— Спасибо, сэр, — сказал Хорнблауэр все в том же отупении.
Сомс был седовласый офицер с огромным опытом. Он участвовал во множестве сражений, однако в новой ситуации ему не хватило сообразительности, чтобы не подставить шлюпку под таран. Сомс мертв, исполняющий обязанности лейтенанта Хорнблауэр займет его место. Боевая горячка, чистое сумасшествие принесли ему это повышение. Хорнблауэр и не знал, в какие пучины безумия он готов погрузиться. Как Сомс, как вся команда «Неустанного», он позволил слепой ненависти к галерам увлечь себя, и лишь удача сохранила ему жизнь. Это стоит запомнить.
Глава восьмаяЭкзамен на лейтенанта
«Неустанный» скользил по водам Гибралтарского залива. На шканцах, рядом с капитаном Пелью, стоял исполняющий обязанности лейтенанта Горацио Хорнблауэр, напряженный и подтянутый. Его подзорная труба была направлена в сторону Альхесираса. По иронии судьбы главные военно-морские базы двух враждующих держав располагались всего в шести милях друг от друга, и, приближаясь к Гибралтарской гавани, не мешало повнимательней наблюдать за Альхесирасом — всегда существовала вероятность, что оттуда выйдет испанская эскадра и внезапно атакует фрегат.
— Восемь… девять кораблей с поднятыми реями, сэр, — сообщил Хорнблауэр.
— Благодарю вас, — отвечал Пелью. — Поворот оверштаг!
«Неустанный» лег на другой галс и взял курс на мол. Гибралтарская гавань была, как обычно, полна судов: здесь вынужденно базировались все средиземноморские военно-морские силы Англии. Пелью взял марсели на гитовы и положил руль к борту. Потом загромыхал канат, и «Неустанный» повернулся на якоре.
— Спускайте мою гичку, — скомандовал Пелью.
Капитан выбрал для своей шлюпки и ее команды сочетание синего и белого — синие рубахи и белые штаны для матросов, белые шляпы с синими лентами; сама шлюпка была синяя с белым, у весел — синие рукоятки и белые лопасти. Все вместе получалось очень красиво — весла взметнулись, и шлюпка плавно заскользила по воде. Капитан Пелью отправился засвидетельствовать свое почтение адмиралу порта. Вскоре по его возвращении к Хорнблауэру подбежал вестовой:
— Капитан приветствует вас и хотел бы видеть в своей каюте.
— Проверьте-ка свою совесть, — ухмыльнулся мичман Брейсгедл. — Что вы такого натворили?
— Хотел бы я знать, — искренне отвечал Хорнблауэр.
Вызов к капитану — всегда повод для волнения. Подходя к каюте, он нервно сглотнул и, прежде чем постучаться, немного помедлил, собираясь с духом. Однако опасения оказались напрасны: Пелью сидел за столом и приветливо улыбался.
— А, мистер Хорнблауэр, у меня для вас новость, надеюсь радостная. Завтра будут лейтенантские экзамены здесь, на «Санта-Барбаре». Надеюсь, вы к ним готовы?
Хорнблауэр чуть не ответил: «Думаю, что да», но вовремя себя одернул. Пелью ненавидел уклончивые ответы.
— Да, сэр.
— Что ж, очень хорошо. Доложитесь там в три часа пополудни с характеристиками и журналами.
— Есть, сэр.
Такой короткий разговор о таком важном деле! Пелью назначил Хорнблауэра исполняющим обязанности лейтенанта два месяца тому назад. Завтра экзамен. Если он сдаст, адмирал на следующий же день утвердит назначение и Хорнблауэр станет лейтенантом с двумя месяцами выслуги. Но если он провалится! Значит, он не достоин лейтенантского чина. Он снова станет мичманом, два месяца выслуги пропадут, и до следующих экзаменов его допустят не раньше чем через полгода. Восемь месяцев выслуги — дело огромной важности. Оно может повлиять на всю последующую карьеру.
— Скажите мистеру Болтону, что я разрешаю вам завтра оставить корабль. Можете воспользоваться одной из корабельных шлюпок.
— Благодарю вас, сэр.
— Удачи, Хорнблауэр.
В последующие двадцать четыре часа Хорнблауэру нужно было не только перечесть «Краткий курс навигации» Нори и «Полный справочник по судовождению» Кларка, но и добиться, чтоб его парадная форма блестела как с иголочки. За порцию спиртного уорент-офицерский кок разрешил лейтенантскому вестовому нагреть на камбузе утюг и прогладить шейный платок. Брейсгедл одолжил чистую рубашку, однако критический момент наступил, когда обнаружилось, что весь лейтенантский запас ваксы ссохся в комок. Пришлось двум мичманам растирать его с жиром, а получившаяся смесь, будучи нанесена на Хорнблауэровы башмаки с пряжками, решительно отказалась натираться. Лишь упорный труд с применением сперва облезлой лейтенантской обувной щетки, а затем мягкой тряпочки позволил довести их до приличествующего экзаменам блеска. Что до треуголки — тяжела жизнь треуголки в мичманской каюте, и часть вмятин так и не удалось выправить.
— Снимайте ее как можно скорей и держите под мышкой, — посоветовал Брейсгедл. — Может, они не увидят, как вы поднимаетесь на мостик.
