Асфальт словно стекло. Свет на улицах яркий, как от электросварки, режет глаза. Кажется, парят деревья. Небо — лезвие бритвы. Михаил и Марина Игнатьевна идут или едут, теперь уже безвольно подставляя головы жгучим лучам июньского солнца.
Михаил позвонил в отделение, чтобы сообщить, где он находится, и узнать, нет ли каких известий о ребенке. Трубку взял капитан Акрамов.
— Очень хорошо, что вы позвонили, — обрадовался он. — Чубуков, оказывается, в соседнем отделении, доставлен за дебош в пьяном виде. Но от него сейчас ни чего не добьешься. Что вы думаете предпринять, товарищ лейтенант?
— Не знаю. Надо подождать, пока он проспится. Потом я с ним поговорю.
— Хорошо.
Михаил вышел из будки, вытирая платком потное лицо, и высказал Марине Игнатьевне давно пришедшую мысль:
— А не поехать ли нам в церковь?
— Как? — Марина Игнатьевна медленно и нехотя подняла большие голубые глаза, и Михаил на мгновенье смутился от мысли: «Ей-богу, эти глаза прекрасны!» Весь день он присматривался к женщине и изредка про себя восклицал: «Чорт возьми, какая же она была красавица несколько лет назад!» У Марины Игнатьевны высокий, благородный лоб, который отчасти закрывают вьющиеся от природы короткие прядки, кожа лица и шеи — нежная, а губы еще сохранили яркую свежесть.
— А, впрочем, — согласилась она, — все может быть, жизнь многообразна, подобна калейдоскопу.
Эти слова задели Михаила.
— У вас какое образование? — спросил он.
— Десять классов.
По нашим временам десять классов — образование небольшое, многие работницы учатся в институтах, но в поведении и случайно брошенных Мариной Игнатьевной фразах Михаил угадывал хорошее воспитание. Что же с ней произошло? Почему она казалась преждевременно увядшей и Несколько опустившейся?
— Сколько вам лет?
Марина Игнатьевна грустно улыбнулась.
— Двадцать два года.
Михаил был поражен. Он даже подумал: не обманывает ли? Но какой ей смысл обманывать? Теперь Михаил был уверен: в жизни Марины Игнатьевны произошло что-то неладное.
С улицы церковь выглядела неказистой: низенькое здание с блестящим зеленым куполом, почерневшими крестами и с отбитой кое-где штукатуркой стен. У входа — старушки в черных платьях и белых платочках. Вокруг церкви — за деревянным забором — деревья. Служба еще не начиналась, к воротам подходили верующие, крестились, поднимая глаза к куполу. Михаил невольно поежился, представив, как они мучаются в тесноте внутри здания, мокрые от пота.
Неожиданно он увидел Виктора, вывернувшегося из ворот вместе с дряхлой старушкой. Паренек торопливо распрощался и шмыгнул в переулок. Михаил, провожая его взглядом, недоумевал: «Что ему здесь-то нужно? Не может быть, чтобы Виктор стал богомольцем!» Старуха не по годам скоро просеменила за церковную ограду, и Михаил успел только заметить ее дряблые багровые тени, морщинистый рот и бородавку с пушком. Это была жена сторожа кладбища, ее Михаил видел в пивной, с Поклоновым, и он вдруг подумал: «Старуха, Поклонов, Виктор — удивительное совпадение!»
Марина Игнатьевна и Михаил вошли в ворота. Под деревьями зеленели лужайки, чисто подметенные и основательно затоптанные. У паперти стояли старушки и старики, молча принимали подаяние, крестились, клали куски хлеба в кошелки, а деньги засовывали за пазуху,
Михаил не успел еще толком осмотреться, как Марина Игнатьевна с криком бросилась к женщине, одетой в грязное ситцевое платье. Женщина сидела несколько в стороне от других попрошаек, прислонившись спиной к дереву. Рядом с ней стоял грязный оборванный мальчик лет двух и грыз яблоко.
— Ленечка! — закричала Марина Игнатьевна, подхватила мальчика на руки, прижала к себе и, целуя измазанное личико, запричитала радостно, со слезами:- Милый ты мой! Нашелся! Ненаглядный мой, хорошенький!..
— Мама, мама, — залепетал ребенок, роняя яблоко, и заплакал.
Женщина вскочила, порываясь бежать, но верующие сгрудились вокруг нее плотным кольцом. Начались расспросы.
— Украла она сынишку. Двое суток искала. Миленький мой! — плача отвечала Марина Игнатьевна.
Женщины зашумели, и не успел Михаил опомниться, как они набросились на нищенку. Позже Михаил признавался, что намеренно медлил: «Пусть-ка дадут ей маленькую трепку, проучат. Полезно во всех отношениях».
Наконец, когда волосы нищенки были растрепаны и изрядно повыдерганы, Михаил вступил в свои права, с трудом отстранил разбушевавшихся старушек и увел воровку.
— Судить ее надо! — кричали ему вслед женщины.
По пути Михаил присмотрелся к нищенке. Она была не такой старой, какой показалась ему вначале. В потасовке грим — уголь и грязь — был стерт, и краснощекое лицо ее предстало в своем естественном виде. Это была здоровая женщина лет сорока, с темными усиками, с тупым взглядом серых глаз под лохматыми бровями. По дороге она несколько раз принималась рассматривать лейтенанта равнодушно, словно покупателя скучающий продавец, у которого в ларьке кроме вялой и грязной свеклы ничего нет; случайно Михаил заметил в совиных глазах женщины проблеск подлинного интереса, но на круглом, одутловатом лице ничего не изменилось, оно оставалось безмятежным и грубым, похожим на крупный бледного цвета гранат.
