процесс еще немного продвинулся к завершению. Лишь под самый конец мне пришлось вмешаться лично: произвольно выбрать один из двух соперничающих вариантов и честно поработать над источниками, чтобы найти подтверждение своим теориям. И наконец это случилось. Цепочка событий была видна мне совершенно отчетливо, причем отчетливость сохранялась уже недели две; тут-то я и сделал несколько открытий касательно себя. Во-первых, всегдашнее сильнейшее нежелание погружаться в утомительный труд почти уравновешивалось желанием воплотить теории в практику, идеи — в слова на бумаге. Хуже того, я призвал себя к собственному нелицеприятному суду и признал виновным в чем-то прежде неслыханном: я заранее предвкушал удовольствие и, словно ребенок перед тарелкой с едой, оставлял лучшее напоследок, как будто в написании книги есть что-то хорошее. По счастью, я давно перестал удивляться собственному непостоянству. Приговор суда, разумеется, был: „немедленно сесть и начать писать“, и, разумеется, в первые же два дня настоящей работы все глупые иллюзии развеялись. Особенно худо было в самом начале, когда вернулся страх умереть, не завершив книгу, не раскрыв главное. Это, больше чем какие-либо другие соображения, заставляло меня писать в лихорадочной спешке, чтобы показать Хорнблауэра с его несносным упрямством — когда тот не желает радоваться собственным успехам, когда не раболепствует, даже если раболепствовать сейчас выгодно, а главное, когда позволяет своему нелепому характеру втянуть себя в нелепый брак — и все это изумленными глазами его друга Буша».
Хорнблауэр вышел из испанского плена весной 1798 года и, надо полагать, сразу попал лейтенантом на «Славу». Во всяком случае, к весне 1800-го, когда начинается действие «Лейтенанта», он успел пережить на «Славе» довольно тягостное приключение, описанное в рассказе «Хорнблауэр и вдова Маккул». Через некоторое время после этих событий лейтенант Буш поднялся на борт «Славы», и вскоре она взяла курс на Вест-Индию, к острову, известному под разными названиями: Санто-Доминго, Гаити, Эспаньола.
В «Хорнблауэровском атласе» Форестер честно сознается, что географию приключений Хорнблауэра во многом определили путешествия его автора. «Когда более чем век спустя биограф Хорнблауэра на „Маргарет Джонсон“ шел противоположным курсом через пролив, он все еще пребывал в счастливом неведении, что силуэты Моны и Мониты чем-то для него важны или что залив Самана по его левую руку станет местом такого отчаянного сражения. Мало того что он был совершенно незнаком с теорией каления ядер, само имя Горацио Хорнблауэра ему предстояло услышать (изнутри себя) лишь через несколько дней. Однако почему-то он увез с собой на удивление четкие воспоминания о мысе Энганьо и холмах Санто-Доминго».
Французские революционные войны, плавно перешедшие в Наполеоновские, захватили немалую часть земного шара — иногда говорят, что Первой мировой правильнее было бы называть их. Не миновали они и остров, к которому направлялась «Слава». Он был открыт Колумбом в 1492 году, назван Эспаньолой и вскоре колонизирован испанцами. Они практически уничтожили местное индейское население, но тут же стали завозить невольников-африканцев, так что через сто лет после открытия острова чернокожих рабов там было в десять раз больше, чем хозяев-испанцев. В начале семнадцатого века западная часть Эспаньолы и соседние мелкие острова, особенно Тортуга, стали прибежищем французских буканьеров. Постепенно те захватили всю западную часть острова, а в 1677-м она была официально провозглашена французской колонией Сан-Доминго. Центральная и восточная части острова под названием Санто-Доминго (то же самое по-испански) остались у Испании. Французская часть острова богатела и процветала. К концу восемнадцатого века ее население насчитывало примерно сорок тысяч белых, чуть больше свободных мулатов и негров, которые имели собственность, хотя и были ограничены в правах, и более четырехсот тысяч негров-рабов. В 1790-м мулаты восстали, требуя равноправия; восстание скоро подавили, но пожар было уже не остановить. В 1791 году вспыхнуло восстание рабов, во главе которого встал Франсуа Доминик Туссен по прозвищу Лувертюр, свободный чернокожий, прежде бывший рабом. Когда в 1793 году началась война между Испанией и Францией, повстанцы перешли на сторону Испании, которая стала снабжать их оружием, боеприпасами и пообещала в случае победы отменить рабство. Тем временем британцы заняли южную часть острова. Казалось, Франция уже потеряла свою колонию, но тут в феврале 1794-го якобинский Конвент в Париже принял Декрет об отмене рабства, и Туссен Лувертюр с повстанческим войском перешел на сторону Франции, что сразу изменило расклад сил. «Слава» с пленными испанскими кораблями и остатками испанского гарнизона покинула остров в 1800-м (во всяком случае, в той версии истории, которую рисуют романы Форестера), а в 1801-м Туссен, назначенный главнокомандующим вооруженными силами Сан-Доминго, захватил испанскую часть острова, провозгласил отмену рабства и, согласно принятой Конституции, стал пожизненным правителем Гаити. Финал истории печален — французское правительство (которое в то время возглавлял первый консул Наполеон Бонапарт) хитростью заманило Туссена в ловушку и переправило во Францию, где тот умер в заточении. Много лет спустя Хорнблауэр, оказавшись во французском плену, вспомнит Туссена Лувертюра в числе «тех, кого убила мстительность корсиканского тирана».
А тогда, в 1801-м, Хорнблауэр благодаря своей отваге, уму и ловкости своего автора получил наконец вожделенный капитан-лейтенантский эполет. Мысль о мире представлялась ему и Бушу совершенно невероятной, а между тем все давно к этому шло. В 1799 году Французскую республику признала Россия, в 1801-м, после сокрушительного поражения при Маренго, — австрияки. Теперь Англия вела войну в одиночку, и силы ее, подточенные ирландским мятежом, были на исходе. В Лондоне произошли серьезные политические перемены: ушло в отставку правительство Питта-младшего. Поводом для нее стала его попытка провести через парламент крайне непопулярный Билль о предоставлении католикам равных прав с протестантами. Новый премьер-министр Генри Аддингтон был против продолжения войны. Бонапарт тоже нуждался в передышке. 1 октября в Лондоне были подписаны условия мира, а 25 марта 1802 года в Амьене Франция, Испания и Батавская республика с одной стороны, Англия — с другой подписали окончательный мир, который, как вскоре выяснилось, был лишь кратким перемирием. Ни та ни другая сторона не собиралась исполнять взятых на себя обязательств. Бонапарт по-прежнему расширял свои владения, Англия отказывалась уходить с Мальты. Миротворческие усилия Александра I, предлагавшего ввести на Мальту русский гарнизон, были отвергнуты и Францией, и Британией.
Восьмого марта 1803 года Хорнблауэр был утвержден в звании капитан-лейтенанта и получил корабль, а 22 мая Англия объявила войну Франции — войну, которой п