Все собрались проводить Хорнблауэра, когда тот покидал корабль, со шпагой, в белых панталонах, в башмаках с пряжками, неся под мышкой стопку журналов, а в кармане — характеристики (о трезвости и примерном поведении). Зимний день уже давно перевалил за полдень, когда Хорнблауэр поднялся на борт «Санта-Барбары» и доложился вахтенному офицеру.
«Санта-Барбара» была плавучей тюрьмой. Захваченная Родни в Кадисе, она с 1780 года так и гнила без мачт, на приколе: в мирное время — склад, в военное — тюрьма. На переходных мостиках стояли солдаты в красных мундирах — ружья заряжены, штыки примкнуты. Каронады на полубаке и шканцах были направлены внутрь и наклонены так, чтобы простреливался весь шкафут. Несколько печальных и оборванных заключенных прогуливались по палубе. Поднявшись на борт, Хорнблауэр сразу почувствовал вонь: внизу томились две тысячи арестантов. Он доложился вахтенному офицеру и сообщил цель своего прибытия.
— Кто бы мог догадаться? — сказал вахтенный, пожилой лейтенант с длинными, до плеч, седыми волосами, оглядывая безупречную форму и толстую стопку у Хорнблауэра под мышкой. — Пятнадцать человек вашего брата уже на борту, и… Боже милостивый, вы поглядите только.
Целая флотилия маленьких лодок приближалась к «Санта-Барбаре». На каждой было по меньшей мере по одному мичману в треугольной шляпе и белых панталонах, на иных четыре-пять.
— Каждый уважающий себя молодой человек в Средиземноморском флоте хочет получить эполет, — сказал лейтенант. — Вот подождите только, экзаменационная комиссия увидит, сколько вас собралось. Ни за что на свете я не хотел бы оказаться на вашем, юноша, месте. Идите на корму и ждите в левой бортовой каюте.
Каюта была полна, и пятнадцать пар глаз уставились на Хорнблауэра. Офицеры в возрасте от восемнадцати до сорока лет, все в парадной форме, все нервничали. Кто-то судорожно листал «Краткий курс» Нори, восстанавливая в памяти сомнительные места. Одна компания передавала из рук в руки бутылку, очевидно для поднятия духа. Следом за Хорнблауэром хлынул поток новоприбывших. Каюта стала заполняться и вскоре была набита битком. Половине из сорока мичманов посчастливилось сесть на палубу, другие остались стоять.
— Сорок лет назад, — произнес кто-то громко, — мой дед шел с Клайвом отомстить за Калькуттскую черную яму[24]. Видел бы он, что случится с его отпрыском.
— Выпей, — сказал другой, — и ну их всех к черту!
— Нас здесь сорок, — заметил высокий, худой, ученый на вид офицер, считая по головам. — Сколько сдаст, как вы думаете? Пять?
— А ну их всех к черту! — повторил хмельной голос в углу и затянул: — «Прочь от меня, докучные заботы…»
Воздух наполнился протяжным свистом боцманских дудок, на палубе зазвучали команды.
— На борт поднялся капитан, — заметил кто-то.
Офицер выглянул в дверную щелку.
— Неустрашимый Фостер, — сообщил он.
— Вот уж кто все жилы вытянет, — сказал толстый молодой человек, удобно прислонившийся к переборке.
Снова засвистели дудки.
— Харви, из дока, — сообщил наблюдатель.
Тут же последовал третий капитан.
— Черный Чарли Хэммонд, — сказал наблюдатель. — Выглядит так, словно потерял гинею и нашел шестипенсовик.
— Черный Чарли?! — воскликнул кто-то, вскакивая и опрометью бросаясь к двери. — Дайте-ка глянуть! Он самый! По крайней мере один молодой человек на экзамен не останется. Я и так знаю, что он мне скажет. «Еще шесть месяцев в море, сэр, и как вы посмели, черт вас дери, явиться на экзамен с такими знаниями». Черный Чарли никогда мне не простит, что я уронил его любимого пуделя с борта тендера в Порт-оф-Спейне. Он тогда был первым на «Пегасе». Прощайте, джентльмены. Кланяйтесь от меня экзаменационной комиссии.
С этими словами молодой человек вышел. Все видели, как он объясняется с вахтенным офицером и подзывает лодку, чтоб вернуться на свой корабль.
— Одним меньше, — сказал ученый офицер. — В чем дело, любезный?
— Комиссия приветствует вас, господа, — сказал посыльный, морской пехотинец, — и приглашает первого молодого джентльмена.
Все смутились — никто не хотел быть первой жертвой.
— Тот, кто ближе к двери, — предложил немолодой подштурман. — Будете добровольцем, сэр?
— Я буду Даниилом[25], — в отчаянии произнес бывший наблюдатель. — Поминайте меня в своих молитвах.
Он пригладил мундир, расправил галстук и вышел. Остальные ждали в полном молчании, нарушаемом лишь редким бульканьем: мичман-забулдыга прикладывался к бутылке. Прошло целых десять минут, прежде чем вернулся кандидат на повышение. Он силился изобразить улыбку.
— Еще шесть месяцев в море? — спросил кто-то.
— Нет, — последовал неожиданный ответ. — Три! Велели послать следующего. Идите вы.
— О чем вас спрашивали?
— Сначала попросили определить локсодромию… Советую вам не заставлять их ждать.
Человек тридцать офицеров тут же вытащили тетради, чтоб перечитать про локсодромию.
— Вы пробыли там десять минут, — сказал ученый офицер, глядя на часы. — Нас сорок, по десять минут на каждого… да они и к полуночи не управятся.