нды броненосца «Потемкин»; частные лица – агитаторы. Убитые и раненые оставались на борту «Очакова» после того, как он загорелся и все, естественно, сгорели. В 9 часов я сам видел раскаленные борты «Очакова».
Как выяснилось из материалов следствия, из орудий «Очакова» было выпущено всего 8 снарядов: 6 в первом и, кстати, последнем залпе; да два одиночных выстрела были сделаны с борта уже горящего крейсера. Это может означать только то, что артиллерийским боем никто не управлял. Единственной командой, отданной Шмидтом, была, как мы уже знаем: «Комендоры, к орудиям!» На этом руководство боем с его стороны и закончилось.
Насчет потерь среди очаковцев существуют самые различные предположения. Дело в том, что никто не вел учета количества людей на борту. Скорее всего, потери были весьма небольшими. Раненных было: тяжело и средне раненных – 29, легко раненных – 32, обожженных – 19, ознобленных – 6. На «Очакове обнаружено 15 трупов, еще несколько трупов было найдено в воде. Учитывая, что во время начала обстрела на борту «Очакова» находилось до восемьсот человек (команда самого «Очакова», освобожденные потемкинцы, матросы с других кораблей, гражданские лица, офицеры-заложники), то убитые и раненные составляли не более 10 %. Эти цифры примерно подтверждают и официальные документы следствия. Что касается Чухнина, то едва был прекращен обстрел крейсера, он немедленно направил к нему баркасы и катера, на которых все остававшиеся к тому времени на борту люди были свезены на берег, а раненные отправлены в госпиталь. Всего же за время ноябрьского мятежа в Севастополе погибло 150 человек. Обычно, лукавя, эту цифру приводят, как количество погибших восставших. На самом же деле эта общая цифра погибших с двух сторон. Что касается мятежников, то на самом деле их погибло 95 человек, из которых, как мы знаем, всего лишь около двадцати было с «Очакова».
Историк Б. Никольский считает, что подсчет потерь был не совсем корректен: "Вне всякого сомнения, данные о потерях, представленные и генералом Меллером, да и адмиралом Чухниным значительно заниженные, но, анализируя данные многочисленных источников и свидетельств; сопоставляя ход боя с аналогичными боевыми ситуациями, я остановился на 35–40 погибших от картечи и от пожара. При этом, очевидно, что и раненые погибли в огне, не дождавшись помощи. Часть экипажа пыталась спастись вплавь и среди них, в ноябрьской воде, вне всякого сомнения, были утонувшие. Рассказ-ужастик уважаемого классика русской литературы повествует нам о стрельбе солдат-карателей по матросам, плывущим к берегу, более того, – о добивании штыками, оставшихся в живых. Оставим этот сюжет без комментариев, тем более, что в центральной части Приморского бульвара находится очень гармонично устроенная монументальная композиция, посвященная жертвам восстания на крейсере «Очаков». Ведь были жертвы, этого никто и не отрицает".
А вот реальный пример. Потемкинец Герасим Хаценко при обстреле «Очакова» был тяжело ранен, ему оторвало ногу. Никто его не добивал, наоборот, прибывшие на горящий «Очаков» санитары оказали тяжелораненому мятежнику первую помощь и доставили в госпиталь. Там Хаценко лечился в течение 9 месяцев и, как инвалид был помилован. Это к вопросу о "безжалостной жестокости" правительства.
В истории с "Очаковым" есть еще один любопытный момент. Итак, спустя непродолжительное время после начала обстрела, «Очаков» спустил красный флаг, а немного погодя, поднял Андреевский и белый флаги. Почти одновременно спустил красный флаг и броненосец «Святой Пантелеймон». Миноносцы № 265 и № 268 практически с началом обстрела сразу же сдались, пристав к северному берегу, а миноносец № 270 направился от борта «Очакова» в Артиллерийскую бухту, проигнорировав приказание, переданное по семафору и в рупор, пристать к «Ростиславу», поэтому подвергся обстрелу судовой и береговой артиллерией и был захвачен. О том, почему 270-й действовал таким образом, мы поговорим в следующей главе.
А затем, по ряду свидетельств, произошло самое неожиданное, «Очаков», несмотря на поднятый белый флаг, вновь открыл огонь по Михайловской батарее и вдоль Северной бухты, вследствие чего, он подвергся новому обстреливанию, заставившему его замолчать окончательно. После чего с «Очакова» были сняты захваченные мятежниками в разное время 24 офицера, "оказавшиеся вполне здоровыми", кроме командира броненосца «Святой Пантелеймон», капитана 1 ранга Матюхина, раненного выстрелом из винтовки часовым после первого выстрела, сделанного по «Очакову». Кроме этого одновременно с крейсера были сняты остававшиеся на его борту матросы и, в первую очередь, раненные. Тот факт, что практически никто из заложников офицеров не пострадал во время артиллерийского обстрела также свидетельствует о том, что стрельба по крейсеру была не только не интенсивной, но и весьма избирательной.
Могила и памятник участников революции 1905 г. лейтенанта П. П. Шмидта и матросов с крейсера «Очаков»
Из донесения ротмистра Васильева генерал-лейтенанту А.Н. Меллер-Закомельского 28 ноября 1905 г.: "…К 4 часам 30 минутам все было кончено на море, «Очаков» и присоединившиеся к нему суда были приведены в негодность".
