ридет «Слава», делать нечего.
— Верно, — согласился Хорнблауэр.
Занятно было наблюдать, как оживление исчезло с его лица. На какое-то мгновение он перестал себя контролировать, и стало видно, как бесконечно он устал.
— Мы можем покормить людей, — сказал Буш. — Я хотел бы навестить раненых. Надо разобраться с чертовыми пленными — Уайтинг всех их затолкал в каземат, женщин и мужчин, офицеров и барабанщиков. Бог весть, сколько у нас тут провианта. Это надо проверить. Потом назначим вахту, отпустим подвахтенных, и кто-то из нас сможет отдохнуть.
— Верно, — сказал Хорнблауэр. Как только Буш напомнил ему, что дел еще предстоит много, он вновь принял бесстрастное выражение. — Прикажете мне пойти вниз и заняться этим, сэр?
XI
Над фортом Самана стояло полуденное солнце. Отражаясь от стен, жар достигал убийственной силы, и даже в тех уголках, где лежала тень, было нестерпимо жарко. Морской бриз еще не поднялся, и английский военно-морской флаг безвольно повис на флагштоке, до половины закрывая поникший испанский. Однако дисциплина сохранялась. На каждом бастионе стоял под палящим солнцем впередсмотрящий. Судовая полиция, как предписывал устав, размеренным шагом «обходила дозором отведенные для охраны участки с видом бравым и подтянутым»: ружья на плечо, красные мундиры застегнуты на все пуговицы, портупеи строго на месте. Когда один из них доходил до конца своего участка, он останавливался, щелкал каблуками, в три проворных движения ставил ружье к ноге, потом, отведя вперед правую руку и отставив левую ногу, принимал положение «вольно». Однако жара и мухи снова гнали его вперед, он сводил пятки вместе, поднимал ружье на плечо и еще раз проходил тот же маршрут. Возле пушек дремали на жестких камнях орудийные расчеты. Счастливчики устроились в тени пушек, остальные — в узкой полоске тени под парапетом; двое матросов сидели и бодрствовали — они постоянно следили, чтобы не погасли тлевшие в кадке огнепроводные шнуры. Это делалось для того, чтобы при необходимости, не теряя времени, открыть огонь по кораблям в заливе или отразить атаку с суши. За мысом Самана корабль его величества «Слава» ждал первых порывов морского бриза, чтобы войти в залив.
Возле главного провиантского склада сидел на скамейке лейтенант Буш. Он боролся со сном, проклинал жару, проклинал свое добросердечие, из-за которого позволил младшим офицерам отдохнуть первыми, а обязанности вахтенного офицера взвалил на себя, завидовал храпевшим вокруг морским пехотинцам. Время от времени он вытягивал ноющие от усталости ноги. Он вытер лоб и подумал, не ослабить ли шейный платок.
Из-за угла выбежал посыльный:
— Мистер Буш, сэр. Простите, сэр, от батареи отошла лодка.
Буш осоловело посмотрел на посыльного:
— Куда направляется?
— Прямо к нам, сэр. На ней флаг — похоже, белый.
— Я пойду посмотрю. Нет отдыха несчастному грешнику.
Буш с трудом оторвал себя от скамейки. Все тело его сопротивлялось. Он проковылял по скату и поднялся на батарею. Вахтенный унтер-офицер, спустившийся с башни, ждал с подзорной трубой в руках. Буш выхватил ее и посмотрел. Как и сказал посыльный, к ним двигалась шестивесельная лодка, черная на синеве залива. С флагштока свисал флаг, возможно что и белый: не было ветра, чтобы его расправить. Однако на лодке всего человек десять, в любом случае непосредственной опасности она не представляет. Через залив грести долго. Буш наблюдал, как лодка упорно движется к форту. Низкие обрывы, спускавшиеся к воде с этой стороны полуострова Самана, переходили недалеко от форта в пологий склон; наискосок через склон шла дорога к пристани, которая, как уже заметил Буш, легко простреливалась из двух пушек в правом конце орудийной платформы. Но пока нет необходимости ставить команду к этим пушкам — на атаку не похоже. Словно в подтверждение его мыслям, порыв ветра расправил на лодке флаг. Он был белый.
Лодка неуклонно двигалась к пристани и наконец подошла к ней. Ярко блеснуло что-то металлическое, и тут же горячий воздух огласился звуками трубы. Высокие и чистые, они были отчетливо слышны гарнизону. Из лодки на пристань вылезли двое. Они были в синих с белым мундирах, один — со шпагой на боку, другой — со сверкающей трубой; он снова поднес ее к губам и протрубил. Пронзительный и нежный звук эхом прокатился над обрывами. Дремавшие на припеке птицы с жалобными криками поднялись в воздух: утром их потревожил грохот артиллерийского обстрела, теперь — звуки трубы. Офицер со шпагой развернул белый флаг и вместе с трубачом пошел по крутой дороге вверх к форту. Это — переговоры в соответствии с установленным военным этикетом. Громкие звуки трубы означали, что испанцы не пытаются подкрасться неожиданно, а белый флаг удостоверял их мирные намерения.
Буш, наблюдая за приближающимися испанцами, размышлял, вправе ли он вести переговоры с неприятелем, а также обдумывал трудности, с которыми переговоры столкнутся из-за различия языков.
— Постройте судовую полицию, — сказал он унтер-офицеру, потом обратился к посыльному: — Передайте мистеру Хорнблауэру мои приветствия и попросите его возможно скорее прийти сюда.
