Вдруг раздается оглушительный выстрел, как из пушки; буксир лопается, и транспорт полным ходом идет к берегу. Катастрофа была бы неминуемой». Буксирами командовал заведующий гаванями. Под влиянием опасности он растерялся и притих, не зная, что ему делать. Такое же настроение охватило и командира «Иртыша». Но старший офицер лейтенант Шмидт не потерял присутствия духа и, видя растерянность начальства, невзирая на субординацию, взял управление судном в свои руки. (Далее Г.К. Даниловский цитирует воспоминания сестры Шмидта) «… Шмидт перевел обе ручки телеграфа в машинное отделение, и обе машины заработали полный ход назад. Старший офицер командовал, как всегда, красиво, отдавая приказания спокойным, звучным голосом. «Комендоры к канату! – загремел металлический (!?) голос. – Оба якоря к отдаче изготовить. Из правой бухты вон! Отдать якорь!». – Якорь полетел в воду. – «Канат травить до 5 сажен!» – Комендоры только что успели застопорить канат, как с мостика раздалась команда: «Из левой бухты вон! Отдать якорь, канат травить до 5 сажен! Как на лоте?» – справился старший офицер у лотового. – «Остановился», – отвечал лотовый. Не прошло и минуты, как лотовый закричал; «Назад пошел!». – Старший офицер быстро перевел телеграф на «стоп», и катастрофа миновала». Взволнованный командир «Иртыша» подошел к Шмидту и крепко пожал ему руку. Но заведующего гаванями «заело», и он вновь попытался вступить в командование буксирами. Шмидт подошел к нему и резко сказал: «Уходите! Я без вас лучше бы управился!». – «А кто бы вам дал катера?» – спросил заведующий. – «Я и без ваших катеров под своими парами управился бы, уходите с мостика». Разобиженный заведующий подал рапорт адмиралу, и Шмидту пришлось «за дерзость» отсидеть 15 суток с часовым у каюты».
Как моряк, скажу, что приводя историю о геройстве Шмидта при буксировке, Г.К. Даниловский оказал своему герою поистине «медвежью услугу». Во-первых, я никогда не поверю, что буксировка в узкости осуществлялась «на полном ходу», как пишет автор. Это полное не знание азов морского дела! Буксировка, да еще двумя буксирами (!) идет на минимально управляемом ходу. Почему Шмидт спас «Иртыш» от гибели? Если бы он даже вышел из полосы фарватера и ткнулся в песчаную отмель, то это абсолютно не означало его гибель! Достаточно было поработать буксирами и стащить «Иртыш» с этой отмели, после чего транспорт мог продолжать свое плавание. Еще более невероятно, чтобы командир «Иртыша» опытнейший моряк капитан 2 ранга Егормышев (ранее командовавший шестью кораблями и судами!) вдруг растерялся, как растерялся и заведующий гаванями, который занимается буксирными операциями почти каждый божий день. Короче растерялись все, кроме Шмидта! Совершенно непонятно, как Шмидт вообще мог самостоятельно вступить в командование в присутствии командира! К тому же при буксировке, место старшего офицера вовсе не на ходовом мостике, где и без него есть кому командовать, а в корме, чтобы оценивать там обстановку и докладывать ее командиру.
Так уж получилось, что в Лиепае я прослужил восемь лет моей корабельной службы. Служил на противолодочных кораблях и тральщиках, которые базировались у входа в Городской канал, т. е. в дальнем углу лиепайского аванпорта. Основная проблема Лиепаи – постоянные наносы песка в аванпорте, поэтому там всегда денно и нощно работала замлечерпалка, постоянно углубляя заносимые песком фарватеры. Не смотря на это, посадки на мель были у нас делом не столь уж редким. Резюмируя скажу, что для того чтобы вывести столь большой транспорт, каким был «Иртыш» из Либавского (Лиепайского) аванпорта нужен был человек который бы знал состояние фарватеров на данный момент времени, т. е. именно заведующий гаванями, а не некий одесский капитан Шмидт, который когда-то бывал в Либаве. Именно для того, чтобы на ходу «Иртыш» не вылез на песчаную отмель его, и тащили по фарватеру буксиры.
