У Шмидта, как у всякого человека, были свои симпатии и антипатии. Он мог испытывать какие-то отрицательные чувства к очередному "одесскому эмиссару", даже обматерить его. Но общей схемы взаимоотношений это нисколько не меняло. Из воспоминаний сына Шмидта: "…Явился незваный гость, ненавистный мне социал-революционер Мельников, в чрезвычайно «стильном» костюме: в черной косоворотке, черной широкополой шляпе и в черной же «крылатке» покроя 70-х годов. Отец, страшно проголодавшийся и не желавший в ту минуту никакого другого общества, кроме моего, встретил Мельникова не слишком радостно. Пригласив его в кабинет и затворяя за собою дверь, он, на пороге, многозначительно мне подмигнул: постараюсь, мол, скоро выпроводить.
Нетерпеливо дожидаясь в столовой конца беседы отца с несимпатичным гостем, я рассеянно прислушивался к глухо доносившимся голосам. Голоса, звучавшие вначале умеренно и однотонно, стали вдруг повышаться и один другого перебивать. Повышение шло crescendo, достигло максимума, дверь кабинета распахнулась, и из него бомбой вылетел Мельников, бледный и перепуганный, за ним отец, с исковерканным бешенством лицом, крича: «Вон, мерзавец!». Мельников кинулся к вешалке, схватил «крылатку» и, стоя уже в передней, обернулся и проговорил срывающимся от страха и оскорбления голосом:
– Вы свои морские замашки оставьте, господин лейтенант. На матросов кричите, а я не позволю… Прошло время…
– Вон! – заревел отец, обезумев, кидаясь на Мельникова с поднятыми кулаками.
Что-то зазвенело, хлопнула дверь, и, тяжело дыша, в столовую вернулся отец, с еще не остывшей гримасой бешенства на лице.
– Каков мерзавец, а? Ах, мерзавец! – возмущался отец, расхаживая крупными шагами и ероша волосы. – И это – член социалистической партии, защитник интересов трудового народа! Неужели их «генералы» все такие же шантажисты?.."
Любопытно, что в прессе Шмидта именовали, почему-то не «красным», что было бы понятно, а «розовым»… Не хочется аналогий, но…
На следующий день 14 ноября Севастополь был переведен на военное положение. Но время в значительной мере было упущено. К этому времени Севастополь был уже полностью отрезан от других регионов империи. По распоряжению стачечного комитета движение поездов было прекращено. Замолк и телеграф.
Глава двенадцатая"Командую флотом. Шмидт"
Итак, 11 ноября 1905 года Шмидта, как мы знаем, наконец-то, увольняют (а по существу изгоняют) с военно-морской службы, а спустя всего лишь три дня он внезапно объявляется на крейсере "Очаков" и встает во главе восстания.
«История не сохранила обстоятельной хроники событий тех дней, а главное – мотивов, определяющих поведение руководителей восстания. Многие следственные материалы оказались утраченными. Рассказы участников событий нередко расходятся в самых важных деталях» – писал автор книги «Крейсер «Очаков» Р.М. Мельников.
С ним согласен и один из самых глубоких специалистов по событиям 1905 года в Севастополе Б. Никольский: "По известным причинам, руководителям мятежа было очень сложно мотивировать свои решения и поступки как в ходе восстания, так и в процессе дознания и следствия, и уж тем более, аргументировано связывать воедино свои действия в более поздние, советские времена… Недаром, документы и вещественные доказательства, собранные для проведения судебных мероприятий, в связи с событиями ноябрьского вооруженного мятежа на Черноморском флоте и в Севастополе, были выкрадены боевой дружиной социал-демократов из здания прокуратуры и оперативно уничтожены. В связи с этим, многие эпизоды не были доказаны и основные участники событий понесли более слабое наказание. Историки навсегда лишились значительной части материалов, которые помогли бы прояснить многие особенности ноябрьского восстания в Севастополе".
Офицеры и команда крейсера «Очаков».Снято за две недели до восстания 1905 г.
Если до 11 ноября центром революционной активности были Лазаревские казармы, куда легче было проникнуть агитаторам и активистам от различных партий, то уже 14 ноября произошел мятеж на борту крейсера «Очаков».
Из книги Р.М. Мельникова "Крейсер "Очаков": "Н.И. Скрыдлов, назначенный командующим флотом на Тихом океане, считал необходимым срочно усилить его лучшими черноморскими кораблями. На этом он настаивал еще перед отъездом на Дальний Восток. Этот вопрос вновь был поднят им в августе 1904 г. в связи с подготовкой на Балтике 2-й тихоокеанской эскадры. О необходимости включения в ее состав достраивавшегося броненосца „Князь Потемкин-Таврический” еще в мае 1904 г. ходатайствовал командующий эскадры контр-адмирал З.П. Рожественский. Теперь же, из-за опоздания с готовностью эскадры к выходу из Кронштадта и необходимостью нового усиления флота на Дальнем Востоке после интернирования в иностранных портах ряда кораблей порт-артурской эскадры, вопрос об ускорении готовности „Потемкина” и „Очакова” приобретал новую остроту. Достройка этих кораблей в Севастополе и "Кагула" в Николаеве сразу оказалась под неусыпным надзором нового главного командира Черноморского флота вице-адмирала Г.П. Чухнина".
