– Доложите адмиралу Данилевскому, что его подчиненные не исполняют приказов Главного Командира. Пусть адмирал наложит на вас взыскание, какое найдет нужным.
– Есть!
Имейте в виду, что в следующий раз так легко не отделаетесь, – гнусил Чухнин, все более распаляясь злобой. – И почему воротник у вас застегнут на один крючок? Если не исполняете приказов, то хоть соблюдайте установленную форму! Франтите, молодитесь, – ядовито продолжал он, бросив взгляд в сторону Марии Павловны, – а службой манкируете. Служба, господа, прежде всего. Потрудитесь немедленно застегнуться на второй крючок.
– Жарко, ваше пр-ство, – с улыбкой доложил отец, настроенный в тот день очень миролюбиво.
– Что?! Молчать!! – дико заревел Чухнин, даже отступив от удивления. – Нет, вы, положительно, рехнулись! Забыли, с кем разговариваете? О чем вы думаете, хотел бы я знать!
Лицо отца пошло пятнами и задергалось судорогами гнева, в глазах появился столь знакомый мне неистовый огонь – обычный предвестник припадков его безумной вспыльчивости. Но отец сдержался и дрожащим от клокочущего бешенства голосом проговорил:
– О России, ваше превосходительство.
Адмирал остолбенел от такого неслыханно-дерзкого ответа, но, взглянув на отца, видимо решил, что продолжать натягивать струну – не в его, Чухнина, интересах. Он скрипнул зубами, кинул на отца взгляд смертельной ненависти и почел за благо удалиться, не проронив больше ни слова".
Итак, Шмидт находится в городе с нарушением формы одежды. Для гражданского человека это совершенно ни о чем не говорит. А для военного, тем более для моряка, и тем более в Севастополе говорит о многом. В Севастополе особая строгость в соблюдении формы одежды, как для офицеров, так и для матросов, была особой во все времена. В том числе и во времена советские. Далее сын приводит диалог своего отца лейтенанта с вице-адмиралом. При этом Шмидт явно язвит, вызывая Чухнина на скандал. Особо интересна фраза, что отец был "настроен в тот день очень миролюбиво". Это надо понимать, что если бы он был настроен не миролюбиво, то мог бы в командующего флотом и стулом запустить, или за неимением оного садовой скамейкой.
Далее Евгений пишет, что вице-адмирал неуважительно говорил с его отцом. А с чего Чухнину уважать Шмидта? За то, что тот всю жизнь прятался за широкой спиной своего дядюшки? За то, что устраивал истерики в кают-компаниях кораблей на Дальнем Востоке или за то, что дезертировал с уходящей в смертный бой эскадры. И теперь, вместо того, чтобы сражаться с врагом, прохлаждается на Приморском бульваре в обществе молодой дамы? Во всем диалоге наиважнейшим является фраза Чухнина "службой манкируете". В ней Чухнин вложил все свое презрение к дезертиру. Когда же Шмидт вовсе начал хамить, вице-адмирал просто ушел, хотя бы мог вполне заслуженно посадить зарвавшегося лейтенанта под арест. Попробовал бы сегодня какой-нибудь лейтенант разговаривать таким тоном с командующим флотом, как разговаривал Шмидт с Чухниным? А нам историки рассказывают сказки о кровожадном Чухнине и благородном романтике Шмидте!
Однако будем справедливы, читая воспоминания Евгения, мы должны воздать должное Шмидту, который на самом деле был хорошим отцом. Читая воспоминания сына об их взаимоотношениях, проникаешься к нему за это определенным уважением. Возможно, во время написания мемуаров Евгений – человек с изломанной судьбой, изгой даже в эмиграции, так и не нашедший себя в жизни, идеализировал их отношения, но тот факт, что сын при расставании родителей, остался не с матерью, а с отцом, говорит сам за себя.
…Итак, Петра Петровича определяют дослуживать в 28-й Черноморский флотский экипаж, и он с сыном Евгением перебрался во флигель на Соборной улице Севастополя. Никаких служебных обязанностей он на самом деле не исполняет. Командир экипажа понимает, что лучше, чтобы этот блатной, больной, да к тому же еще весьма странный лейтенант поменьше появлялся у него на глазах.
Возможно, что от ощущения вечного чувства собственной исключительности, возможно от избытка свободного времени, но Шмидт неожиданно активно начинает участвовать в общественной жизни Севастополя. Он поучает, направляет и вдохновляет всех, кто хоть в чем-то недоволен существующей властью. Шмидт становится членом созданного городского родительского комитета, достаточно формальной и нежизнеспособной общественной организации. Но это и не важно, главное, что теперь у Шмидта есть должность, есть люди, которые готовы выслушать его бесконечные возвышенные речи.