При обыске у нищенки, которая назвалась Анфисой Лебедевой, кроме кусков хлеба, фруктов, мелких монет и замусоленной, несколько раз свернутой и потертой по краям бумажки, ничего не нашли. В краже ребенка нищенка созналась, и Михаил передал ее следователю отделения Ходжаеву.
Оставшись один, Михаил, уже ради любопытства, осторожно развернул бумажку. Несколько долек ее оторвались и упали на стол. Водворяя клочки с текстом на свое место, он с трудом прочитал почти стершиеся буквы: «Молитва», «Пришествие Иегова и изгнание дьявола». В начале молитвы шли общие рассуждения о вредных делах дьявола, о его борьбе против господа, о совращении людей на путь порока, а потом начались довольно прозрачные намеки на то, что дьявол появился на земле в 1917 году и очень многих людей совратил и сделал атеистами. Далее прямо говорилось, что дьявол особенно распоясался в России и что скоро настанет день, когда с небесных высот спустится Христос и изгонит дьявола, а всех совращенных сбросит в тартарары. Автор письма всеми силами старался подделаться под церковный стиль, но многие фразы строились совершенно не по-русски. И хотя все выводы делались на основании библии, Михаил понял: молитва написана с провокационной целью. Он начал осторожно раскладывать клочки на чистом листе бумаги. Весь текст уже был восстановлен, как вдруг, перевернув одну из долек, он широко открыл глаза. Сомнений не могло быть: Михаил держал в руках свою собственную фотографию, размером 3X4, ту, что заказывал для удостоверения личности.
Позвонил дежурному. Лебедеву привели немедленно. Она села на стул неповоротливо и лениво. Ни на молитву, ни на фотографию, лежащие на столе, женщина не обратила никакого внимания, она смотрела в окно, как на пустую стену.
— Где вы взяли эту фотографию? — спросил Михаил.
Лебедева, не поворачиваясь, скосила глаза и ответила грудным, надтреснутым голосом:
— Нашла.
— Где?
— На базаре.
— А зачем вы ее хранили?
— Понравился.
— Кто?
— Парень.
Лебедева отвечала односложно.
— И вы меня узнали?
— Узнала.
— Ну и как?
— Понравился.
Хотя после того, что произошло в больнице, было не до смеху, все же Михаил не удержался и улыбнулся.
— Вы хотели видеть этого парня?
— Хотела.
— Зачем?
— Познакомиться.
— Для чего?
— Хы!.. — вдруг Лебедева и повернулась к Михаилу. Глаза ее потеплели.
— Недавно вы были в больнице? — спросил Михаил прямо.
Лебедева помолчала, медленно поворачиваясь к окну.
— Нет.
— И к знакомым не ходили?
— Нет.
— Три дня назад яблоки покупали?
— Да.
— А пакеты, чтобы положить в них яблоки?
— Нет.
Сколько ни бился Михаил, как ни пытался задавать наводящие вопросы, Лебедева замкнулась и повторяла свои твердокаменное «нет» или «да», и ни одного путного сведении он не получил.
Михаил вынул из кармана пачку папирос, собираясь закурить, и заметил, как блеснули глаза у Лебедевой. Он догадался, что она курит, и предложил ей папиросу. Воровка схватила папиросу с жадностью, сунула ее в рот и с нетерпением следила за тем, как Михаил доставал из кармана спички. В коробке спичек не оказалось. Михаил открыл ящик стола. Там лежал коробок в обойме, найденный на кладбище.
Зажигая спичку и давая прикурить Лебедевой, Ми-? хайл сказал шутливо:
— Эту коробку я нашел в ваших вещах и вот — присвоил, пользуюсь.
— Была у меня такая. Пользуйся, если надо, — неожиданно предложила воровка.
— Я запишу в протокол, что эта коробка ваша. Я не нищий, сам могу купить спички.
— Пиши, — согласилась Лебедева. — Я бы тебе не то еще подарила, если бы была на воле…
Михаил уставился на нищенку грозными глазами. Петь же такие люди, которых ничем не проймешь.
Отправив арестованную, Михаил взял молитву и фотографию, пошел к майору. Копытов прочитал молитву, повертел бумажку, разглядывая ее со всех сторон и, возвращая Михаилу, сказал:
— Белиберда! К делу не имеет отношения.
О фотографии Михаил говорить не стал — бесполезно. Молитву он спрятал в сейф, решив при случае показать ее Максиму Петровичу.
Михаил поехал в соседнее отделение. Хотя ребенок был найден, воровка поймана и арестована, все же Михаил считал, что в этом деле не все ясно, и решил поговорить с Чубуковым. Но вначале он нашел участкового Турсунова, который привел в отделение пьянчужку.
— Чубуков очень пьяный был, в стельку, одна нога туда, другая — в сторону поехала, — рассказывал лейтенант Турсунов. — К молодому человеку пристал, очень ругался, потом драться стал. Молодой человек не пьяный был, убежал. Чубуков непонятно сказал молодому человеку: «Я расписываю, а ты деньги получаешь!» Следователь об этом знает, я сказал ему. Чубуков пьет много, очень хитрый.