А теперь зададимся вполне закономерным вопросом: как должен был поступить в создавшейся ситуации Петр Шмидт? Как честный человек, спровоцировавший сотни людей на военную акцию и возглавивший их, обещавший всем им спасение, как человек, на чьей совести была упущенная возможность по перелому хода восстания, он, видимо, должен был до конца оставаться на борту горящего крейсера и погибнуть на нем. По крайней мере, это был бы настоящий офицерский поступок! Такое поведение Шмидта было бы, казалось, весьма логичным, ибо он всегда и везде кричал на митингах, что только и мечтает, как бы умереть за свободу. И вот, казалось бы, судьба дала ему этот, давно просимый им, шанс. Но одно дело митинговая демагогия, и совсем иное настоящий бой. Кроме этого та же "цусимская история" однозначно говорит, что под огонь Шмидт подставлять себя не привык.
Для примера здесь, видимо, будет уместно привести воспоминания одного из участников печально знаменитого Цусимского сражения о последних минутах броненосца "Император Александр Третий": "…Броненосец уже так близок к нам, что можно рассмотреть отдельные фигуры; крен его все увеличивается, на поднявшемся борту чернеют люди, а на мостике в величественно-покойной позе, опершись руками на поручни, стоят два офицера; в это время с правого борта вспыхивает огонь, раздается выстрел, момент – броненосец, перевертывается, люди скользят вниз по его поднявшемуся борту, и вот гигант лежит вверх килем… а винты продолжают вертеться, еще немного – и все скрывается под водой…" А вот последние часы флагманского броненосца российской эскадры "Князь Суворов". К гибнущему кораблю под неприятельским обстрелом чудом прорвался миноносец "Буйный", но оставшиеся в живых офицеры броненосца решили остаться на нем до конца вместе со своими матросами. Видя со стороны, что гибель "Суворова" неизбежна, командир миноносца капитан 2 ранга Коломейцов предложил офицерам "Суворова" перейти к нему с остатками команды и добить броненосец торпедой. Принявший командование кораблем вместо убитого командира лейтенант Богданов отказался. Еще два оставшихся к этому времени офицера лейтенант Вырубов и прапорщик Курсель поступают так же. "Отходите скорее! Отваливайте!» кричал Богданов, перевесившись за борт и грозя кулаком Коломейцову. Со среза что-то кричал, размахивая фуражкой, Курсель. Позади носовой 6дюймовой башни был виден лейтенант Вырубов, тоже что-то кричавший. Матросы, выбравшиеся на срез и выглядывавшие из портов батареи, махали бескозырками. Жить всем им оставалось совсем немного. Под прощальные крики "ура", несшиеся с "Суворова", Коломейцов ушел в сторону от осыпаемого снарядами погибающего броненосца.
Офицеры "Александра Третьего", офицеры "Суворова"… Они не произносили выспренних речей на митингах, не клянясь публично принять смерть за Россию, но когда пробил их час, они приняли ее и приняли достойно, как и положено русским офицерам.
Ну, а что же Шмидт? Кто мешал ему, стоя на мостике "Очакова", достойно встретить свой смертный час. Спровоцировав людей на бой и, не сумев возглавить их в этом бою, он должен был, по крайней мере, достойно умереть вместе со своими матросами, как сделали это лейтенанты Богданов, Вырубов и прапорщик Курсель. Мог бы, но почему-то не сделал.
Незадолго до начала активных действий со стороны Меллер-Закомельского и Чухнина, дружины боевиков во главе с евреями-революционерами захватили ряд портовых учреждений и кассу Севастопольского порта (деньги потом, разумеется, так никто и не нашел), спланировали (но уже не успели) захват почты, телеграфа, банка и успели раздать большую часть захваченного в порту оружия своим людям. По материалам следствия следует, что осенью 1905 года в состав севастопольских боевых групп входило по меньшей мере 700 боевиков… Для весьма небольшого города, каким был Севастополь в начале ХХ века это огромная цифра! Однако никто из этих семи сотен в бой с войсками не вступил. Она исчезли, едва заговорили пушки столь же таинственно, как и появились…
При этом до начала боевых действий боевиками были захвачены и портовые склады с оружием, часть которого быстро попала в морские казармы.
Из материалов следствия: «…Топалов-Руванцев сообщил, что в одном из портовых складов имеется оружие. Он же, – Топалов возглавил боевую дружину, направившуюся на оружейный склад. В составе дружины были: П.Ф. Шиманский, В.О. Вискирский, Я.Т. Бобырь, И.Ф. Мовчан, С.К. Кичатый и другие боевики. Дружинники овладели складом и переправили винтовки, пулеметы и револьверы в казармы флотской дивизии". При этом часть матросов все же оказалась без оружия, так как несколькими днями ранее, во избежание возможного кровопролития, часть стрелкового оружия из флотских казарм было перенесено в портовые оружейные склады.
Многое в расстановке сил и конечном успехе зависело от артиллеристов береговых батарей Севастополя. Вначале под воздействием интенсивной революционной агитации они склонились к восставшим и даже прислали представителей в Лазаревские казармы, чтобы выработать общий план действий. Но здесь на должной высоте оказался комендант Севастопольской крепости, генерал-лейтенант Неплюев, который действовал на редкость решительно и оперативно. Расположив на Историческом бульваре пулеметы против мятежных морских казарм, генерал бесстрашно отправился в казармы Брестского полка и приказал бунтовщикам сдать оружие и принести повинную, угрожая, в противном случае, пустить в ход пулеметы. Храброго генерала, конечно же сразу арестовали и отвели в морские казармы. Сделано это было по науськиванию неких гражданских лиц, находившихся в тот момент в Лазаревских казармах.