Последнее восклицание не имело отношения к сказанному. Оно относилось к состоянию желудка Хорнблауэра. Несмотря на сильный загар, щеки молодого лейтенанта болезненно позеленели.
— Плохо дело, — заметил Буш.
Бакленд по-прежнему стоял, силясь, несмотря на качку, разглядеть берег — залив Шотландца, Баия-Эскосеса[43], как называли это место испанские карты. С запада морские валы разбивались на подходе к пологому берегу и, слабея, растекались кипенно-белой пеной. С востока к морю спускались плоские, поросшие лесом холмы, волны били в их подножие, пелена брызг взлетала высоко к обрывам и обрушивалась густым дождем. Холмы тянулись на тридцать миль вдоль берега, почти с запада на восток, и составляли полуостров Самана, оканчивающийся Саманским мысом. По карте полуостров был не шире десяти миль. Дальше, за Саманским мысом, простирался залив Самана, открывающийся в пролив Мона, — самая удобная стоянка для каперов и мелких военных судов. Тут они могли бросить якорь под защитой форта на полуострове Самана, готовые в любую минуту выскользнуть и напасть на вест-индский конвой, идущий проливом Мона. Все на корабле уже догадались, что «Славе» приказано очистить логово разбойников, прежде чем двинуться в наветренную сторону, к Ямайке. Бакленд не знал, как подступиться к задаче. Его колебания были очевидны всем наблюдателям, столпившимся на палубе «Славы».
Грот неожиданно громко хлопнул, и корабль начал медленно разворачиваться носом к морю: береговой бриз ослаб, и пассат, постоянно дующий через Атлантику, постепенно забирал власть. Бакленд с облегчением опустил подзорную трубу. По крайней мере, нашелся повод отложить боевые действия на потом.
— Мистер Робертс!
— Сэр!
— Положите ее на левый галс! Руль круто к ветру!
— Есть, сэр.
Ютовые матросы бросились к бизань-брасам, и корабль медленно увалился под ветер. Марсели постепенно надувались, «Слава» кренилась, одновременно набирая скорость. Следующую волну смело встретил левый борт, разбивши ее в бесчисленные мелкие брызги. Натянутый такелаж запел повеселее, вплетая свой голос в музыку рассекаемой воды. Корабль снова ожил, а не болтался в подошве волны, как труп. Ревущий пассат подхватил его. «Слава» понеслась, радостно подпрыгивая на волнах, оставляя на синей воде пенистый след, море ревело под ее носом.
— Лучше? — спросил Хорнблауэра Буш.
— В одном смысле лучше, — последовал ответ. Хорнблауэр смотрел на удаляющиеся холмы Санто-Доминго. — Я хотел бы, чтобы мы шли в бой, а не убегали, дабы о нем поразмыслить.
— Вот вояка какой! — сказал Буш.
— Кто, я? Вояка? Да ничего подобного — совсем наоборот. Я хотел бы… полагаю, я хотел бы слишком многого.
«Некоторых людей не поймешь», — философски подумал Буш. Сам он с удовольствием грелся на солнышке: теперь, когда корабль летел по волнам, ветер продувал палубу — и жар ощущался не так сильно. Если в будущем предстоят опасные боевые действия, что ж, можно подождать их со стоической выдержкой. И уж точно Буш мог поздравить себя с тем, что ответственность за семидесятипушечный линейный корабль лежит не на нем. Близость боя, по крайней мере, отвлекала от того ужасного факта, что внизу заключен безумный капитан.
За обедом в кают-компании Буш посмотрел на Хорнблауэра: тот ерзал и нервничал. Бакленд объявил, что намерен на следующий день взять быка за рога, обойти мыс Самана и пробиться прямо в залив. «Славе» потребуется всего несколько бортовых залпов, чтобы смести все корабли, стоящие здесь на якоре. Буш всецело одобрил план. Смести каперов, сжечь и потопить, а потом будет время подумать, что делать дальше и делать ли вообще. Бакленд спросил, есть ли у офицеров вопросы. Смит вполне разумно спросил про приливы: Карберри ответил. Робертс задал один-два вопроса о ситуации на южном берегу залива, но Хорнблауэр, сидевший в конце стола, ни разу не раскрыл рта, однако внимательно смотрел на каждого говорившего по очереди.
Пока продолжались собачьи вахты, Хорнблауэр в одиночестве бродил по палубе и размышлял, низко склонив голову. Буш заметил, что его сцепленные за спиной пальцы нервно сжимаются и разжимаются. Он вдруг засомневался. Возможно ли, чтобы этому энергичному молодому офицеру недоставало личного мужества? Фраза не принадлежала Бушу. Он слышал ее по чьему-то поводу несколько лет назад. Сейчас лучше было употребить ее, чем прямо сказать себе, что он подозревает Хорнблауэра в трусости. Буш был не слишком терпим к чужим слабостям: с трусами он не желал иметь ничего общего.
На рассвете по палубам засвистели дудки, барабаны морских пехотинцев отбивали бодрый ритм.
— Готовить палубы к бою! Все по местам! Корабль к бою!
