Нет, я вовсе не считал себя эдаким героем, который понты гнет от собственного величия и гордости… Мол я старый воин, а тут зелёные сопляки. Вовсе нет. У меня подобное всегда отсутствовало. Но я также должен был показать командиру, чтобы тот запомнил и впоследствии сразу выделял меня среди общей массы личного состава. Хотя бы потому, что боевой я тут только один. На фоне таких личностей как Алипатов, я даже стоять не собирался!
— Ладно, пока свободен! — ответил командир, выдержав небольшую паузу. Он все понял правильно, только показывать этого естественно не стал.
Ближе к вечеру первого дня нарисовались ещё два взводника — оба молодых лейтенанта, которые только год, как сами оперились, получив первые офицерские звания. Однако вели они себя так, будто служат уже четверть своей насыщенной жизни. Впрочем, если подумать… Офицеры в то время по большей части учились четыре года, пятый уже находились на службе, а первое звание получали в двадцать — двадцать один год… Не четверть жизни, конечно, но там разница не шибко велика.
Следующие два дня прошли в вялотекущем формате — большая часть роты оказалась на редкость медлительной. Медленно строилась, медленно выполняла поручения. Как подъем или отбой, так начинались танцы с бубном. Сыпались наказания и санкции… Ну и не секрет, что всегда, практически в любом подразделении обязательно найдется два-три тормоза… В нашем же их было немного больше. Пять. По канонам жанра, одним из таких достопримечательностей мог стать курсант Пипкин, но все оказалось совсем наоборот. Несмотря на свои чудачества, тот все делал вовремя. И по спорту показал себя неплохо.
Сначала я задавался вопросом, мол, а почему это старший лейтенант Чертков, как замполит, представлялся подразделению только сейчас? Оказалось, что во время КМБ он был в отпуске и его замещал другой офицер… В принципе, это вполне объяснимо! Должны же военные когда-то отдыхать? Хотя, учитывая, какая тут у курсовых офицеров служба, по сравнению с Афганом, можно только улыбаться… С пары на пару, с пары на плац.
Другие взводные тоже подключились не во время КМБ, а уже после. Все из-за того, что в пункте приема молодого пополнения был свой офицерский состав. Мне это показалось странным, но особого значения я придавать этому не стал — мало ли, какие они тут эксперименты по распределению личного состава проводят? Зависело от командования, несмотря на общие установки.
Старшину потом назначили другого, перевели из другой роты, с третьего этажа. Вроде нормальный, а дальше посмотрим.
Первый взвод, куда я попал, был почти сразу отправлен на вещевой склад, где нам начали выдавать военную форму. Честно говоря, думал, что курсантам в 1986 году уже выдается обмундирование в виде новой «Афганки», однако я ошибся. Форма по-прежнему была старого образца, хлопчатобумажной, ещё того же 1969 года, с небольшими изменениями, введенными спустя несколько лет, в 1973 году. Типичный болотно-коричневый цвет, разных оттенков — у кого-то чуть светлее, у кого-то чуть темнее. Материал — хэбэ, закрытые кителя на четырех пуговицах, ну и штаны в сапоги. Сапоги, кстати выдавали новые, но непременно кирзовые. Жёсткие, деревянные, с толстой подошвой — естественно их нужно было разнашивать. Процесс не быстрый, чреват кровавыми мозолями, если неправильно портянку намотал и по плацу три десятка кругов прогонял. Уже к вечеру будешь умолять, чтобы лечь в лазарет и сменить сапоги, на сандалии. Таких потом называли «тапочниками».
Кстати, особо умные и сообразительные «Кулибины» пытались замачивать их на ночь в горячей воде, но помогало это или нет, я так и не узнал. Да меня это и не интересовало.
Кирзачи я получил, так же как и все. Там же, на складе я подметил, что на хранении есть разношенные хромовые сапоги, уже разношенные, но в отличном состоянии. А спустя три дня я успешно договорился об их обмене сначала с завскладом, затем и со своим курсовым офицером, чтоб тот разрешил носить их на повседневке. Старшим курсам разрешалось, а я что, рыжий? Убивать и без того недавно покалеченные в боевой обстановке ноги, очень не хотелось. Они еще не зажили толком. Я выше всего этого, пусть зелёные салабоны землю нюхают, а мне уже хватит. Замполит Чертков, кстати, вызвав меня на беседу и увидев на мне эти сапоги, принялся ругаться, но я ему быстро объяснил, что зря он так распыляется. Я тут на особых условиях, ветеран боевых действий с кучей наград… Можно и поблажку сделать!
Ещё к «вещевке» полагался жёсткий кожаный солдатский ремень тёмно-коричневого цвета, с тяжёлой железной бляхой. Не латунной, а именно железной, выкрашенной в защитный цвет. Там серп, звезда и молот. Таких Советский Союз наштамповал несколько десятков миллионов, аж подумать страшно, какие там цифры, если к две тысячи двенадцатому году, после двадцати лет существования Российской Федерации, их все еще выдавали…
Головной убор был обычной пилоткой — смотрелось, конечно, глуповато, но куда деваться? Вообще должны были выдавать фуражки с околышком, но почему-то не выдали. Да и кто-то говорил, что они к парадке полагались. Ну и погоны, все пришивные, красного цвета с жёлтой буквой «К». У меня погоны прапорщика, само собой, без буквы.
