— Это мне кажется подозрительным, — сказал Буш; он не доверял иностранцам.
— Я думаю, он сдержит слово, сэр. Он испанский джентльмен. Тогда нам не придется их охранять и кормить. А когда мы оставим это место, что с ними будем делать? Погрузим на «Славу»?
Сотня пленных будет для «Славы» большой обузой: им потребуется двадцать галлонов питьевой воды в день, их придется сторожить круглые сутки. Однако Буш не любил, когда его подталкивают к решению, к тому же ему не понравилось, что Хорнблауэр считает очевидным то, к чему сам Буш пришел по некотором размышлении.
— Это я тоже должен обдумать, — сказал он.
— Есть еще одно, на что он только намекает, сэр. Он не стал делать каких-либо определенных предложений, а я счел за лучшее не расспрашивать.
— В чем дело?
Прежде чем ответить, Хорнблауэр сделал паузу, тем самым предупредив Буша, что дело деликатное.
— Это гораздо важнее, чем вопрос о пленных, сэр.
— Ну?
— Не исключено, что можно будет договориться о капитуляции, сэр.
— Что это значит?
— Сдача, сэр. Доны очистят весь конец острова.
— Господи!
Предложение было ошеломляющее. Буш мысленно пустился по открывающемуся им пути. Это было бы событие международного значения, выдающаяся победа. Не один абзац в «Вестнике», а целая страница. Наверняка — награды, отличия, возможно, даже повышение в звании. И тут Буш в панике отступил, ибо путь, которым он мысленно следовал, вел в пропасть. Чем значительнее успех, тем пристальнее к нему внимание, тем сильнее его будут критиковать те, кто останется недоволен. Буш знал, что политическая ситуация на Санто-Доминго запутанная, хотя никогда не пытался что-нибудь разузнать о ней, тем более ее анализировать. Он знал только самое общее: что на острове столкнулись интересы французов и испанцев и что взбунтовавшиеся негры, почти уже победившие, сражались и против тех, и против других. Он даже слышал краем уха, что в парламенте существует сильное течение противников рабства и что они постоянно привлекают внимание к событиям на острове. Мысль о том, что парламент, кабинет и сам король внимательно изучают его донесения, повергла Буша в ужас. Вполне реальная опасность заслонила воображаемые награды. Если переговоры, в которые он вступит, доставят правительству затруднения, его же первого принесут в жертву — никто не пожалеет бедного лейтенанта, без связей, без гроша в кармане. Он вспомнил, как испугался Бакленд при одном намеке на нечто подобное: секретные приказы, видимо, очень строги на сей счет.
— И не заикайтесь, — сказал Буш.
— Есть, сэр. Значит, если он заговорит о капитуляции, мне его не слушать?
— Ну… — Это уже смахивало на уклонение от своих обязанностей. — В любом случае решать Бакленду.
— Есть, сэр. Тогда я могу кое-что предложить, сэр.
— Что еще?
Буш не знал, сердиться ему или радоваться, что у Хорнблауэра опять новое предложение. Однако в своих способностях вести переговоры он сомневался, зная, что крючкотворство и лицемерие ему чужды.
— Если вы договоритесь насчет пленных, сэр, это займет какое-то время. Возникнет вопрос о честном слове. Я могу поспорить о том, как оно будет сформулировано. Потом потребуется время, чтобы перевезти пленных. Вы можете настоять, чтобы к причалу подходило не больше одной лодки, — вполне понятная предосторожность. Тем временем «Слава» успеет войти в залив и встанет на якорь вне досягаемости той батареи, сэр. Тогда выход из залива будет заперт, а мы сохраним связь с донами, так что Бакленд, если захочет, сможет взять руководство переговорами на себя.
— В этом что-то есть, — сказал Буш.
Без сомнения, это снимет с него ответственность. Приятно было подумать о том, чтобы протянуть время, пока «Слава» своим присутствием не усилит позиции англичан.
— Так вы уполномочиваете меня вести переговоры о возвращении пленных под честное слово? — спросил Хорнблауэр.
— Да, — неожиданно решился Буш. — Но ни о чем другом, запомните, мистер Хорнблауэр. Ни о чем другом, если вы дорожите своим местом.
— Есть, сэр. И боевые действия временно приостанавливаются на период передачи пленных?
— Да, — нехотя согласился Буш.
Это неизбежно вытекало из предыдущего, однако звучало подозрительно, как бы намекая на возможность дальнейших переговоров.
Так день постепенно перешел в вечер. Целый час ушел на препирательства по поводу честного слова, под которое отпускают пленных. К двум часам соглашение еще не было достигнуто. Чуть позже Буш, стоя у главных ворот, наблюдал, как из них толпой выходят женщины, неся узлы со своими пожитками. Лодка не могла взять их всех, пришлось ей сделать второй заход, прежде чем дело дошло до пленных мужчин, начиная с раненых. Тут, к радости Буша, из-за мыса появилась наконец «Слава». С поднявшимся морским бризом она гордо вступила в залив.
Вот и Хорнблауэр опять еле переставляет ноги от усталости.
— На «Славе» ничего не знают о прекращении боевых действий, сэр, — сказал он. — Они увидят лодку, полную испанских солдат, и, ясное дело, откроют по ней огонь.
