— Вы говорите по-испански? Объясниться с ними можете? — спросил Буш, большим пальцем указывая на парламентариев.
— Ну, сэр… да.
Последнее слово Хорнблауэр произнес как бы против воли. Сперва он хотел потянуть время, а потом ответил четко, по-военному.
— Тогда давайте.
— Есть, сэр.
Хорнблауэр встал на парапет. Увидев его, испанский офицер снял шляпу и изысканно поклонился, Хорнблауэр ответил тем же. Они обменялись несколькими фразами, видимо — вежливыми приветствиями. Потом Хорнблауэр повернулся к Бушу.
— Вы пустите его в форт, сэр? — спросил он. — По его словам, ему много что надо обсудить с вами.
— Нет, — без колебаний ответил Буш. — Не хочу, чтоб он тут вынюхивал.
Буш не знал, что именно может выведать испанец, но подозрительность и осторожность были в его характере.
— Очень хорошо, сэр.
— Вам придется спуститься к нему, мистер Хорнблауэр. Я с морскими пехотинцами прикрою вас отсюда.
— Есть, сэр.
После нового обмена любезностями Хорнблауэр слез с парапета и спустился по скату, в то время как судовая полиция, вызванная Бушем, поднималась по другому. Буш через амбразуру видел, как изменилось лицо испанца, когда в соседних амбразурах появились кивера и красные мундиры морских пехотинцев. Сразу же после этого из-за угла форта появился Хорнблауэр — он перешел ров по узенькой дамбе, идущей от главных ворот. Буш видел, как Хорнблауэр с испанцем вновь сняли шляпы и обменялись поклонами на нелепый европейский манер — неуклюже приседая и сгибаясь. Испанец вытащил бумагу, очевидно, подтверждающую его полномочия, Хорнблауэр просмотрел ее и вернул обратно, потом махнул рукой в сторону Буша — мои, мол, полномочия оттуда. Дальше Буш видел, как испанец что-то взволнованно спрашивает, а Хорнблауэр отвечает. По тому, как Хорнблауэр кивал головой, Буш догадался, что он отвечает положительно, и на какое-то мгновение засомневался, не превышает ли Хорнблауэр свою власть. При этом Буш вовсе не досадовал, что принужден полагаться на кого-то в ведении переговоров. Мысль о том, что он сам мог бы говорить по-испански, была ему совершенно чужда, и он так же мирился с необходимостью полагаться в этом деле на переводчика, как мирился с необходимостью полагаться на канат, чтобы бросить якорь, или на ветер, чтоб доставить судно по назначению.
Он следил за ходом переговоров: наблюдая внимательно, он заметил, что тема их переменилась. В какой-то момент Хорнблауэр указал рукой на залив, испанец, повернувшись посмотрел на «Славу», только что вышедшую из-за мыса. Смотрел он долго и пристально, прежде чем повернулся и продолжил разговор. Оба долго стояли под палящим солнцем — трубач отошел в сторону, чтобы не слышать, — наконец Хорнблауэр повернулся к Бушу.
— Если можно, я вернусь и доложу, сэр, — крикнул он.
— Очень хорошо, мистер Хорнблауэр.
Буш спустился во двор, навстречу ему. Хорнблауэр отдал честь и ждал, пока его спросят.
— Его зовут полковник Ортега, — сказал Хорнблауэр на нетерпеливое «Ну?» Буша. — Его полномочия исходят от главнокомандующего Виллануэвы, который, должно быть сразу на той стороне бухты.
— Чего он хочет? — спросил Буш, пытаясь усвоить эту довольно неудобоваримую информацию.
— Во-первых, он хочет знать про пленных, сэр, — сказал Хорнблауэр, — особенно про женщин.
— И вы сказал ему, что они не пострадали.
— Да, сэр. Он очень волновался за них. Я сказал ему, что спрошу вашего разрешения отправить их с ним обратно.
— Ясно, — сказал Буш.
— Я подумал, это облегчит нам дело, сэр. Он еще много чего хотел сказать, и я подумал, что он будет говорить свободней, если я покажусь ему уступчивым.
— Да, — сказал Буш.
— Потом он захотел узнать про остальных пленных, сэр. Про мужчин. Он хотел знать, есть ли убитые, и когда я сказал, что есть, он спросил, кто. Этого я не мог сказать, сэр — я не знал. Но я сказал, что вы, без сомнения, предоставите ему список. Он сказал, у большинства из них жены там, — Хорнблауэр указал рукой на другую сторону бухты, — и они очень переживают.
— Это я сделаю, — сказал Буш.
— Я думаю, он мог бы взять и раненых вместе с женщинами. Нам бы это немного развязало руки, а тем более мы все равно не сможем обеспечить им надлежащего ухода.
— Это я должен сперва обдумать, — сказал Буш.
— Кстати, сэр, можно было бы избавиться от всех пленных. Я думаю, нетрудно будет взамен получить от него обещание, что они не будут сражаться, пока «Слава» находится в этих водах.
— Это мне кажется подозрительным, — сказал Буш; он не доверял иностранцам.
— Я думаю, он сдержит слово, сэр. Он испанский джентльмен. Тогда нам не придется их охранять или кормить. А когда мы оставим это место, что с ними будем делать? Погрузим на «Славу»?
