Теперь все стояли на местах — на шкафуте и на переходных мостиках, застывшие, как истуканы, в полном безмолвии. Их согнали на человеческое жертвоприношение, словно каких-нибудь дикарей, ацтеков или ашанти[57], и каждый знал, что следующей жертвой может стать он сам.
Капитан Кортни стоял, держа в руках Свод законов военного времени — документ, дающий ту власть, которую он собирался употребить. Когда осужденных выведут, все покорно обнажат голову, застучат барабаны, и капитан прочтет статьи закона, где изложены преступления пятнадцати несчастных. Капитан как раз нетерпеливо перелистывал страницы, проверяя нужные места. Начальник судовой полиции, который должен был вывести арестантов, запаздывал. Очень неосторожно с его стороны, поскольку он сам рисковал оказаться на их месте.
На баке из люка вылезли несколько человек — они двигались бесшумно, незаметно и очень деловито. Хорнблауэр не мог взять в толк, чем они там занимаются в такое время. Кортни углубился в Свод законов военного времени и ничего не видел, а стоящие рядом офицеры не смели его отвлечь. И тут кто-то выскочил на главную палубу — кто-то очень встрепанный и помятый — и принялся ошалело озираться. Хорнблауэр узнал капрала судовой полиции — одного из тех, кто должен был привести арестантов. Капрал провел рукой по волосам, еще раз огляделся и, увидев людей на баке, громко заорал.
Теперь можно было не стоять навытяжку, глядя прямо перед собой. Кортни резко поднял глаза от бумаг.
— Сэр! — выкрикнул капрал, взволнованно указывая на бак. — Сэр!
Люди на баке работали споро и умело. Они отвязали большую восемнадцатифунтовую каронаду и вручную развернули ее в сторону главной палубы. Один только что забил в пушку заряд, другой (Хорнблауэр узнал Гартона, командира артиллерийского расчета из его собственного дивизиона, одного из пятнадцати приговоренных к сегодняшней порке) вращал подъемный винт, чтобы наклонить орудие к палубе.
Состояние капрала и присутствие Гартона на баке объяснило Хорнблауэру все. Арестанты сумели за ночь снять кандалы. Они напали на тех, кто должен был их вывести, и заняли господствующую позицию. У шестерых в руках были ружья, видимо отнятые у морских пехотинцев. Один охранял люк, второй — согнанных в кучу баковых матросов, еще четверо были готовы вместе с артиллеристами оборонять бак. У каронады стояли двое, шестеро разворачивали второе орудие. Всего получалось четырнадцать. Хорнблауэр для верности пересчитал еще раз и задумался, где же пятнадцатый.
— Что происходит, черт побери?! — взревел капитан Кортни.
Капрал, заикаясь, начал объяснять, что арестанты связали его и остальных, но он сумел выбраться. Однако его перебил голос с бака.
— Ничего не выйдет, сэр! Мы тут и никуда отсюда не уйдем! — крикнул Гартон.
Он угрожающим жестом занес над казенной частью орудия горящий фитиль.
— Убери фитиль и не валяй дурака! — прогремел в ответ Кортни.
— Вот уж нет, сэр! По крайней мере, без вашего обещания. Обещайте, что не будете нас пороть ни за что ни про что. И еще пообещайте неделю никого не пороть. Тогда мы вернемся по местам, сэр.
— Ко всем чертям! Никаких обещаний! — заорал Кортни, потом обратился к офицерам: — Мистер Кафф! Робертс! Петерсон! Идите и приведите этих глупцов сюда! Мятеж, клянусь Богом! Мятеж на моем собственном корабле!
Гартон угадал всю важность реплики в сторону, хотя слов слышать не мог.
— Стойте! — заорал он. — В этой пушке крупная картечь поверх мелкой!
Страшно было подумать, что будет, если выпустить такой заряд по тесно стоящей толпе. Ровные ряды матросов дрогнули и снова застыли. Кафф, Робертс и Петерсон растерянно смотрели на капитана. Хорнблауэр прекрасно чувствовал общее настроение. Матросы всем сердцем на стороне бунтовщиков, хотя сами пока не вышли из повиновения. Едва ли удастся повести их в решительную атаку на бак.
— Петерсон! — произнес Кортни краем рта. — Ступайте вниз. Соберите всех, кого найдете, и двигайтесь по орлопдеку вперед. Вы будете атаковать через люк, мы — здесь.
— Всем стоять! — заорал Гартон. Ему несложно было разгадать капитанский план — по сути, единственно возможный. — Во второй пушке ядро. Мы собьем мачту, сэр, а подветренный берег — вот он!
Гартон указал на далекие испанские горы. Пояснений не требовалось. С такого расстояния можно несколькими выстрелами оставить корабль без мачт, и тогда, даже если не вспыхнет пожар, фрегат обречен — легкий бриз выбросит его на камни раньше, чем повреждения удастся устранить. По рядам матросов пробежал тихий гул.
Хорнблауэр смотрел на Гартона с невольным восхищением. Пусть он бунтовщик, что, конечно, отвратительно, зато умен и отважен.
— Черт побери! — Кортни поочередно тряс сжатыми кулаками и молотил ими поручень. — Я вздерну тебя на рее, треклятый бунтовщик! Тебя и твоих товарищей, которых ты обманом втянул в это дело! Спускайся оттуда немедленно, или я… я… я…
Не найдя действенных угроз, капитан сбился на бессвязное бормотание.
— Уж лучше петля, чем порка, мы все так решили, сэр, — философски ответил Гартон.
