– Путува, – проговорила она, сжимая и гладя его ладони. – Путува.
Их руки стали одинаково теплыми.
– Путува, – повторил он.
Тагаран давила все сильнее, более широкими движениями разглаживая кожу на его ладонях, и он понял, что это слово обозначает ее действия: «согреть руки у огня, а потом мягко сжать пальцы другого человека». Чтобы описать это на английском, требовалась длинная вереница слов. В Англии, если человек грел руки у огня, то потом совал их в карманы, чтобы они не мерзли. Научив его новому слову, Тагаран показала ему целый мир.
Вся его жизнь свелась к этому чувству – его руки в ее руках. Тот, кем он был, прошлое, что носил в себе, каждая испытанная им радость и каждое горе – все это исчезло, словно ненужные одежды. Осталась лишь его кожа, которая вела разговор с ее кожей, и им не было нужды подыскивать слова.
Где-то на кряже затрещала смеющаяся кукабара, словно услышала бой часов и вспомнила о важном деле. Тагаран выпустила его ладони.
– Йениоо, камара, – сказала она. Мне пора, друг. Она подняла на него взгляд, и в ее глазах он прочел ту же мысль, что крутилась у него в голове: «Это наша последняя встреча».
Он попытался найти подходящие слова, но не смог. Не знал, как выразить свою тоску. Не в силах был выдавить: «До свидания».
Вслед за Тагаран он вышел из хижины и смотрел, как она поднимается по скалистому склону. Как он и надеялся, наверху она оглянулась. Он высоко поднял руку, повернув к ней открытую ладонь, и она помахала в ответ. Потом отвернулась и скрылась из виду.
Рук мысленно пошел вслед за ней, поднялся по тропе, повернул к лагерю в соседней бухте и увидел, как она спускается с высокого склона по ту сторону холма и минует большой камень, дальше которого в ее мир он ни разу не заходил. Должно быть, она вернется к той расчищенной площадке, где от костра поднимается столбик дыма и женщины сидят на земле, словно вросли в нее, где резвятся дети, шныряя в мангровых зарослях, а после захода солнца все собираются вместе, чтобы поесть и улечься спать.
Он так живо представил себе эту картину, что изумился, внезапно осознав, что он вовсе не там, а стоит один на своем открытом всем ветрам мысе.
Путува.
Как и он, Тагаран знала: грядет нечто ужасное. Но она подарила ему слово, которого он никогда не забудет, а вместе с ним и заключенное в нем доверие.
Следующим утром Силк явился на плац полный сил, ранний час не лишил его воодушевления. Развернув на земле составленную Куком «Карту залива Ботани», он подозвал Рука с Уилстедом и сержанта взглянуть на нее.
– Сначала отправимся на юго-запад, через Земли кенгуру и дальше. Там сделаем крюк и свернем на восток, а потом, как отдохнем и освежимся, двинемся в атаку. Наша цель, господа, – мыс в северной части бухты, где расположена деревня племени из залива Ботани. Окружим поселение, и местные окажутся в ловушке.
– В ловушке, значит… – повторил Уилстед. – Что ж, отличный план.
Силк пристально посмотрел на него, но лицо Уилстеда ничего не выражало.
Судя по его задумке, Силк неплохо разбирался в военной стратегии, чего Рук о нем прежде не знал. Он-то думал, что Силк просто поведет их в лес, и велит идти в разные стороны. Но тот выдумал план, который с большой долей вероятности мог сработать, не предупреди он Тагаран. Деревню Рук прежде не видел, но, по слухам, она представляла собой горстку хижин на узком перешейке, с трех сторон окруженном глубокими водами.
Он вспомнил слова Силка. «Считай это театральной постановкой, если угодно». И все же вот он – так доволен своим замыслом, что аж глаза блестят, повесил на грудь моток веревки, чтобы было чем связать пленников…
Пожалуй, и театральное представление должно быть убедительным.
Сержант велел солдатам выстроиться в шеренгу, и они побрели прочь из поселения, клацая, словно неуклюжая заводная игрушка из множества составных частей, которая так и будет дергаться по полу, пока не развернется пружина. Отряд шагал вперед под низко нависшими серыми тучами, следуя той же тропой, по которой Бругден совершил свой последний путь в обратном направлении.
Проведя в дороге около четырех часов, они добрались до Земель кенгуру – чудесного края, напоминающего травянистый парк, где местами попадались раскидистые деревья, а земля уходила вниз изящным уклоном. Там, прямо у тропы, Бругден и другие охотники соорудили себе хижину, взяв за образец местные жилища из древесных сучьев и кусков коры. Снаружи они выложили каменное кострище и притащили бревна, чтобы было на чем сидеть.
А они неплохо устроились, подумал Рук. На месте костра лежала куча старых углей. Сколько ночей провели здесь каторжане с их сержантом, рассказывая друг другу о своей жизни? Они урвали себе кусок здешней земли, где могли забыть о губернаторе и стоящей за ним имперской машине. Прямо как лейтенант Рук на его мысе, здесь, в Землях кенгуру, они были свободными людьми.
Тропа то взбиралась вверх по склонам, то спускалась в долины. Пересекая низину, они обогнули водоемы с чистой водой, а несколько минут спустя в голове колонны раздались возгласы: «Море! Море!» и отряд вышел к заливу Ботани. За входом в бухту, с двух сторон отмеченным изгибами суши, виднелся океан и прямая линия горизонта.