На дороге вновь звучала труба. Кое-кто из спящих завозился, остальные устали так сильно, что продолжали спать. Во дворе слышались топот и отрывистые приказы — там строились морские пехотинцы. Белый флаг был уже на краю рва; офицер остановился и посмотрел вверх, а трубач протрубил в последний раз, разбудив всех, кто еще спал.
— Я здесь, сэр, — доложил Хорнблауэр.
Шляпа, к которой он притронулся, салютуя Бушу, была помята, и сам он в потрепанном мундире походил на огородное пугало. Лицо, хоть и чистое, покрывала густая щетина.
— Вы говорите по-испански? Объясниться с ними можете? — спросил Буш, большим пальцем указывая на парламентариев.
— Ну, сэр… да.
Последнее слово Хорнблауэр произнес как бы против воли. Сперва он хотел потянуть время, а потом ответил четко, по-военному.
— Тогда давайте.
— Есть, сэр.
Хорнблауэр встал на парапет. При виде его испанский офицер снял шляпу и изысканно поклонился, Хорнблауэр ответил тем же. Они обменялись несколькими фразами, видимо — вежливыми приветствиями. Затем Хорнблауэр повернулся к Бушу.
— Вы пустите его в форт, сэр? — спросил он. — По его словам, ему много что надо с вами обсудить.
— Нет, — без колебаний ответил Буш. — Не хочу, чтобы он тут вынюхивал.
Буш не знал, что именно может выведать испанец, но подозрительность и осторожность были у него в крови.
— Очень хорошо, сэр.
— Вам придется спуститься к нему, мистер Хорнблауэр. Я с морскими пехотинцами прикрою вас отсюда.
— Есть, сэр.
После нового обмена любезностями Хорнблауэр слез с парапета и спустился по скату, в то время как судовая полиция, вызванная Бушем, поднималась по другому. Буш через амбразуру видел, как изменилось лицо испанца, когда в соседних амбразурах появились кивера и красные мундиры морских пехотинцев. Из-за угла форта появился Хорнблауэр — он перешел ров по узенькой дамбе, идущей от главных ворот. Хорнблауэр с испанцем вновь сняли шляпы и обменялись поклонами на нелепый европейский манер — неуклюже приседая и сгибаясь. Испанец вытащил бумагу, очевидно подтверждающую его полномочия, Хорнблауэр просмотрел ее и вернул обратно, потом махнул рукой в сторону Буша — мои, мол, полномочия оттуда. Дальше Буш видел, как испанец что-то взволнованно спрашивает, а Хорнблауэр отвечает. По тому, как Хорнблауэр кивал, Буш догадался, что тот отвечает положительно, и на какое-то мгновение засомневался, не превышает ли Хорнблауэр свою власть. Буш вовсе не досадовал, что принужден полагаться на кого-то в ведении переговоров. Мысль, что он сам мог бы говорить по-испански, была ему совершенно чужда, и он так же мирился с необходимостью полагаться на переводчика, как мирился с необходимостью полагаться на канат, чтобы бросить якорь, или на ветер, чтобы доставить корабль по назначению.
Он наблюдал за ходом переговоров и понял, что тема их переменилась. В какой-то момент Хорнблауэр указал рукой на залив, испанец, повернувшись, глянул на «Славу», только что вышедшую из-за мыса. Смотрел он долго и пристально, прежде чем повернулся и продолжил разговор. Оба долго стояли под палящим солнцем — трубач отошел в сторону, чтобы не слышать, — и наконец Хорнблауэр повернулся к Бушу.
— Если можно, я вернусь и доложу, сэр, — крикнул он.
— Очень хорошо, мистер Хорнблауэр.
Буш спустился во двор, навстречу ему. Хорнблауэр отдал честь и ждал, пока его спросят.
— Его зовут полковник Ортега, — сообщил он в ответ на нетерпеливое «ну?» Буша. — Его полномочия исходят от главнокомандующего Виллануэвы, который, должно быть, сразу на той стороне залива.
— Чего он хочет? — спросил Буш, пытаясь усвоить эту довольно неудобоваримую информацию.
— Во-первых, он хочет знать про пленных, сэр, — сказал Хорнблауэр, — особенно про женщин.
— И вы сказали ему, что они не пострадали.
— Да, сэр. Он очень волновался за них. Я сказал, что спрошу вашего разрешения отправить их с ним обратно.
— Ясно, — сказал Буш.
— Я подумал, это облегчит нам дело, сэр. Он еще много чего хотел сказать, и я подумал, что он будет говорить свободней, если я покажусь ему уступчивым.
— Да, — сказал Буш.
— Потом он захотел узнать про остальных пленных, сэр. Про мужчин. Он хотел знать, есть ли убитые, и, когда я сказал, что есть, он спросил кто. Этого я не мог сказать, сэр, — я не знал. Но я сказал, что вы, без сомнения, предоставите ему список. Он сказал, у большинства из них жены там, — Хорнблауэр указал рукой на другую сторону залива, — и они очень переживают.
— Это я сделаю, — сказал Буш.
— Думаю, он мог бы забрать и раненых вместе с женщинами. Нам бы это немного развязало руки, а тем более мы все равно не сможем обеспечить им надлежащего ухода.
— Это я должен сперва обдумать, — сказал Буш.
— Кстати, сэр, можно было бы избавиться от всех пленных. Я думаю, нетрудно будет взамен получить от него обещание, что они не будут сражаться, пока «Слава» находится в этих водах.