Буш спустился на нижнюю батарейную палубу, где располагался его боевой пост. Он командовал всей палубой и семнадцатью двадцатичетырехфунтовками правой батареи, Хорнблауэр под его началом распоряжался пушками левого борта. Матросы уже снимали перегородки и убирали препятствия. Небольшая докторская команда прошла по палубе: они несли примотанного к доске человека в смирительной рубашке. Несмотря на рубашку и веревки, тот извивался и жалобно скулил — капитана несли в безопасную канатную кладовую, а его каюту тем временем готовили к бою. Один или два матроса нашли время, несмотря на суматоху, сочувственно покачать головой ему вслед, но Буш тут же их одернул. Он хотел достаточно быстро доложить, что гондек готов к бою.
Появился Хорнблауэр, отдал Бушу честь и встал рядом, присматривая за работой. Большая часть гондека была погружена в полумрак; столбы света, падавшие из люков, почти не освещали дальние углы покрашенной в темно-красный цвет палубы. Пробежали человек шесть юнг, каждый нес по корзине с песком, который они тут же принялись горстями рассыпать по палубе. Буш внимательно наблюдал за ними: от них зависело, будет ли у пушкарей хорошая опора для ног. Ведра, стоявшие у каждой пушки, наполнили водой; они служили двоякой цели: мочить банники, которыми прочищают пушки, и быстро заливать огонь. Вокруг грот-мачты кольцом стояли запасные пожарные ведра, в кадках по обоим бортам тлели огнепроводные шнуры, от которых канониры могли при необходимости поджигать фитильные пальники. Огонь и вода. По палубе, стуча башмаками, промаршировала судовая полиция в красных мундирах с белыми портупеями; верхушки киверов задевали о палубные бимсы. Капрал Гринвуд поставил у каждого люка солдат с примкнутыми штыками и заряженными ружьями. Делом полиции было следить, чтоб никто без разрешения не спрятался в безопасной части корабля ниже ватерлинии. Мистер Хоббс, исполняющий обязанности артиллериста, направился со своими помощниками и подручными в пороховой погреб. Все они были в матерчатых тапочках, чтобы порох, который в пылу битвы неизбежно просыплется на дно погреба, не загорелся от трения подошв.
Побежали подносчики пороха с зарядными картузами. Орудийные брюки были отцеплены, и матросы взялись за тали, ожидая приказа открыть порты и выдвинуть пушки. Буш быстро оглядел оба борта. Канониры на местах. Возле каждой пушки правого борта стоит по десять человек, возле каждой пушки левого — по пять; соответственно максимальный и минимальный орудийный расчет для двадцатичетырехфунтовки. Буш должен был в числе прочего следить за расстановкой людей у пушек. Если надо будет стрелять с обоих бортов, он поделит людей поровну; когда же появятся убитые и раненые, а пушки начнут выходить из строя, он будет перераспределять орудийные расчеты. Унтер-офицеры и уорент-офицеры доложили о готовности своих подразделений, и Буш повернулся к стоявшему рядом мичману, в чьи обязанности входило передавать сообщения:
— Мистер Эббот, доложите, что гондек готов к бою. Спросите, надо ли выдвигать пушки.
— Есть, сэр.
Только что корабль гудел от шума и суматохи, и вот уже все тихо, лишь слышно, как скрипит древесина. «Слава» ритмично покачивалась на волнах — стоящий возле грот-мачты Буш покачивался вместе с ней. Юный Эббот снова сбежал по трапу:
— Мистер Бакленд передает вам свои приветствия и просит пока не выдвигать пушки.
— Очень хорошо.
Хорнблауэр, стоявший чуть дальше к корме, в ряд с рым-болтами задних пушечных талей, обернулся послушать, что скажет Эббот, а теперь повернулся обратно. Ноги его были широко расставлены, и Буш заметил, что руки он сцепил за спиной и крепко сжал. Напряженность позы, разворот плеч и наклон головы можно было толковать как угодно — и как горячее желание сражаться, и как прямо противоположное. Канонир обратился к Хорнблауэру, и Буш наблюдал, как тот повернулся, чтобы ответить. Даже в полумраке нижней палубы было заметно, что лицо у Хорнблауэра напряженное, а улыбка вымученная. Ну ладно, решил Буш, собрав всю свою снисходительность, многие выглядят так перед боем.
Было тихо, даже Буш навострил уши, пытаясь услышать, что творится наверху, и сделать выводы касательно ситуации. Через люк негромко донеслось:
— Дна нет!
Значит, на руслене бросают лот, а следовательно, корабль приближается к берегу. На нижней палубе все пришли к тому же умозаключению и принялись его обсуждать.
— Молчать! — прикрикнул Буш.
Новый крик лотового, затем громкий приказ. Вся нижняя палуба, казалось, заполнилась гулом. Выдвигали пушки верхней палубы; в замкнутом пространстве нижней каждый звук отдавался, многократно отражаясь от дерева, так что катящиеся по доскам пушечные катки производили громоподобный шум. Все смотрели на Буша в ожидании приказа, но тот стоял спокойно — он еще никаких приказов не получал. Вот по трапу спустился мичман:
— Мистер Бакленд передает вам свои приветствия и просит выдвинуть пушки.
Он выкрикнул сообщение, даже не вступив на палубу, и все его слышали. Вся палуба загудела, а самые нетерпеливые потянулись к пушечным портам.
— Тихо! — заорал Буш.
Все движение виновато прекратилось.
— Открыть порты!
Как только порты открыли, полумрак пушечной палубы сменился солнечным светом, маленькие яркие прямоугольники забегали по палубе вдоль правого борта, расширяясь и сужаясь при движении корабля.