В сентябре 1905 года генерал-губернатор Одессы разрешил легальную деятельность общественной организации под названием «Регистрация судовых команд». Был утвержден устав «Профессионального общества судовых команд Черноморских портов и флота в Одессе». В ноябре 1905 года собрание членов «Регистрации» решило создать профсоюз моряков торгового флота. Была создана касса взаимопомощи. В ряде изданий пишется, что Шмидт был учредителем этой кассы. Однако документальных подтверждений этому нет. Да, честно говоря, в то, что именно Шмидту после истории с промотанием казенных денег (о которой речь еще впереди), ушлые одесситы доверили свои сбережения, мне не очень верится. Есть сведения, что Петру Петровичу, якобы, принадлежит сама идея создания кассы взаимопомощи для моряков. Впрочем, скорее всего, это измышления позднейших историков. Вряд ли идея создания "общака" могла придти в Одессе в голову именно Шмидту, там для этого всегда имелись куда более продвинутые и практичные умы. Однако использовать Шмидта в качестве этакого зиц-председателя хранителей "общака" вполне могла родиться в головах лучших одесских умов. Петр Шмидт, будучи, в определенной мере бескорыстным, бескомпромиссным человеком с крайне возбудимой, болезненной психикой, легко поддающимся эмоциям и сторонним влияниям, был для этого весьма удобен. Впрочем, даже если Шмидт действительно был выдвинуть в "хранители одесского морского общака", то в реальности ничего конкретного в этом направлении сделать не успел. Впрочем, известно, что Шмидт, по его словам, мечтал в это время создать некую Великую Всероссийскую партию социалистов-работников и, по всей вероятности, собирался стать ее вождем. Возможно, что пребывание в одесском морском профсоюзе он считал первой ступенькой в своей будущей политической карьере, а потому и согласился на предложение участия в хранении "общака" одесскими товарищами.
Забегая вперед, скажем, что в начале ноября Шмидт, по словам одесского биографа В. Римковича, якобы, получил телеграмму от членов профсоюза из Одессы: «…моряки готовы объявить забастовку. Приезжайте. Ждем…». Шмидт уже почти собрался ехать в Одессу "делать" революцию там, но в Севастополе начались не менее интересные для него события, и Петр Петрович никуда не поехал.
Впрочем, весной 1905 года Шмидт не ограничился швырянием стульев в директоров гимназий, он предпринял попытку стать политической фигурой. Едва прибыв в Севастополь, П.П. Шмидт в единственном числе объявил о создании некого «Союз офицеров – друзей народа», куда входил он, его друг "Витя" и еще одна весьма загадочная и мрачная личность – лейтенант Вердеревский.
Из воспоминаний сына: «Витя», иначе Виктор Генрихович Володзько-Костич, капитан корпуса инженер-механиков флота, был старинным другом моего отца и сослуживцем его по Тихоокеанскому Флоту, в середине 1890-х годов. Что называется, «рубаха парень», великолепный товарищ, не дурак выпить и закусить, плодовитый импровизатор «охотничьих» рассказов, отчаянный волокита, общий любимец и большой добряк, он стоял, во всех отношениях, неизмеримо ниже моего отца. Я не задумывался над причинами их искренней и глубокой дружбы, привыкнув с малых лет видеть их постоянно вместе. По всей вероятности, здесь оправдывалась старая истина «крайности сходятся»; отца трогала безграничная привязанность Вити, поддерживавшая его в тяжелые минуты, Витя же благоговел перед отцом, бесконечно гордился его дружбой и готов был перегрызть горло всякому, кто осмелился бы кинуть на отца косой взгляд. За три года перед тем, неожиданно не столько для окружающих, сколько для себя самого, Витя женился на милой девушке, дочери орловского помещика, но, закоснелый холостяк в душе, теперь решительно не знал, что с ней делать".
Возникает законный вопрос, а для чего собственно Шмидт решил создать "Союз офицеров"? Ответ нам дал в своих воспоминаниях его сын, процитировавший отца: "Когда три четверти офицеров Черноморского Флота, каковы бы они ни были сами по себе, станут членами «Союза»… мы, опираясь на 12-дюймовки морских батарей, возвратим народу его права". Таким образом, задачей придуманного Шмидтом союза являлась отнюдь не просвещение флотских офицеров или обучение их педагогическим приемам работы с подчиненными. Все это Шмидту было не нужно, он мечтал о вооруженном захвате государственной власти в стране! Иначе, как еще можно, опираясь на 12-дюймовки морских батарей, менять государственные законы?
От имени этого мифического «союза» Шмидт написал и разослал по кораблям и частям воззвание «К офицерам Черноморского флота» следующего содержания: «Господа офицеры Черноморского флота! Вы не можете не знать о том, что происходит. Правительство, навязавшее стране неслыханно позорную войну, продолжает душить свой народ, стремящийся сбросить цепи тысячелетнего рабства. Оно безжалостно и неуклонно ведет страну к небывалой катастрофе. Многое зависит от нас в завязавшейся кровавой борьбе. Как русские люди, вы не можете желать зла своему народу, желать видеть его несчастным и порабощенным. Ваше Отечество, ваша совесть, ваше высокое звание зовут вас исполнить свой офицерский долг. Грядущие поколения будут судить вас, ибо велики права ваши и священны ваши обязанности. Офицеры славного Черноморского флота! Составляйте петиции на Высочайшее имя! Просите, умоляйте, требуйте у Государя Императора дарование действительных конституционных гарантий, давно составляющих неотъемлемую собственность всех культурных народов. Составляйте петиции, организуйтесь и присоединяйтесь к нам».