Из письма самого П.П. Шмидта: «…На второй день по выезде из Керчи, проехав Лозовую, освободился против меня целый диван, и я, наконец, лег спать после полного физического и нравственного переутомления, – писал Шмидт. – Деньги у меня были в кармане, в газете, перевязанные веревочкой, а, кроме того, около 100 рублей было в портмоне в другом кармане: в портмоне были не казенные, а мои деньги. Заснул я как мертвый, и проспал подряд, не просыпаясь, 11 часов; проснувшись, убедился, что пакет с деньгами у меня украли. Как раз была станция, я выскочил для объявления жандарму, но, уже позвав его, вспомнил, что мне открывать свое инкогнито властям, это значит попасть под суд за побег с миноносца, а потому я сказал ему, что деньги я нашел. Так я и ехал дальше, лишенный возможности принять меры к розыску, да и трудно было бы найти, потому что я спал долго и решительно не мог бы определить, в каком месте пути меня обокрали. Таким образом, в глубоком раздумье, я добрался до Киева»… Тут все поставлено с ног на голову. Если деньги украли по дороге из Керчи в Киев, то почему тогда в Киеве Шмидт играл на конских бегах (об этом написала в своих воспоминаниях И. Ризберг). На какие, как говорится, шиши? Кроме того, если деньги были позарез нужны сестре, как оправдывался потом в одной из своих версий Шмидт, то почему тогда он их сестре не отдал, и повез не в Одессу, куда ходил прямой поезд из Крыма, а в весьма неблизкий Киев. Кое-кто из историков выдвинул даже версию, что в Киев Шмидт поехал, чтобы попытаться выиграть украденные деньги и возместить недостачу. Но ведь он уже ехал в Киев, когда у него, по его версии, украли деньги? Для чего же он тогда все же приехал в Киев? Возможно, чтобы попытаться попытать счастья со своей старой юношеской любовью вдовой Е.В. Ростковской, о которой упоминает в воспоминаниях его сын. Впрочем, все это лишь догадки.
И снова обратимся к Б. Никольскому: "Итак, за 40 минут задушевной беседы, наши счастливые собеседники так очаровали друг друга, что казалось, позабыли обо всем на свете. Однако, через некоторое время таинственная незнакомка исчезает, не забыв при этом оставить свой адрес, – Дарница, Лесная, 25 и имя – Ида Ионовна (Зинаида Ивановна) Ризберг. Должно быть, к тому моменту Ида выяснила, что ее спутник твердо решил возвратиться к своему месту службы и дальнейшее его сопровождение нецелесообразно. Видимо, Петр Шмидт окончательно убедился в том, что его участие в одесских событиях не привлекло особого внимания полиции и жандармерии и он без особого риска может вернуться в Измаил. По прибытии в Измаил 22 июля, увидев, что его длительное отсутствие никого особенно не насторожило, и отвечать, похоже, придется только за утрату денег, Шмидт развил кипучую деятельность по поиску желающих помочь ему решить возникшие финансовые проблемы. Все попытки достать деньги у знакомых не увенчались успехом. Посоветовавшись со своим механиком, Шмидт решил, что «самое благоразумное объявить, что деньги он потерял в Измаиле, катаясь на велосипеде». Только 27 июля Петр Петрович немного восстановил свое душевное равновесие и написал свое первое за этот весь период письмо к сыну. Этот факт весьма показателен для Шмидта, так склонного к эпистолярному жанру. Из двух месяцев командирования в Измаил, Петр Петрович, как уже говорилось, месяц пробыл в «бегах», а второй месяц – в безуспешных попытках достать требуемую сумму денег. История с деньгами была настолько мутная, что Петр Шмидт не решился о ней поведать даже своему старинному другу и «соратнику по борьбе» капитану-инженеру В. Володзько, располагавшего значительными средствами. В тоже время обсуждался вариант о денежной помощи Шмидту со стороны Екатерины Васильевны Ростковской, близкой подруги сестры Шмидта. Срок командировки заканчивался, и Шмидту нужно было отчитаться в утраченной денежной сумме…" В ответ на его заявление военное начальство предложило Шмидту возвратить деньги в казначейство в течение двух недель: в случае невыполнения этого, дело должно быть передано судебному следователю. После повторного контрольного срока, уже всерьез был поставлен вопрос о совершении лейтенантом Шмидтом военного преступления, начато судебное расследование и возникла необходимость в присутствии Шмидта в Севастополе. Факт растраты Шмидтом большой суммы казенных денег ни для кого не был секретом. Более того, в ходе судебного расследования, под давлением неопровержимых фактов, Шмидт вынужден был сознаться не только в растрате, но и в дезертирстве. Именно с этого момента и пойдет речь о воинском преступлении Шмидта, вследствие чего вице-адмирал Чухнин был простоя обязан арестовать и отдать под суд беглого лейтенанта.
Как бы то ни было, но лейтенанту Шмидту ничего более не оставалось, как ехать сдаваться властям с повинной. И в данном случае Шмидт действует весьма грамотно. Он не едет в заштатный Измаил, что бы там, как и положено, ждать вызова для разбирательства. Шмидт мчится сразу в Севастополь и телеграммой взывает оттуда к дядюшке сенатору за помощью. При этом он уверен, что все снова для него обойдется и особо не унывает.