Силк объявил привал и собрал вокруг себя членов отряда.
– Деревня находится на северной оконечности побережья. Вернемся к тем озерам, что мы только что прошли, немного отдохнем и двинемся в наступление.
У одного из водоемов члены отряда разбрелись, прячась в тени, и достали котомки с едой. Некоторые растянулись на земле, подложив под голову рюкзаки, сержант захрапел. Платок, которым он накрыл лицо, чтобы мухи не донимали, поднимался и опускался в такт его дыханию.
Рук отыскал среди высоких кустов небольшое углубление, похожее на комнату, стены которой колыхались от дувшего с моря ветерка. Он тоже прилег, но не уснул.
Поход едва начался, а ему уже хотелось, чтобы он поскорее закончился.
Он снова прокрутил в голове решение задачи. Условие первое: члены отряда смогут взять в плен только тех туземцев, у которых нет повода их сторониться. Условие второе: у туземцев есть повод их сторониться. Следовательно, вероятность, что кто-то окажется схвачен, исключена.
Впрочем, поправил он самого себя, она не равна нулю. Точную цифру он назвать не мог, но решил, что она слишком мала, чтобы о ней беспокоиться.
Так чего же он хмурится, пытаясь ее вычислить?
Тут Руку вдруг вспомнилось то, о чем он не думал много лет: как доктор Викери однажды сравнил себя с летучей мышью, чтобы приободрить охваченного благоговейным трепетом мальчишку. Но истовость, с которой Рук ждал наступления ночи, превосходила нетерпение астронома. Всего-то и надо потерпеть еще шесть-семь часов и дождаться вечера. И тогда нападение на деревню благополучно останется позади.
Наступит ночь, он завернется в одеяло. Будет лежать и смотреть на звезды, а потом уснет в их холодном свете.
Отдохнув часок, они снова отправились в путь – вернулись на побережье и пошли вдоль кромки леса к деревне. Неподалеку от перешейка мыса Силк остановил отряд и шепотом раздал заключительные приказы.
– Рассредоточимся, чтобы отрезать им путь к побегу. Лейтенант Рук, отправляйтесь со своими солдатами как можно дальше на северную сторону и выстройтесь цепью. Лейтенант Уилстед, вы точно так же зайдете с юга, а я поведу своих людей по центру. Потом мы все выступим общим кордоном, окружим туземцев со всех сторон, и они окажутся в ловушке.
Он держал в руке карманные часы, которые то и дело открывал и закрывал, не в силах сдержать волнение.
– Даю вам, положим, десять минут. Извольте свериться с часами: выстройтесь в цепь и ровно через десять минут нападайте, чтобы все три группы двинулись на деревню одновременно.
Рук достал свои карманные часы и взглянул на них. На циферблате белым всполохом сверкнуло солнце. Время не имело никаких намерений и суждений. Часы просто продолжали идти, зубья цеплялись друг за друга, слепо толкая вперед шестеренки. Только люди вечно испытывают все эти сомнения, этот страх, эту надежду, ужас и недоумение, что плещутся в душе каждого человека, точно волны о скалы.
Рук повел своих людей через пески, поросшие спутанными, точно веревки, стеблями травы, по взгоркам и буеракам, словно только для того и предназначенным, чтобы усложнить им путь. Следуя указаниям, он велел солдатам рассредоточиться поперек северного края перешейка. Через десять минут после того, как Силк отдал приказ, Рук махнул, давая знак наступать.
Задача оказалась не из легких: тащиться по песку и зарослям травы, пробираться вверх-вниз по камням, промеж расселин и взявшихся будто из ниоткуда ложбин. Наконец они поднялись на возвышение и, поравнявшись с остальными, выстроились неровной цепью по краю деревни.
Она соответствовала рассказам. Девять хижин – крепкие, почти в человеческий рост – теснились вокруг пятачка земли, где жизнерадостно горел костер, рядом – деревянные тарелки, кучка моллюсков, аккуратная стопка дров.
Безупречно продуманная и осуществленная задумка Силка напоминала маневр из учебника по военной стратегии. Вот только местные не стали дожидаться, когда их окружат.
Неподалеку, точно насмехаясь над запыхавшимися солдатами, закричала птица: «Тюю уи-и! Тюю уи-и!» Моток веревки у Силка на груди размотался, и конец тащился за ним по песку.
– Вон они! – закричал кто-то из членов отряда.
У них на глазах какой-то туземец оттолкнул от берега каноэ, запрыгнул в него и торопливо погреб на другую сторону устья. Еще три каноэ с местными уже почти достигли другого берега. Одно они даже успели вытащить на песок. Несколько человек стояли на другом берегу и смотрели на едва переводивших дух офицеров в красных мундирах. Рук услышал, как кто-то кричит и плачет – то ли от испуга, то ли от радости.
Силк устремил взгляд на ту сторону. Спина выпрямлена, узкие плечи напряжены. До противоположного берега было не так уж далеко – река здесь разливалась не шире Темзы в Вестминстере, но отряду вооруженных солдат не под силу было преодолеть такое расстояние и глубину.