Вообще процесс переодевания проходил весело, то тут, то там раздавался смех, приколы и прочее. Вещевик, старший прапорщик Хмелев никак дисциплину не регулировал — по его внешнему виду было не сложно предположить, что у него раскалывалась голова. Он был какой-то рассеянный, витал в облаках.
Когда наш взвод переоделся, нас вывели из подвального помещения склада на свежий воздух. Вошёл второй взвод. И так по очереди.
— Ну что, орки, вы готовы идти в Мордор? — громко пошутил я, сравнивая картину наших зеленых бойцов с мифическими персонажами. Фразу взял из старого фильма про хоббитов и орков.
— Чего? — натурально удивился Пипкин. — Какой еще Мордор? Какие орки?
— Да так, — лениво отмахнулся я. — Фантазия развлекается! Не обращай внимания!
Ничего особо интересного не было в принципе. Рутина.
А вечером нас отвели на ужин в двухэтажную столовую, что располагалась сразу за первой казармой. Вид у нее был точно такой же, как и всех зданий на территории училища — все кирпичное, выкрашенное в бордово-коричневый цвет. Ещё на подходе к ней, мгновенно узнал до боли знакомый, но при этом такой мерзкий запах готовящегося бигуса — да-да, тушёная капуста и рыба. Воняло на сотни метров вокруг. Это эдакий символ солдатской и курсантской пищи — кто пробовал, знает и уж точно никогда не забудет ни вкус, ни запах. Впрочем, чего это я? Уже не первый раз, когда меня посещают воспоминания о том, чем кормили в те годы — когда меня призывали на срочную службу, бигус там тоже был. И готовили его женщины-повара, из пяти человек смена, да наряд по кухне, насчитывающий аж пятнадцать человек.
Бигус, хлеб, масло порционное шайбой и чай. Вот он и весь ужин. Масло, кстати, было и на завтрак и на ужин… Не густо, но выбора не было. Ранние эксперименты из выбора блюд на сборных пунктах, ни к чему не привели, так и их не приняли на вооружение, вновь взявшись за старую систему. Конечно, на территории училища имелся ещё и солдатский ЧПОК, но молодых туда просто так не пускали. Тем более желторотых, не принявших присягу.
Присяга прошла быстро, в первую же субботу сентября. Меня и других отслуживших срочку, засунули в наряд по роте. Я дежурный, а у меня двое сержантов-дневальных и один ефрейтор из Суворовского училища. Наряд скучный, нудный. Благо, обязанности я знал назубок, въелись с корнями.
Прошла неделя. Ничего необычного не было. С утра до вечера занятия.
А вот что касается самого обучения, тут я сильно промахнулся! Никаких специальных предметов ещё не было, все по стандарту — математика, русский язык, физика, химия… Физическая подготовка. И так полтора года… Честно говоря, такая информация сбила меня с толку. Я не собирался торчать тут так долго!
К счастью, все быстро встало на свои места — по словам ротного, первый месяц я был как все, привыкал, а затем из каждой роты таких же воинов как я, определяли на отдельный курс, повышения квалификации… Ну, так его называли. По факту же, мы полностью обучались на новую военно-учетную специальность, по сверхускоренной программе. А появлялась такая программа из-под какого-нибудь генеральского пера.
Разговор с замполитом у нас произошел куда позже, чем я рассчитывал — уже после присяги. Вызвал он меня через дневального на тумбочке… Бывало такое, что у дежурного по мелким поручениям забирали всех дневальных, тогда ему следовало самому становиться на тумбочку и выкрикивать команды.
Я постучал в деревянную дверь ротной канцелярии. Три стандартных стука, голос оттуда, приглушенный шумом вентилятора. Время вечернее, в казарме душновато.
Вошёл, доложил как положено.
— А, прапорщик Громов! — офицер отложил в сторону какой-то документ. — Это же ты тот самый, что из Афганистана?
— Так точно…
— Ну, садись, давай побеседуем?
— Смотря, о чем будем беседовать! — согласился я, потом добавил. — А впрочем, все равно.
— Вот и хорошо. А скажи мне, откуда ты знаешь курсанта Алипатова?
Мне сразу стало ясно, что тот патлатый уже был здесь и наверняка рассказал свою липовую, но страшную историю о том, как я его бедного по носу избил. В поезде, при людях.
— Я его не знаю. Пока ещё не знаю.
— А вот он знает. И отзывался о тебе не очень хорошо… Что скажешь по этому поводу?
— Может быть, поговорим о другом? — предложил я. — Вас же совсем другое интересует, не так ли?
Чертков улыбнулся.
— Ну, хорошо. Ты оказался прав… Чего тут забыл?
— В роте? В канцелярии?
— В училище! Откуда ты, почему попал именно сюда?
— А почему вы задаете такой вопрос мне?
— А кому я должен его задавать?
Терпеть не могу манеру поведения, отвечать вопросом не вопрос.
— Например, генерал-майору Бехтереву! Моему командованию, что отправило меня сюда.
— Хм… Смотрю, у тебя много государственных наград? Откуда?