Любопытны и эпитеты, которыми сестра Шмидта передает повествование о его подвиге «командовал, как всегда, красиво, отдавая приказания спокойным, звучным голосом» или загремел металлический голос". Откуда могла знать сестра Шмидта о событиях на «Иртыше», только со слов своего брата. Так что, скорее всего, перед нами очередная «песнь песней», придуманная самим Шмидтом: все в дерьме, и тут появляюсь я во всем белом!
Есть в рассказе сестры Петра Петровича еще один любопытный нюанс. Итак, согласно версии сестры, Шмидт, якобы, закричал: "Комендоры к канату!" Что сказать, фраза действительно впечатляюща, от нее так и веет решимостью Петра Петровича и молодецкостью прибежавших на его зов комендоров. Это не какое-то там: "Кочегары к канату!" Но, увы, приведенная в рассказе сестры фраза полностью фальшива. Дело в том, что на угольном транспорте "Иртыш" не было никаких орудий, ни крупнокалиберных, ни малокалиберных, а в силу этого не было, разумеется, и комендоров, которых бы бравый лейтенант Шмидт мог бы зычно призвать к канату. Я уже не говорю о том, что якоря на океанском транспорте водоизмещением в 15 тысяч тонн уж никак не могли крепиться к канату. Давным-давно для этой цели были предусмотрены куда более прочные и надежные якорные цепи. Так что даже беглый анализ истории о храбром моряке Шмидте говорит нам, что это сплошная выдумка. Впрочем, как оказывается, фраза Шмидта о комендорах имела все же свою историю. В свое время мы будем еще говорить о ней подробно, хотя и в другом контексте. Сейчас же ограничимся тем, что скажем – Шмидт действительно кричал о комендорах, но произошло это в ноябре 1905 года на крейсере "Очаков", когда он, крикнув: "Комендоры к орудиям!", сам поспешил удрать с мятежного крейсера. Вполне возможно, что героическая фраза с призывом к некому действию именно комендоров очень нравилась самому Петру Петровичу. И он включил ее в рассказ о своих "подвигах" на "Иртыше", Возможно, что и сама сестра, помня о героическом выкрике брата на "Очакове", присочинила мифических комендоров для пущей героизации Петра Петровича. Суть не в этом, а в том, что ничего подобного в реальности на "Иртыше" не происходило.
Однако, что-то на «Иртыше» все же во время буксировки произошло, причем, весьма не шуточное, за что Шмидт схлопотал 15 суток ареста с часовым у каюты. Данный факт сам по себе потрясает. Старшего офицера (1го помощника командира!), который сам является главным воспитателем команды и борцом за дисциплину, вдруг арестовывают и садят под вооруженный караул на полмесяца! Мы можем только предположить, что во время буксировки Шмидт бросил свой пост в корме и заявился на мостик, где пытался вмешаться в действия командира и заведывающего гаванями. Уж не знаю, насколько правдиво, что капитан 2 ранга Егормышев за такое поведение тряс ему руку, но то, что посадил под арест – абсолютно правильно. Были ли еще подобные примеры в российском флоте нам неизвестно, но Шмидт весьма «отличился» и здесь. Другой бы от такого позора, наверное, пустил бы себе пулю в лоб, еще бы, стать посмешищем всей эскадры! Но с нашего героя, как с гуся вода!
