– Що? – недопонял Петро.
– Бревно на воду, живее, – жестко процедила сутулая девка.
Грабчак почуял, что заговорить зубы не выйдет. И получалось, пристукнут здесь дурного судостроителя, поскольку отдавать пирогу озеру он по-любому не будет. Тьфу, надо было с народом идти чай пить.
– Та не буду лодку портить. Вовсе тоды пропадем, – проворчал Петро, лихорадочно соображая, что толкового можно предпринять.
– Не сдохнете. Заберут вас сегодня-завтра, – злобно прошипела еврейская мышь. – Вы – ценный эксперимент. Бревно столкни, пусть плывет.
– Що? Хто? Нас заберут? – удивлялся и не понимал Петро, пытаясь хоть что-то придумать. Получалось, что кроме лопаты ничего под рукой и нет. Не достать сучку. А насчет лодки она врет: кроме нагана в мешке еще что-то. Наверное, харч прихватила, на островке отсидеться думает. Если с револьвером засядет, ее там хрен возьмешь.
Сарка угрожающе наставила наган:
– До трех считаю. Раз…
– Да ты що?! Сама ведь лодку не спустишь. И не можна меня стрелять. Услышат.
Девка бросила узелок мешка, стряхнула с плеч ватник, направила ствол оружия через плотный рукав.
– Заглушит. Два…
Стрельнет. Точно стрельнет. Да що ж такое?! Крыса-стукачка какая-то…
…Камень пролетел мимо плеча Сарки, разбрызгал озерную воду. Девка обернулась, вскидывая револьвер, – Анька-камнеметательница, ойкнув, присела за реденькую защиту кустов. Щас застрелят дурочку. Петро, забыв о лопате, кинулся вперед. Понимал, что не успеет – фашистская иудейка повернулась навстречу, хладнокровно вытянула руку – ствол уже без ватника целился прямо в грудь. Щелчок курка… осечка. Ага, не вышло…
…Петро сшиб руку с револьвером, Сарка успела еще раз нажать спуск, грохнул выстрел, но пуля ушла в сторону озера. Грабчак выкручивал тощее запястье с оружием, девка визжала и норовила укусить. Подбежала Анька, упала на колени, придавила башку голосящей вражины, зачерпнув песка, пихнула в визжащий рот.
– Обережней! – испугался Петро. – Ей ще говорить треба.
– То до хофликайт[130], – заверила подруга, пихая следующую жменю песка.
Прибежала остальная «Versuchen», наган уже был у Грабчака, шпионка плакала, кашляла и выплевывала песок. Нужно было ее водой отпоить и срочно допросить.
Не хотела упертая иудейка разговаривать. И черенком лопаты ей грозили, и железом каленым, и иными способами – знали их в избытке, но стерво молчала, как камень. Не, разговорить можно, только время это займет. А думалось Грабчаку, що времени как раз и нету. Засиделись в отдыхе.
– Молчишь? Ну, гут, – Петро проверил узлы на руках-ногах шпионки, за шиворот отволок подальше в кусты – незачем ей разговор слышать. Вернулся к костру.
– То так, – одобрил Андре. – Пора резудр ин проблем[131].
Умный Социал кивал, мудрая фрау Матильда свое «йя, йя» сказала. Арсенка отложил тетрадь, что у шпионки нашли:
– Дневник. На идиш написано, я только пару слов разобрал.
– Обязково с собой возьмете. Передать, кому нужно, потребно.
– Кто возьмет? – удивился Арсенка. – Я що, поц якой?
– Ты лайшт[132], – сказал Социал.
Спорили, и так и этак прикидывали. Надо сказать, народ в «Versuchen» остался правильный. Не за себя болели, оттого и спорили до хрипоты. «Крейсер» мог удержать двоих с припасами или троих гребцов налегке. Понятно, что жизнь подороже харчей – на воле человек самого себя как-нибудь пропитает. Потому сразу на полном экипаже договорились. Петро понял, что легкая и мелкая Анька точно уйдет, и на душе сразу полегчало. Дальше выбор сузился: шибко костистые кандидатуры отпали, а из легкокостных до этого дня немногие дожили. Арсен категорический самоотвод взял – мужик, що там говорить. Машка говорила, что она «тяжела в жиле», но ей-то точно нужно было идти – на берегу лес, и одна она северный лес знает. С Анни сразу решилось – на полголовы всех ниже. Взвешивали на руках Зарему и Эфиопу – примерно одно нетто получалось. Пришлось жребий использовать: разумными людьми метод очень нелюбимый, но що ж поделать. Длинную «корабельную» палочку вытянула Эфиопа. Потом девки ревели, обнявшись, а народ покрепче духом технические проблемы решал.
Уладили, до рассвета еще время оставалось. Андре с Социалом объясняли дивчинам насчет нагана и патронов весьма сомнительных. Анька слушала и на Петро смотрела, потом, не скрываясь, протянула руку. Грабчаку было неловко, но последние ведь часы, да и понимающий народ вокруг. Взял ватник, пошли сквозь кусты на заветную прогалину. Ладошка у Анни была теплая и такая маленькая.
– Не плакай.
Закивала согласно, а обнимая, все равно плакала…
С отплытием не затягивали: рассвело, туман еще не рассеялся. Вода хоть и ледяная, но по всему видно, днем будет солнце, и то, конечно, к удаче. Фрау Матильда, приговаривая утешительное, домазывала девчонок жиром – в немецких консервах жирности не особо много, но все ж польза. Петро с остальными корабелами проверили крепеж – пока веревки держали, но в пути повнимательнее нужно следить.
