ений незаконно приписывается…
Заявление Акрамова вызвало шум, коммунисты зашептались. Майор крикнул:
— Это надо доказать!
— Пожалуйста, — согласился Акрамов. Он вынул из кармана блокнот.
Копытов пригнул голову. «Докопался, стервец! — злился он, — Теперь пиши пропало!»
— Вот вам пример. Поймали карманника Яшку. Кошелек вынул из сумочки женщины. Ну и давай на него валить: и покрышки он украл, и пальто с вешалки снял. И никто не задумался: каким образом он мог проникнуть на завод, где пропали покрышки и пальто. Да он туда и не сумел бы проникнуть. Вор признается, ему что — срок один. А раскрываемость — растет.
За Акрамовым стали резко выступать и другие коммунисты. Вспомнили и клевету на Михаила, и связь бывшего участкового Поклонова со слепой гадалкой, его подхалимство, поддержку, оказанную подхалиму со стороны майора. Не забыли все диктаторские действия начальника отделения за много лет.
Трусов стоял у трибуны розовый, смущенно оглядел особенно серьезных сегодня и — даже строгих — товарищей. Молодой участковый еще ни разу не выступал на собраниях, его мягкий характер и стеснительность знали все, и поэтому коммунисты с любопытством ждали его речи. Михаил впился глазами в участкового, ему страстно хотелось, чтобы Трусов выступил хорошо, ему даже казалось, что престиж парторга будет зависеть от серьезности выступления рядового работника.
— Моя жена вначале не хотела и видеть меня в милицейской форме, — сказал Трусов. Коммунисты улыбнулись: историю молодого участкового знали все. — Потом она решила, что среди смелых, дружных товарищей и мой характер станет тверже. Вы не смейтесь, это для меня очень серьезное дело. Смелых товарищей, надо сказать, я нашел, а вот дружных… — Трусов помял в руке носовой платок, но забыл вытереть потное розовое лицо. — Вы помните, конечно, как Первого Мая я привел в отделение Виктора Копытова. Нагоняй получил я и от Поклонова, и от майора. А ведь там была ниточка к раскрытию серьезного преступления. Меня просто ошарашили… Хорошо, что поддержал товарищ Вязов, и Стоичев по-человечески ко мне отнесся.
Михаил облегченно вздохнул. Трусов говорил по-простому, может быть, по-домашнему, но все же говорил о главном.
Михаил шел к трибуне в полной тишине, чувствуя на себе испытующий взгляд Копытова. «Вот и настал момент, когда пути наши скрестились. Теперь разберемся до конца в наших отношениях», — думал Михаил, вынимая из грудного кармана маленький блокнот.
— Прошло то время, товарищи, когда мы занимались в основном ловлей преступников и всеми силами старались посадить их в тюрьму. Раньше можно было обходиться одной смелостью. Есть приказ начальника — поймать преступника — выполняй. Но преступников, особенно закоренелых, стало меньше, и в нашу работу все настойчивее входит метод профилактики, предупреждения преступлений, воспитания трудящихся в коммунистическом духе, внедрения правил социалистического общежития. Теперь уже в нашей работе одной смелостью или наскоком не обойдешься. Наскок все чаще приводит к плачевным результатам, к таким, как у нас получилось с Поярковым: нанесли человеку оскорбление, и извиняться не хотим. Внимательное отношение к людям, всестороннее изучение причин, толкнувших, скажем, молодого человека на преступление — вот что должно быть ведущим в нашей работе. А такой метод любому начальнику одному не под силу. Вот почему, оторвавшись от партийной организации, от коллектива, майор Копытов начал делать одну ошибку за другой и показал себя в нынешних условиях неспособным руководителем. — Михаил оглядел коммунистов. Слушали внимательно. Поймут ли его правильно? Должны понять. Он рассказал, как майор накричал на сержанта Петрова, хотя в этом не было никакой необходимости. Привел факты недисциплинированности постовых, грубости дежурных и заключил:
— Это говорит за то, что воспитательная работа должна быть усилена. А у нас наоборот: как только ушел Стоичев и майор Копытов стал единоначальником, воспитательная работа совсем затихла. Товарищ Копытов ссылается на отсутствие времени. Разве это оправдание? Конечно, нет. Это неумение работать.
Михаил говорил горячо, с болью. Коммунисты слушали, не шевелясь, и каждый из них переживал не меньше своего парторга. И выводы, сделанные в конце собрания секретарем райкома, уже никого не удивили, выводы были закономерными: Копытову прощалось многое за смелость и оперативность. Сколько же можно прощать? Он окончательно оторвался от коллектива и своими действиями приносит вред работе отделения.
На другой день Копытов не вышел на работу, опять заболел. Дежурный был вынужден по телефону сообщить ему приказ городского управления. Майор выслушал приказ молча и выронил из рук трубку. Он стоял бледный и потный, дрожащими руками обшаривал карманы полосатой пижамы, отыскивая папиросы. Трубка назойливо попискивала.
Екатерина Карповна вышла из кухни в пышном цветастом халате, разрумянившаяся. Увидев растерянного, побледневшего мужа, брошенную на стол телефонную трубку, она спросила:
— Что еще случилось, Тереша?
— Сняли… — сухими губами с трудом проговорил Терентий Федорович.