Из воспоминаний сына Шмидта: "В середине августа отец вернулся из командировки, длившейся, таким образом, ровно два месяца. Вернулся отец рано утром, когда мы с Андреем еще спали, и с ним вместе ворвалась, всегда сопровождавшая его, струя бодрящей энергии и жизнерадостности. Одним махом он поднял меня с постели…, потрепал по шее обезумевшего от радости сенбернара «Лорда», принял в ванной холодный душ, проделал со мной утреннюю гимнастику, переоделся в щегольской белоснежный китель, внезапно решил перевесить картину Айвазовского на другое место, затратив на это не больше минуты; взяв за подбородок, внимательно посмотрел мне в глаза и, наконец, уселся за чайный стол… Из коротких, сначала, реплик отца я узнал о приезде в Измаил его сестры, Анны Петровны, о поездке отца в Керчь по ее делу, о посещении им Киева и киевского имения его друга детства Е.В. Ростковской (урожденной княжны Дабижа, вдовы убитого в Битолии в 1903 г. русского консула), о знакомстве в Киеве на бегах, с некоей г-жей Р., произведшей на отца, по-видимому, сильное впечатление, и, наконец, о покраже у него, в вагоне 2500 рублей казенных денег. Последнее обстоятельство, я чувствовал, весьма угнетало отца, хотя, бросив мне несколько успокоительных слов о том, что он надеется достать денег и пополнить потерю, он перескочил на другой предмет и с восторгом заговорил о прелестях неизвестной ему до той поры малороссийской природы".
Между тем, Шмидт продолжает довольно откровенно манкировать службой и отдыхать в свое удовольствие. Сын Евгений вспоминает: "Остатки каникулярных дней мелькнули, как одно мгновение. Большею частью я проводил их с отцом на воде и в воде, согласно вкусам не столько моим, сколько отцовским". Ну, что тут сказать, пляжи и яхты, разумеется, куда приятней, чем казармы и матросы…
Относительно своего дезертирства, Шмидт тоже не слишком заморачивается и придумывает откровенно идиотскую неуклюжую версию о том что, якобы, внезапно получил письмо о семейных неурядицах от сестры, потом она приехала просить его о помощи сама и, как верный брат, Шмидт помчался поддержать в трудную минуту. Но сестра живет в Керчи, а Шмидт почему-то посещает ипподромы в Киеве! К сведению читателей, в то время весьма оживленно действовала пассажирская каботажная линия вдоль всего северного побережья Черного моря. Пароходы ходили от Измаила на Одессу, далее на Евпаторию, Севастополь, Феодосию и Керчь. Почему бы не взять билет на пароход, тем более, что, зайдя по пути в Севастополь, можно было бы вполне положительно решить вопрос и с отпуском по семейным обстоятельствам. Если допустить, что Шмидт так страшно торопился в Керчь, что не мог дождаться ближайшего рейса, то и тут никак не вяжется его посещение киевского ипподрома. Вообще же, учитывая достаточно близкие отношения Шмидта с сестрой, можно предположить, что, ссылаясь на нее, он мог всегда обеспечить себе какое угодно алиби. Сестра же не выдаст брата! Пытаясь оправдаться в отношении промотания казенных денег, Шмидт, как мы уже отмечали выше, неуклюже пишет в своей объяснительной, что, он, якобы, "потерял казенные деньги…катаясь на велосипеде по Измаилу". Изхвестна нам и версия Шмидта, что его обокрали вовремя сна в поезде. Несколько позднее, под давлением фактов, он все же сознается в дезертирстве и промотании похищенных денег.
В 1927 году Борис Пастернак создает поэму "Лейтенант Шмидт". И хотя, написана поэма с большим пафосом, судя по времени, написания, она старшая сестра "Золотого теленка". В письме к поэту Валерию Брюсову Пастернак признает, что взялся за тему Шмидта только после вызова к всесильному тогда еще Троцкому, который настоятельно рекомендовал молодому поэту обратиться к теме "красного лейтенанта". Что ж, для Лейбы Бронштейна-Троцкого Шмидт на самом деле вполне мог быть истинным кумиром, чего не скажешь о Сталине, с молчаливого согласия которого, вышел в 1938 году в свет "Золотой теленок"…
Интересно, но истории с воровством денег в поэме уделено прямо-таки не последнее место. Это и понятно, не каждый день герои грабят казенные кассы! Итак, обратимся к Пастернаку:
…Я ездил в Керчь. До той поры
Стоял я в Измаиле.
Вдруг – телеграмма от сестры
И… силы изменили.
Четыре дня схожу с ума,
В бессилье чувств коснею.
На пятый к вечеру – сама.
Я объясняюсь с нею.
Сестра описывает смерч
Семейных сцен и криков
И предлагает ехать в Керчь
Распутывать интригу.
Что делать! подавив протест,
Таю сестре в угоду,
Что, обнаружься мой отъезд,
Мне крепости три года.
Помешали. Продолжаю. Решено.
Едем вместе. Это мне должно зачесться.