– Нихт за хвист тянуть, – напомнил Андре.
Попрощались, Грабчак последний раз обнял цыплячьи косточки любимой. «Темный интернационал» тоже расцепиться не мог: Эфиопа своему Алжиру все какое-то заклинанье повторяла – отсталые они в своей Африке все-таки, просто ужас.
Вывели «крейсер» на глубину: команда сидела в боевом порядке, груз закреплен. Осадка пироги глубоковата, но должны гребцы сдюжить.
– Если що, ватники бросайте, – напомнил Грабчак. – Ну, с богом. Маша, я на тебя надеюся, не посрами советский комсомол.
– Иди ты на хер, – по своему обыкновению отозвалась боевая смоленка, и «крейсер», решительно всхлипывая, погреб к далекому, невидимому в тумане берегу.
…Уже не различить взмахов весел-лопат, косынок, в которых тщательно увязаны спички и рыболовные крючки – уходила в пелену черточка «крейсера». Хвостатых мокриц пока видно не было. Доберется команда. Должна.
Остатки замерзшей «Versuchen» вернулись к костерку, подбросили ветки сушняка – уже можно было не экономить. Попили травяного чая. Пусто как-то было.
– Раз киндер найн, мож юнгер манн[133] согревать хладный вдова? – фрау Матильда смотрела на Андре.
Бабой немка была хорошей, отчего не согреть? Ушли. Социал смотрел-смотрел на Зарему и тоже взяли телогрейки и до зарослей подались.
– Вот що безделье с бойцами творит, – пробурчал Грабчак.
– Тебе-то повезло. И им чуть-чуть, – Арсенчик был по натуре великодушным хлопцем. – А у нас дело.
Алжирец согласился, тяжелый сук взял.
Сарка, хоть и связанная, а уползла далеко, только спрятаться на острове особо негде. Ничего толком шпионка так и не сказала: кричала, что невежды и дикари, про великий эксперимент и горизонты науки. Арсен пытался спросить, как она, сука такая, додумалась фашистам служить – обозвала «узколобым дрочилой и сионистом». Вот же фря.
Нет, пытать и выспрашивать не хотелось – ни к чему были те секретные сведенья обреченным остаткам «Versuchen». Даже убивать эту жалкую, из ума выжившую мышь было как-то неловко. Но и оставлять нельзя – и без своего дневника знала Сарка чересчур много. Не дай бог догонят немцы крейсерский десант, такого допускать никак нельзя. Но не поднималась рука на связанную девку, хоть и тварь она распоследняя.
Пришла фрау Матильда, скомандовала «фрей хеден[134]» и, когда отошли хлопцы, придушила шпионку. Да, иной раз бабы куда решительнее.
Тело закопали на другой стороне острова, подальше от кладбища. Разровняли песок, потом порядок навели: повскрывали почти все банки консервов, наелись от пуза, расшвыряли недоеденное по кустам и берегу. Сплетенные с таким трудом верши утопили с с грузом камней, навес завалили, подрали в клочки лишние тряпки. И делать стало совсем нечего…
Два дня прошло, и вздрогнул остров, озеро рябью покрылось, ударил в уши гулкий звук-вздох, так знакомый по Акну. Петро в тот момент на прогалинке сидел, камешки на ладони подбрасывал, молился, чтоб у Аньки и вообще у десанта получилось выжить. Крики раздались, гавканье глухое немецкое. Грабчак со вздохом поднялся с ватника, разодрал на себе остатки кителя…
…Гонялись неуклюжие в противогазах и тяжелых резиновых плащах немцы за визжащими и воющими островитянами. Отбивался суком Социал, рвала свои отросшие волосы и плевалась Зарема, увертывалась от ловцов фрау Матильда. Петро успел кулаки ссадить и крепко врезать по яйцам здоровому немцу, пока не опрокинули на песок. Дольше всех продержался Алжир, уплывший на Малый остров. Немцам пришлось на надувной лодке под летящими камнями форсировать пролив. Повязали и Алжира. Эх, можно бы и правильную оборону организовать, но тогда правильное сумасшествие разве разыграешь?
…Как через Акно переправляли и дальше, Петро помнил плохо – снотворное вроде бы уже не действовало, но очень уж худо друзьям было. Потом, уже в подземном кубрике, когда «Versuchen» на исследования и допросы таскали, совсем подыхали «кролики»: от страшного кашля задыхались, головы совсем отупели, да еще понос изнурял. Но умерла лишь фрау Матильда. Остальные жили, но не выздоравливали. На допросах Грабчак и сам не соображал, что врал и выдумывал. Об Анке и других точно смолчал, а остальное бредом выходило, разобрали что немцы или нет – неясно.
Уехала офицерская комиссия, но доктор Визе от подопытных не отходил, даже спал в кабинете у лаборатории. Що у него за результаты высчитывались да какие выводы делались, понять опять же не получалось. Петро пытался запоминать подробности исследований, но сил не имелось, да и надежды вырваться не было.
Зарему забрали, а потом как-то вдруг и в спешке отправились выжившие «Versuchen» обратно в лагерь. Снотворное, вагон, стояли долго, потом еще шестерых узников подсадили. Один из новых бормотал безостановочно, у остальных что-то с мышцами случилось – двигались с трудом. Узкоглазый китаец или кореец в той группе чуть поживее казался. И у всех загар желтоватый, что на себе не замечаешь, он только по сравнению с «не бывавшими» в глаза бросается.