— Ясно, — сказал Буш и вспомнил, как Хорнблауэр стоял у печи в форте Самана, готовясь обстрелять испанских каперов калеными ядрами.
— Естественно, такая жизнь тоже не сахар, — продолжал Хорнблауэр; начав говорить, он должен был теперь выговориться. — Часа через четыре игра с плохими партнерами начинает раздражать. Я не сомневаюсь, что на том свете меня в наказание за грехи заставят играть с партнером, который не помнит, какую масть я снес. Но в таком случае я играю роббер-другой с хорошими игроками. Иногда я готов лучше проиграть хорошему игроку, чем выиграть у плохого.
— Вот и я про то же. — Буш вернулся к старой теме: — Как насчет проигрышей?
Опыт Буша-картежника состоял в основном из проигрышей, и сейчас, принужденный экономить, он помнил былую слабость.
— Я с ними справляюсь. — Хорнблауэр коснулся нагрудного кармана. — Здесь у меня десять фунтов. Резервный полк. Я могу выдержать серию последовательных проигрышей. Если резерв истощается, приходится идти на жертвы, чтобы его восполнить.
«Идти на жертвы» значит отказывать себе в еде, мрачно подумал Буш. Он выглядел таким убитым, что Хорнблауэр поспешил его успокоить.
— Через пять месяцев, — сказал он, — я начну получать половинное жалованье. А до тех пор… кто знает. Какой-нибудь капитан может взять меня в море.
— Тоже верно, — заметил Буш.
Это было верно в том смысле, что возможность такая существовала. Иногда корабли заново набирали команду. Капитану может понадобиться лейтенант, капитан может пригласить Хорнблауэра на вакантное место. Но любого капитана осаждают безработные друзья, и в то же время Адмиралтейство осаждают лейтенанты с большой выслугой — или с хорошими связями, — а капитан, скорее всего, прислушается к рекомендациям высокого начальства.
Дверь открылась, и вошли несколько человек.
— Сейчас начнут собираться посетители, — сказал Хорнблауэр, улыбаясь Бушу. — Познакомьтесь с моими друзьями.
Красные армейские, синие флотские мундиры, коричневые сюртуки штатских. Представив Буша, Хорнблауэр подвинулся, пропуская гостей к огню. Все столпились у камина, наклоняясь вперед, так что полы их сюртуков разошлись. Но восклицания насчет холода и первые вежливые фразы быстро смолкли.
— Вист? — спросил кто-то из новоприбывших.
— Не для меня. Не для нас, — объявил другой, старший из офицеров в красных мундирах. — У Двадцать девятого пехотного есть дельце поважнее. У нас постоянная договоренность с нашим другом, маркизом, в соседней комнате. Идемте, майор, посмотрим, повезет ли нам на сей раз.
— Тогда вы составите нам компанию, мистер Хорнблауэр? Как насчет вашего друга мистера Буша?
— Я не играю, — сказал Буш.
— С удовольствием, — ответил Хорнблауэр. — Я знаю, мистер Буш, вы меня простите. Здесь на столе несколько номеров «Военно-морских хроник». На последней странице письмо, которое может привлечь ваш интерес. И еще одна заметка, которую вы можете счесть важной.
Буш, еще не взяв в руки журнал, догадался, о каком письме идет речь, и все равно был приятно поражен, увидев свое имя напечатанным: «Честь имею, и прочая, У. Буш».
«Военно-морские хроники» в мирные дни не знали, чем заполнить свои страницы, и потому перепечатывали старые депеши. «Копия письма вице-адмирала сэра Ричарда Ламберта Эвану Непину, эсквайру, секретарю Адмиралтейского совета». Краткое сопроводительное письмо Ламберта, за ним донесения. Вот первое — Буш со странным чувством вспомнил, как помогал Бакленду составлять его за день до восстания пленных. Это было донесение Бакленда о взятии Саманы. Для Буша самая важная строчка была: «…наилучшим образом под руководством лейтенанта Уильяма Буша, чье донесение я прилагаю». А вот и его собственный литературный труд:
Корабль его величества «Слава»
по пути от Санто-Доминго,
9 января 1802 года.
Сэр, имею честь сообщить Вам…
Перечитывая свои слова, Буш заново переживал события прошлого года: эти строчки дались ему с огромным трудом, хотя он и справлялся с чужими донесениями, подыскивая нужные обороты.
Не могу закончить настоящее донесение, не упомянув отвагу и весьма полезные предложения лейтенанта Горацио Хорнблауэра, моего заместителя, которому мы в значительной степени обязаны своим успехом.
А теперь Хорнблауэр играет в карты с капитаном и двумя подрядчиками.
Буш просматривал страницы «Военно-морских хроник». Вот письмо из Плимута, ежемесячный отчет обо всех событиях в порту.
«Поступили приказы следующим судам списать команду…»
«Из Гибралтара прибыли „Диана“, 44 пушки, и „Тамара“, 38 пушек, для списания команды и постановки на прикол».
«„Цезарь“ 80 пушек, отбыл в Портсмут для списания команды…»
«Вчера была большая распродажа корабельных припасов с нескольких военных кораблей».