Капитан Кортни стоял перед неприятной дилеммой: потерять корабль или уступить бунтовщикам. Хорнблауэр глядел на него с изрядной долей любопытства, гадая, какой путь он предпочтет. Выбор несколько оттянул Робертс, седовласый второй лейтенант, в котором гнев на бунтовщиков, очевидно, взял верх над благоразумием.
— Зададим им жару! — выкрикнул он и бросился вперед, словно на абордаж, взмахом руки увлекая команду за собой.
Однако никто за ним не последовал. Двое подштурманов дернулись было, но тут же замерли, увидев, что матросы стоят на месте. Робертс глянул на своих людей и тоже остановился, ломая руки. Команда хранила гробовое молчание, и лишь кто-то один смело крикнул бунтовщикам:
— Не стреляйте, ребята. Мы не идем.
Хорнблауэр с ужасом понял, что еще немного — и команда перейдет от пассивного неповиновения к общему мятежу, который не утихнет, пока последнему офицеру не перережут глотку. Даже Кортни, кусавший ногти на шканцах, наконец это осознал.
— Так чего вы хотите? — крикнул он.
— Пришлите к нам офицера, — крикнул в ответ Гартон. — Пришлите мистера Хорнблауэра. Ему мы доверяем.
Кортни глянул вниз, туда, где стоял Хорнблауэр.
— Редкая честь, мистер Хорнблауэр, — заметил он.
Хорнблауэр, как требовала субординация, проглотил оскорбительный намек.
— У вас есть для меня приказы, сэр?
— О да! Идите и разберитесь с ними. Я больше не унижусь до разговора с бунтовщиками.
— Вы даете мне все полномочия, сэр? — нервно спросил Хорнблауэр.
— Да, черт побери! — бросил Кортни резко и в то же время небрежно. — Разберитесь со всем. Или мои офицеры тоже ставят под сомнение мои приказы?
С нелегким сердцем Хорнблауэр поднялся по трапу туда, где стояли бунтовщики. Гартон передал фитиль товарищу у каронады и шагнул навстречу Хорнблауэру. Двое сообщников по преступлению держались у него за спиной.
— Дурное это дело, Гартон, — сказал Хорнблауэр.
— Так точно, сэр. Но не мы первые начали, уж не серчайте, сэр. Вы на борту неделю и видели что да как. А мы полгода терпим, сэр.
— Так чего вы хотите?
— Да немного, сэр. Пусть капитан скажет, чтобы нас сегодня не пороли. Мы честно исполняли свой долг, сэр, тут не за что нас пороть.
— Не верю я Кортни! — вмешался один из бунтовщиков. — Не выпорет нас за это — выпорет за другое.
Хорнблауэр подумал, что так, скорее всего, и будет, но вслух свою мысль не высказал.
— Пусть пообещает нас вообще больше не пороть, — предложил третий член комитета, но Гартон сурово на него обрушился:
— Как он может такое обещать? Что станет с дисциплиной, если нельзя будет пороть вообще?
Странно было слышать, как бунтовщики рассуждают о дисциплине, но они видели затруднение не хуже Хорнблауэра. Если часть команды полностью освободить от наказаний, дисциплина развалится мгновенно.
— Тогда так, сэр, — сказал Гартон. — Пусть будет, как я сказал по первости. Пусть капитан обещает неделю никого из нас не пороть. Годится?
Эти простые души не видели дальше собственного носа. Корабль в полной их власти, они могут потребовать что угодно. Их условия были до смешного скромны в сравнении с теми преимуществами, которые давала им нынешняя позиция.
— Так и впрямь будет лучше всего, ребята, — сказал Хорнблауэр. — Капитан простит вам прошлое и неделю никого из вас не будет пороть.
— Можете поклясться, сэр? — спросил один из бунтовщиков.
— Я не буду клясться, — возмущенно ответил Хорнблауэр. — Капитан Кортни дал мне слово, и этого довольно.
Как ни серьезно было положение, Хорнблауэра неприятно задела мысль о том, чтобы в чем-нибудь поклясться бунтовщикам, — это унизило бы его драгоценное достоинство.
— Слово мистера Хорнблауэра стоит любой клятвы, — сказал Гартон. — Давайте, ребята, развернем пушки обратно и закрепим. Можно мне пойти вниз, сэр? Флетчер в пороховом погребе, у него кремень и огниво. Мы решили, если нас схватят, он взорвет корабль, и, боюсь, он не выйдет, если я ему сам не скажу.
— Быстрее! — ответил Хорнблауэр. — Бегом.
Флетчер был одним из корабельных дурачков — вербовщики гребли всех, кто попадется, так что в любой команде имелся некоторый процент слабоумных, — и вполне мог взорвать судно. Мысль о Флетчере в пороховом погребе занимала Хорнблауэра все время, пока он шел обратно на ют.
— Итак, мистер Хорнблауэр? — спросил Кортни.
— Я пообещал им амнистию за прошлые преступления, сэр. И освобождение от наказаний на неделю.
Хорнблауэр говорил как можно официальнее, сознавая всю опасность для себя.
— Вы пообещали им это все, сэр?! Что вы сказали?!
Хорнблауэр повторил.
— Разрази меня гром! Амнистия для бунтовщиков! Освобождение от наказаний! Мистер Хорнблауэр, я категорически отказываюсь понимать.
— Я дал слово, сэр, — запальчиво произнес Хорнблауэр. — И от вашего имени тоже. Тут затронута моя честь, сэр, и можно не объяснять, что это для меня значит.