И сразу законный вопрос, почему мятежи в 1905 году произошли именно на тех двух кораблях, которые готовились к походу на Дальний Восток, для усиления воюющего с Японией Тихоокеанского флота? Случайность ли это? Морское Министерство требовало обеспечить полную боевую готовность „Очакова” к 1 февраля 1905 года. Для скорейшего ввода "Очакова" в боевой строй приказом Чухнина была образована специальная комиссия под председательством капитана над портом контр-адмирала П.П. Феодосьева. Но уже в начале февраля на "Очакове" возникли напряженные отношения между командиром и старшим офицером с одной стороны и офицерами с другой. Командир корабля Истомин назвал одного из лейтенантов сумасшедшим, а тот в ответ отказался подчиняться распоряжениям командира, направив ему рапорт в довольно резких тонах. 8 февраля суд признал лейтенанта виновным и приговорил его к увольнению с флота с лишением всех чинов и орденов, но приговор заменили четырьмя месяцами «домашнего» ареста в каюте. К сожалению, фамилию этого офицера мне выяснить не удалось. Что касается Истомина, то он вскоре был переведен на другой корабль. Это еще более ухудшило ситуацию на "Очакове", т. к. крейсер остался практически без руководства.
Из донесения полковника А.П. Бельского в департамент полиции: "11 ноября 1905 г. Доношу, что несколько дней тому назад назначенный по указанию морского министра командиром крейсера «Очаков» капитан 2 ранга Глизян, собрав команду, сказал ей речь, что будет поддерживать дисциплину и прекратит то, что происходило раньше, причем употребил неудачные выражения приблизительно в следующих словах: Если будите бунтовать, с вами будет поступлено, как с командой «Прута», или с кронштадцами, из коих некоторых расстреляли, а последних тоже расстреляют». Команда осталась очень недовольной. 7 сего ноября Глизян вызывал для какой-то цели всех кочегаров судна наверх (в большинстве документов этот эпизод датируется 8 ноября). Вместе с кочегарами вышли и машинисты, которые, невзирая на троекратное требование и приказание командира, не пожелали сойти в трюм на свои места; только вмешательство старшего офицера успокоило команду, которая заявила старшему офицеру: «Мы вас послушаем, но командира долой». Громкий крик «командира долой», подхваченный всей командой, был слышан на рейде всей эскадрой…" В воспоминаниях минного кондуктора с «Очакова» Д.П. Вдовиченко имеется конкретное указание на роль агитаторов в событиях 11 ноября на крейсере.
По его словам, когда в 9 часов утра команда собралась на левых шканцах, на крейсер прибыли рабочие в количестве 200 человек, торопившиеся закончить работу в сроки, обусловленные заводом. Когда старший офицер капитан 2 ранга Скаловский подошел к команде некто Рувим Цыбульский (якобы рабочий Сормовского завода, а на самом деле революционер с четырехлетним стажем) заявил Скаловскому: «Вот вы поздороваетесь с командой, она вам ответит, а Глизяну не ответит». В этот момент подошел исполнявший дела командира крейсера капитан 2 ранга Глизян и произнес обычное приветствие. Ответ получился очень жидкий и недружный. Глизян начал осыпать матросов площадной бранью. Появившийся снова Цыбульский, обращаясь к Скаловскому, начал иронизировать: «Ну что же, говорил я вам, что с вами лучше поздороваются, чем с командиром!». Услышав это, Глизян окончательно пришел в ярость, затопал ногами и, не помня себя, хотел ударить Цыбульского, но в дело вмешались другие рабочие и увели Цыбульского.
Относительно личности капитана 2 ранга Глизяна следует сказать, что в той экстремальной ситуации, которая сложилась на крейсере к середине ноября 1905 года, он оказался ни профессионально, ни психологически не готов. К тому же, судя по всему, он не был дипломатом и в выражениях, воспитывая подчиненных, не стеснялся. При этом, будучи временно назначенным на "Очаков" вместо ушедшего в отпуск штатного командира, он не знал команды и не приобрел среди нее столь необходимого командирского авторитета, да и реального опыта командования таким большим кораблем так же не имел. Помимо этого, стремясь резко подтянуть дисциплину среди привыкших к заводским послаблениям матросов, судя по всему порой перегибал палку. Служившие на флоте знают, как всегда резко падает порядок на корабле при заводских ремонтах, и какого труда стоит командирам и офицерам поддерживать соблюдение буквы корабельного устава в условиях и ремонта, а тем более достройки.
Не совсем грамотно повел себя Глизян и при разбирательстве по поводу инцидента с кочегарами. Вместо того, чтобы решить вопрос келейно, а может даже, принимая во внимание непростую ситуацию на флоте, пожурить кочегаров и спустить дело на тормозах, он проявил совершенно ненужную принципиальность и вызвал на крейсер военного следователя для проведения дознания о проступке кочегаров. Именно в процессе работы военного следователя, при реальной угрозе уголовного наказания зачинщиков неповиновения кочегаров и произошло возмущение всей команды сначала лично против Глизяна, потом против всех офицеров и, наконец, после соответствующей накачки агитаторов против государственной власти вообще.