Еще один рассказ Шмидта о его подвигах во время службы на военном транспорте. «Иртыш» долго стоял в Либаве. Шли недели, пока выясняли, брать ему уголь для эскадры Рожественского или нет. Главный морской штаб на все запросы не отвечал. Угля же нужно было принять 8000 тонн, грузить вручную, на матросских спинах. Вдруг телеграммой предлагается принять весь уголь в три дня и идти в Порт-Саид. Шмидт доказывал командиру, что, сколько бы ему ни дали людей, даже при круглосуточной работе погрузить уголь можно только в неделю, и просил об этом доложить адмиралу. Но командир «Иртыша» неукоснительно требовал выполнения приказа: «Адмирал приказал – и должно быть выполнено!». «Начали грузить день и ночь, – вспоминает П. П. Шмидт. – Осень, дожди, матросы выбились из сил, не спим, сверху окрики и понукания.
Надрывались, но, конечно, не успели. Призывает командир и приказывает наполнить соленой водой двойное дно (балластные цистерны транспорта), чтобы дать ему «осадку», чтобы транспорт имел вид принявшего уголь. Как, везти через моря и океаны к эскадре, для которой нужен каждый пуд угля, везти морскую воду? Везти морскую воду на транспорте, который был специально куплен для угля и обошелся с переделками около двух миллионов? Рисковать жизнью людей, успехом, да и миллионами для доставки воды Рожественскому, и все это делать только для того, чтобы доложить здесь адмиралу, что приказание выполнено, уголь принят в три дня. «Приказывайте кому-нибудь другому, а я в таком преступлении участвовать не хочу», – ответил я. Благодаря такому категорическому отпору мы «не выполнили» приказания и погрузили уголь».
В данном рассказе перед нами предстает в роли полного негодяя и подлеца честный и опытный командир «Иртыша», который, кстати, достойно командовал своим транспортом во время Цусимского сражения. Надо не иметь представления об организации учета на флоте, чтобы верить истории Шмидта с затоплением балластных цистерн. Во-первых, весь принимаемый уголь обязательно учитывался, и в походном штабе вели ежедневный расход угля на кораблях эскадры. Рано или поздно, но обман с недогрузом угля бы раскрылся и тогда Ергомышева ждало как минимум разжалование, а то и каторга. Во имя чего ему надо было рисковать (я здесь не говорю уже о порядочности, чести офицера и патриотизме!)? Да, матросы устали, но идет война, и она диктует свои правила. Проверить правдивость Шмидта сегодня уже невозможно, т. к. угля, как мы знаем на «Иртыш» перед выходом загрузили столько, сколько требовалось.
Отметим, что в воспоминаниях мичмана «Иртыша» Г. Графа «Моряки», в которых он достаточно неплохо отзывается о Шмидте, так что упрекнуть его в необъективности к старшему офицеру нельзя, нет ни единого упоминания, ни о подвиге Шмидта во время буксировки «Иртыша», ни о его разногласиях и принципиальной позиции во время загрузки угля.
Биограф Шмидта пишет о Шмидте, как о военно-морском теоретике: «Служа в торговом флоте, Шмидт тщательно изучал его экономику и пришел к выводу о коммерческой невыгодности существовавших типов пароходов. «Пароход, способный дать 19 узлов скорости, – писал Шмидт, – будет сжигать при 10-узловой скорости больше угля, чем пароход, построенный для плавания с 10-узловой скоростью. Таким образом, излишняя сила машины служит источником постоянного непроизводительного расхода угля даже тогда, когда пароход не пользуется полной силой своей машины». А происходило это, по мнению Шмидта, потому, что Морское министерство, законно стремясь внести в проект каждого парохода элементы, необходимые вспомогательному крейсеру, делало это настолько неумело, что: «пароход представлял нечто среднее. Это было малодоходное коммерческое и малопригодное военное судно. Понятно, что дело, построенное на принципе «ни богу свечка, ни черту кочерга», могло жить только искусственной поддержкой извне и грозило умереть естественной смертью». Суда Российского добровольческого общества изначально строились как вспомогательные крейсера. Разумеется, для эскадренных боев такие крейсера не были приспособлены, но в качестве рейдера они очень даже озадачивали и англичан, и японцев. Так что утверждения Шмидта, как кадрового офицера, достаточно странны.