Флот сокращается с каждым днем, и с каждого списавшего команду корабля поступает новая партия безработных лейтенантов. «Сегодня вечером в сильное волнение перевернулась рыбачья лодка. В результате прискорбного случая утонули два усердных рыбака, отцы больших семейств». И это «Военно-морские хроники», чьи страницы когда-то украшали вести о Ниле и Кампердауне! Теперь они сообщают о прискорбных случаях с усердными рыбаками. Буш был слишком занят своими мыслями, чтобы посочувствовать их большим семействам.
В конце вновь сообщалось об утопленниках — упомянутое имя привлекло внимание Буша, и он с участившимся пульсом прочел абзац.
Вчера ночью ялик с тендера его величества «Быстроходный», находящегося на таможенной службе, возвращаясь в тумане с сообщениями на берег, был брошен приливной волной на якорный канат торгового судна, стоящего на якоре возле Рыбачьего Носа, и перевернулся. В результате утонули два матроса и мистер Генри Уэллард, мичман. Мистер Уэллард был многообещающим молодым офицером, назначенным на «Быстроходный» после того, как отслужил волонтером на «Славе».
Буш прочел абзац и глубоко задумался — так глубоко, что все остальное пробежал глазами, не вникая в смысл. Закрыв журнал, он с удивлением обнаружил, что надо поторапливаться, если он хочет успеть на почтовую карету в Чичестер.
В «Комнатах» собралось уже порядочно народу; двери то и дело открывались, впуская новых посетителей. Кое с кем из флотских офицеров Буш был шапочно знаком. Все они, прежде чем садиться играть, шли прямо к камину. Хорнблауэр встал, — видимо, роббер закончился. Воспользовавшись случаем, Буш поймал его взгляд и показал, что собирается уходить. Хорнблауэр подошел к нему. Они с сожалением пожали друг другу руки.
— Когда мы встретимся снова? — спросил Хорнблауэр.
— Я каждый месяц приезжаю за половинным жалованьем, — ответил Буш, — и обычно провожу здесь ночь из-за почтовой кареты. Может, нам удастся пообедать?..
— Вы всегда найдете меня здесь, — сказал Хорнблауэр. — Но… вам есть где остановиться?
— Я останавливаюсь где придется, — ответил Буш.
Оба знали: это значит, что он останавливается, где дешевле.
— Я снимаю комнату на Хайбери-стрит. Я запишу вам адрес. — Хорнблауэр повернулся к стоявшему в углу столику, записал на бумажке адрес и вручил Бушу. — Может, вы разделите со мной комнату, когда приедете в следующий раз. Хозяйка у меня суровая. Она, конечно, заломит с вас за койку, но даже так…
— …будет дешевле, — закончил Буш, убирая бумажку в карман. Он широко улыбнулся, чтобы скрыть чувства, побудившие его сказать: — Я хоть побольше с вами пообщаюсь.
— Да, конечно, — ответил Хорнблауэр. Слова не могли передать чувств.
Бесшумно подошел Дженкинс, держа в руках шинель. Что-то в поведении Дженкинса подсказало Бушу, что джентльмены, которым он подает пальто в «Длинных комнатах», дают ему на чай шиллинг. Буш сначала решил про себя, что скорее умрет, чем расстанется с шиллингом, потом переменил решение. Может быть, если он не даст Дженкинсу шиллинг, это придется сделать Хорнблауэру. Он полез в карман и вытащил монетку.
— Спасибо, сэр, — сказал Дженкинс.
Когда Дженкинс снова отошел, Буш замялся, не зная, как сформулировать вопрос.
— Не повезло молодому Уэлларду, — проговорил он задумчиво.
— Да, — согласился Хорнблауэр.
— Как вы думаете, — с отчаянной решимостью спросил Буш, — он имел какое-то отношение к тому, что капитан свалился в люк?
— Не берусь сказать, — ответил Хорнблауэр. — Я слишком мало об этом знаю.
— Но… — начал Буш и тут же себя одернул. По лицу Хорнблауэра он понял, что дальше спрашивать бесполезно.
В комнату вошел маркиз и ненавязчиво оглядывал ее. Буш заметил, как он остановил взгляд на нескольких неиграющих посетителях и тут же многозначительно посмотрел на Хорнблауэра. Буш вдруг запаниковал.
— До свидания, — поспешно сказал он.
Пронизывающий северо-восточный ветер, встретивший его на улице, был не более жесток, чем весь остальной мир.
XIX
На стук Буша дверь открыла низенькая женщина с мрачным лицом и, когда тот спросил Хорнблауэра, посмотрела на него еще мрачнее.
— На самом верху, — сказала она наконец и оставила Буша самого искать дорогу.
Хорнблауэр искренне обрадовался, лицо его осветилось улыбкой. Он пожал Бушу руку и провел того в комнату — мансарду с круто скошенным потолком. Здесь стояли кровать, ночной столик и один деревянный стул. Больше ничего беглый взгляд Буша не обнаружил.
— Как ваши дела? — спросил Буш, садясь на предложенный стул.
Хорнблауэр сел на кровать.
— Неплохо. — Помедлил он виновато перед ответом или нет? В любом случае он быстро задал контрвопрос: — А ваши?
— Так себе, — ответил Буш.
Они немного поболтали. Хорнблауэр расспрашивал про домик в Чичестере, где жил с сестрами Буш.
— Надо позаботиться о вашей постели, — сказал Хорнблауэр. — Я спущусь и позову миссис Мейсон.
— Я пойду с вами.
Жизнь у миссис Мейсон была тяжелая, это ясно; она долго обдумывала предложение, прежде чем согласилась.