Сотня пленных будет для «Славы» большой обузой: им потребуется двадцать галлонов питьевой воды в день, их придется сторожить круглые сутки. Но Буш не любил, когда его подталкивают к решению, к тому же ему не понравилось, что Хорнблауэр считает само собой разумеющимся то, к чему сам Буш пришел по некотором размышлении.
— Это я тоже должен обдумать, — сказал он.
— Есть еще одно, на что он только намекает, сэр. Он не стал делать каких-либо определенных предложений, а я счел за лучшее его не расспрашивать.
— В чем дело?
Прежде чем ответить, Хорнблауэр сделал паузу, и это само по себе предупредило Буша, что дело деликатное.
— Это гораздо важнее, чем вопрос о пленных, сэр.
— Ну?
— Не исключено, что можно будет договориться о капитуляции, сэр.
— Что это значит?
— Сдача, сэр. Доны очистят весь этот конец острова.
— Господи!
Предложение было ошеломляющее. Буш мысленно пустился по открывающемуся им пути. Это было бы событие международного значения, это могла бы быть выдающаяся победа. Не один абзац в «Вестнике», но целая страница. Наверняка — награды, отличия, возможно даже повышение в звании. И тут Буш в панике отступил, ибо путь, которым он мысленно следовал, вел в пропасть. Чем значительнее успех, тем пристальнее к нему внимание, тем сильнее его будут критиковать те, кто останется недоволен. Буш знал, что политическая ситуация на Санто-Доминго запутанная, хотя никогда не пытался что-нибудь разузнать о ней, тем более ее анализировать. Он знал только самое общее: что на острове столкнулись интересы французов и испанцев, и что взбунтовавшиеся негры, почти уже победившие, сражались и против тех, и против других. Он даже слышал краем уха, что в парламенте существует сильное течение противников рабства, и что они постоянно привлекают внимание к событиям на острове. Мысль о том, что парламент, кабинет и сам король внимательно изучают его донесения, повергла Буша в ужас. Вполне реальная опасность заслонила воображаемые награды. Если переговоры, в которые он вступит, доставят правительству затруднения, его же первого принесут в жертву — никто не пожалеет бедного лейтенанта, без связей, без гроша в кармане. Он вспомнил, как испугался Бакленд при одном намеке на это: секретные приказы, видимо, очень строги на этот счет.
— И не заикайтесь об этом, — сказал Буш.
— Есть, сэр. Значит, если он об этом заговорит, мне его не слушать?
— Ну… — Это уже смахивало на уклонение от своих обязанностей. — В любом случае, это дело Бакленда.
— Есть, сэр. Тогда я могу кое-что предложить, сэр.
— Что еще? — Буш не знал, сердиться ему или радоваться, что у Хорнблауэра опять новое предложение. Но в своих способностях вести переговоры он сомневался, зная, что крючкотворство и лицемерие ему чужды.
— Если вы договоритесь насчет пленных, сэр, это займет какое-то время. Возникнет вопрос о честном слове. Я могу поспорить о том, как оно будет сформулировано. Потом потребуется время, чтоб перевезти пленных. Вы можете настоять, чтоб к причалу подходило не больше одной лодки — это очевидная предосторожность. За это время «Слава» успеет войти в бухту и встанет на якорь вне досягаемости той батареи, сэр. Тогда выход из бухты будет заперт, а мы сохраним связь с донами, так что Бакленд, если захочет, сможет взять руководство переговорами на себя.
— В этом что-то есть, — сказал Буш. Без сомнения, это снимет с него ответственность. Приятно было подумать о том, чтобы протянуть время, пока «Слава» своим присутствием не усилит позиции англичан.
— Так вы уполномочиваете меня вести переговоры о возвращении пленных под честное слово? — спросил Хорнблауэр.
— Да, — неожиданно решился Буш. — Но ни о чем другом, запомните, мистер Хорнблауэр. Ни о чем другом, если вы дорожите своим местом.
— Есть, сэр. И боевые действия временно приостанавливаются на период передачи пленных?
— Да, — неохотно согласился Буш. Это неизбежно вытекало из предыдущего, однако звучало подозрительно, как бы намекая на возможность дальнейших переговоров.
Так день постепенно перешел в вечер. Целый час ушел на препирательства по поводу честного слова, под которое отпускают пленных. К двум часам соглашение еще не было достигнуто. Чуть позже Буш, стоя у главных ворот, наблюдал, как из них толпой выходят женщины, неся узлы со своими пожитками. Лодка не могла взять их всех, пришлось ей сделать второй заход, и только после этого дело дошло до пленных мужчин, начиная с раненных. Тут к радости Буша из-за мыса появилась, наконец, «Слава». С поднявшимся морским бризом она гордо вступила в бухту.
Вот и Хорнблауэр опять, еле переставляет ноги от усталости.
— На «Славе» ничего не знают о прекращении боевых действий, сэр, — сказал он. — Они увидят лодку, полную испанских солдат, и, ясное дело, откроют по ней огонь.
— Как же дать им знать?
— Мы обсудили это с Ортегой, сэр. Он одолжит нам лодку, чтоб мы смогли передать сообщение на «Славу».
Отсутствие сна и крайнее изнеможение взяли верх над терпением Буша. Этой последней капли его обессиленное от усталости сознание уже не вынесло.
— Вы слишком много на себя берете, мистер Хорнблауэр, — сказал он. — Черт возьми, я здесь командую.