— Да что это такое?! — всплеснула пухлыми руками Екатерина Карповна, — До каких пор можно терпеть издевательства? Говорила тебе: выгони ты заядлых кляузников. Не послушался. Вот тебе результаты.
— Перестань!.. — отмахнулся Терентий Федорович и на ослабевших вдруг ногах тяжело прошел к дивану.
Из своей комнаты вышел Виктор и остановился у двери, ероша пятерней лохматые волосы. Он сирого посмотрел на отца и сказал:
— Лейтенантишка Вязов мутит воду. Рассчитаться с ним нора.
Через час Копытов сидел в кабинете начальника управления, пришибленный, с красными ушами. Полковник Турдыев с сожалением разглядывал майора. Когда-то они начинали работу в милиции вместе, постовыми милиционерами. Полковник чувствовал себя неловко и говорил:
— Подвел ты меня. Трудную задачу задал. Долго я тебя поддерживал, все надеялся, что возьмешься за ум. Ведь мы бойцы старой закалки, перед бандитами не дрожали, к пулям привыкли. Почему же с хорошими людьми не сработался? И куда теперь тебя?
— На любую работу… — тихо сказал Копытов.
— На любую… На какую? — Полковник подождал. Майор не ответил. — Отстал от жизни, не хотел учиться, слушать товарищей. А отстающих, сам знаешь, бьют. Давай, что ли, посоветуемся.
Полковник снял телефонную трубку и набрал номер.
Секретарь райкома Миронов на вопрос полковника ответил не сразу.
— Мне трудно сказать, сможет ли товарищ Копытов работать в органах милиции, вам виднее. Одно ясно: человек должен работать. Я вам посоветую, товарищ Турдыев, позвонить Вязову, парторгу отделения. Послушайте, что скажут те, кто ближе знает Копытова.
Полковник сердито бросил на телефон трубку.
— Секретарь райкома посоветовал позвонить Вязову.
— Вязову?! — Копытов вскочил и сжал кулаки. — Он меня ненавидит, его ответ я заранее знаю…
— Обожди, обожди, — остановил Копытова полковник. — Садись. Для нас его слово еще не закон. Давай-ка мы позвоним ради интереса, — вдруг решил полковник и опять взял трубку.
Михаила долго искали. Полковник терпеливо ждал. Когда же Михаил подошел к телефону, полковник усмехнулся и сказал:
— Говорит Турдыев. Здравствуйте! У меня к вам, товарищ Вязов, вопрос: как вы думаете, может ли майор Копытов продолжать работу б органах милиции.
Михаил сразу понял в чем дело, тоже усмехнулся и ответил без задержки:
— У меня сомнений нет, товарищ полковник. Майор Копытов хороший оперативник, смелый. Он еще принесет в органах милиции большую пользу. Только руководить людьми он не умеет.
— Спасибо, — поблагодарил полковник уже без усмешки и, положив трубку, повернулся к Копытову. — Так вот, Вязов настаивает, чтобы ты работал у нас.
Копытов, ничего не понимая, уставился на полковника.
— Эх, Терентий Федорович, — вздохнул полковник, — ты, оказывается, ни черта не знал своих работников. Ладно. Пошлю тебя оперативником.
ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР
После партийного собрания Михаил окунулся в духоту летней ночи. Взволнованный самыми разноречивыми чувствами, он стоял на мосту, перекинутому через канал, вдыхая влажный воздух, задумчиво глядя на огоньки, мелькавшие в быстрой воде.
Кто-то тронул Михаила за рукав. Он обернулся и увидел Поклонова. С ним рядом стояло два незнакомых человека, причем один из них был выше своих приятелей на голову.
— Здравствуйте, Михаил Анисимович! Познакомьтесь с моими новыми товарищами, — сказал Поклонов так весело, что Михаил подумал: «Не пьян ли?»
— А мы уже знакомы, — протянул руку Огурцов, тот самый, которого в цехе называли Огурчиком и который помогал ловить бандита Старинова. — Не помните, Михаил Анисимович?
— Как же, помню. Здравствуйте! Рад встрече.
— Вася, мой учитель, — отрекомендовал своего второго приятеля Поклонов.
— Мне о вас он все уши прожужжал, — загрохотал Вася, — с утра до вечера рассказывает. С удовольствием пожму честную руку.
Вначале Михаил наблюдал за друзьями Поклонова настороженно — кто его знает, с кем он теперь водит дружбу. Но когда они обратились за советом, у него отлегло от сердца.
— Рассудите нас, как незаинтересованный человек, Михаил Анисимович, — попросил Огурцов. — Спор у нас получился. Надо ли на станки ставить электронные приборы для контроля за качеством обработки? Дело в том, что электронные приборы несколько усложняют работу токарей. Зато с приборами абсолютно ликвидируется брак.
Михаил не имел ни малейшего представления ни о станках, ни об электронных приборах, поэтому мог сказать только шутливо:
— Приборы, по-моему, надо ставить, если есть польза. Автопилот, я слышал, тоже очень сложный прибор, а управлять им, говорят, нетрудно.
— А я что говорил?! — воскликнул Вася, хлопнув Огурцова по плечу, — Мнение незаинтересованного человека, так сказать — взгляд со стороны.
— Так ведь управление надо еще простым сделать, — не сдавался Огурцов, тряхнув светловолосой головой.