— Как же дать им знать?
— Мы обсудили это с Ортегой, сэр. Он одолжит нам лодку, чтобы мы смогли передать сообщение на «Славу».
Отсутствие сна и крайнее изнеможение взяли верх над терпением Буша. Этой последней капли его обессиленное от усталости сознание уже не вынесло.
— Вы слишком много на себя берете, мистер Хорнблауэр, — сказал он. — Черт возьми, я здесь командую.
— Да, сэр, — ответил Хорнблауэр, вытягиваясь по струнке.
Буш смотрел на него и пытался привести свои мысли в порядок после вспышки раздражения. Нельзя отрицать, что «Славу» нужно поставить в известность. Если она откроет огонь, это будет нарушением достигнутого соглашения, одной из сторон которого был он сам.
— Тысяча чертей! — сказал Буш. — Поступайте как знаете. Кого вы пошлете?
— Я могу отправиться сам, сэр. Тогда я смогу передать Бакленду все необходимое.
— Вы имеете в виду о… о… — Бушу решительно не хотелось касаться опасной темы.
— О возможности дальнейших переговоров, — бесстрастно произнес Хорнблауэр. — Рано или поздно он должен будет узнать. А пока Ортега здесь…
Смысл был очевиден, а предложение разумно.
— Хорошо. Я думаю, лучше отправиться вам. И запомните мои слова, мистер Хорнблауэр, вы должны четко сказать, что я не уполномочивал вас вести никаких переговоров по тому вопросу, который вы имеете в виду. Никаких. Я тут ни при чем. Вы поняли?
— Есть, сэр.
XII
Три офицера сидели в командирском помещении форта Самана. Действительно, раз Буш теперь командовал фортом, это помещение по-прежнему можно было называть командирским. В углу стояла кровать с москитной сеткой, в другом конце комнаты сидели на кожаных креслах Бакленд, Буш и Хорнблауэр. Свисавшая с потолочной балки лампа наполняла комнату едким запахом и освещала их потные лица. Было жарче и более душно, чем на корабле, зато здесь, в форте, не мучило гнетущее сознание того, что за переборкой лежит безумный капитан.
— Я и на минуту не сомневался, — сказал Хорнблауэр, — что, когда Виллануэва послал сюда Ортегу начать переговоры о пленных, он велел ему прощупать почву на предмет вывода войск.
— Вы не можете знать наверняка, — возразил Бакленд.
— Ну, сэр, поставьте себя на место Ортеги. Стали бы вы хотя бы намекать на такое важное дело, если бы вас не уполномочили? Если бы не получили на сей счет конкретных распоряжений?
В этом никто, знавший Бакленда, не усомнился бы, и для него самого такой довод был наиболее убедителен.
— Значит, Виллануэва думал о капитуляции с тех самых пор, как узнал, что мы взяли форт и «Слава» сможет встать на якорь в заливе.
— Полагаю, так, — нехотя согласился Бакленд.
— А раз он готов капитулировать, он либо отъявленный трус, либо в серьезной опасности, сэр.
— Ну…
— Нам, чтобы вести с ним переговоры, не важно, как на самом деле обстоят дела, реальная опасность или мнимая.
— Вы говорите, как крючкотвор, — сказал Бакленд.
Его пытались логическими рассуждениями принудить к быстрому решению, а он этого не хотел и, обороняясь, употребил одно из самых оскорбительных слов, какие знал.
— Простите, сэр. Я не хотел проявить непочтение. Я позволил себе разболтаться. Конечно, ваше дело решать, в чем состоит ваш долг, сэр.
Буш заметил, что слово «долг» заставило Бакленда напрячься.
— Ну ладно, как вы думаете, что за всем этим скрывается? — Бакленд просто тянул время, но его вопрос позволил Хорнблауэру излагать свои взгляды дальше.
— Виллануэва уже несколько месяцев удерживает от восставших этот конец острова, сэр. Мы не знаем, какая территория у него осталась, но можем догадаться, что маленькая — возможно, до того хребта на противоположной стороне залива. Порох… пули… кремни… обувь — всего этого ему наверняка не хватает.
— Судя по тем пленным, которых мы взяли, так и есть, — вставил Буш.
Он затруднился бы объяснить, что заставило его внести в разговор свою лепту. Возможно, его интересовала истина сама по себе.
— Может, и так, — протянул Бакленд.
— И тут появляемся мы, сэр, и отрезаем его от моря. Он не знает, сколько мы тут пробудем. Не знает, каковы ваши инструкции, сэр.
Хорнблауэр тоже не знает, заметил про себя Буш. Бакленд при упоминании инструкций беспокойно заерзал.
— Это к делу не относится, — сказал он.
— Он видит, что отрезан от моря, а припасы тают. Если положение не изменится, он вынужден будет сдаться. Он предпочтет начать переговоры сейчас, пока еще может торговаться, не дожидаясь последней крайности, когда вынужден будет капитулировать безоговорочно, сэр.
— Ясно, — сказал Бакленд.
— И он предпочтет сдаться нам, а не неграм, сэр, — заключил Хорнблауэр.
— Да, конечно, — вставил Буш.
Все хоть немного да слышали о зверствах, творимых восставшими рабами, которые за восемь лет залили остров кровью и выжгли огнем. Все трое некоторо