"Новое время" от 3 января 1905 года публикует открытое письмо бывшей жены мятежного лейтенанта Доменики Гавриловны Шмидт, вызвавшее огромный резонанс в обществе. Вот его содержание: "М.Г. (милостивый государь) Убедительно прошу Вас дать место в Вашей уважаемой газете следующим фактам, представляющим огромную важность для правильного освещения личности, а, следовательно, и дел моего мужа, отставного лейтенанта П.П. Шмидта. Мой муж давно уже обнаружил признаки душевного расстройства, 16 лет назад, служа на Черном море, он, явившись к главному командиру Черноморского флота Кумани, стал говорить самые несообразные вещи в состоянии крайнего возбуждения, вследствие чего и был помещен в Севастопольский военный госпиталь. По прошествии 2-х недельных испытаний ему был дан 11-месячный отпуск по болезни. Переехав в Москву, я поместила мужа в известную психиатрическую больницу Савей-Могилевича. По истечении отпуска он по высочайшему приказу был уволен со службы по болезни. Спустя несколько лет мой муж, моряк в душе, любящий и хорошо знающий морское дело, стал сильно тосковать по службе и, по освидетельствовании его военными врачами в Москве, он вновь поступил на службу. Зачисленный в Сибирский экипаж, он плавал на канонерской лодке "Бобр", вторично заболел сильным нервным расстройством и был помещен в Нагасаки в морской лазарет. Заведующим в лазарете состоял доктор Волошин. Его болезнь возбудила общий интерес врачей эскадры, его исследовавших. Одним из них был доктор Солуха, который, вероятно, не откажется подтвердить все вышеизложенное. Плавая затем на судах Добровольного флота и командуя в обществе РОПиТ "Дианой", он нередко подвергался внезапным приступам сильной раздражительности, истерии и судорогам. При одном из припадков был так напуган сын, что сделался заикой, таким остался и поныне. Вообще, характер моего мужа, по натуре чрезвычайно мягкого, отзывчивого и доброго, временами изменялся до неузнаваемости. Во имя справедливости и человечности я умоляю всех, кто словом и делом может прийти мне на помощь, обратить участливое внимание на положение моего глубоко несчастного мужа. Жена отставного лейтенанта Д.Г. Шмидт. Буду весьма благодарна, если и другие газеты перепечатают это письмо. 31 декабря 1905 г."
Читая это письмо, понимаешь, что бывшая жена (официально они так и не были разведены) Шмидта стремится спасти своего бывшего мужа, путем признания его умалишенным. Это имело свой смысл, ибо в уголовном уложении от 1903 года имелась статья № 39 "О болезненном расстройстве душевной деятельности" Статьи №№ 353–356 обязывали освидетельствовать подсудимого в закрытом заседании, "через врачебного инспектора и двух врачей". В случае признания подсудимого невменяемым, дело его прекращалось.
По свидетельству очевидцев, Шмидт, ознакомившись с письмом Доменики Гавриловны, якобы в гневе выкрикнул:
– Жену презираю, и она не имеет никаких прав на общественную поддержку, так как не брезговала даже доносами на мою политическую неблагонадежность!
Несмотря на не проходящий интерес к Шмидту до сегодняшнего дня никаких доносов жены на Шмидта никто так и не обнаружил. Да и были ли они на самом деле? Полуграмотная женщина, думается, не слишком-то разбиралась в политических течениях того времени, если только планы "друзей" мужа не носили слишком уж радикального характера. Тогда в суть дела могла понять даже Доменика, а, поняв, не на шутку испугаться за будущее свое и своего сына. Если такие доносы все же имели место на самом деле, значит, Шмидт еще до 1903 года был очень тесно связан с некими революционными кругами в Одессе. С какими? Да с теми, кто его впоследствии и использовал!
Нам известна и строчка из письма Шмидта сестре Анне, написанного в период судебного процесса: "Я решительно протестую против признания меня больным!"
Небезынтересен доклад премьер-министра С. Витте Николаю Второму о психической ненормальности Шмидта, написанных в ходе судебного разбирательства: "Мне со всех сторон заявляют, что лейтенант Шмидт, приговоренный к смертной казни, психически больной человек, и что его преступные действия объясняются только его болезнью… Все заявления мне делаются с просьбой доложить обо всем вашему императорскому величеству…" На письме резолюция Николая Второго: "У меня нет ни малейшего сомнения в том, что если бы Шмидт был душевнобольным, то это было бы установлено судебной экспертизой". Поразительное свидетельство! Оказывается, царь вовсе не желал крови, а вполне допускал, что Шмидта надо освидетельствовать по медицинской части! Еще более удивительно то, что никакой психической экспертизы произведено не было. Ни один из психиатров не согласился ехать в Очаков для освидетельствования Шмидта. Почему?
Вскоре за спасительную идею ухватилась уже не презираемая Шмидтом жена, а горячо любимая им сестра Анна. Из воспоминаний сына Евгения: "21 или 22 декабря явилась врачебная комиссия из трех врачей в сопровождении Ронжина (прокурора – В.Ш.) и следователя, долговязого капитана 1 ранга, для освидетельствования психического состояния отца. Оказалось, бедная Анна Петровна, в лихорадочных поисках спасения жизни своему брату, ухватилась за мысль о признании отца ненормальным и неответственным за свои действия в момент совершения преступления. Свою надежду на признание отца душевнобольным тетка основала на факте наследственной предрасположенности, данные для чего, безусловно, имелись. Когда прокурор, объяснив суть дела, развернул бумажку с выпиской из родословной моего отца, с отметками против соответствующих имен о душевных болезнях, я поразился количеству этих якобы сумасшедших на протяжении каких-нибудь четырех поколений. Мы с отцом с любопытством взглянули на представленный нашему обозрению список предков, впервые знакомясь с доброй их половиной. Затем отец повернулся к Ронжину и врачам и решительно заявил:
– Если сестра моя добивается признания меня ненормальным, то ее можно понять: она меня любит и стремится спасти. Но вы, господа, превосходно осведомлены, что я также здоров, как и вы, ибо если я, по поступкам, сумасшедший, то следует признать сумасшедшим все 150-миллионное население России, выразителем желаний которого я явился!
– Все-таки, Петр Петрович, разрешите нам исполнить формальность. Сделайте это для вашей сестры, – мягко и вкрадчиво попросил прокурор.
Отец пожал плечами.
– Я в вашей власти, господа.
Врачи приступили к осмотру, но уже через две минуты недоумевающе переглянулись, а старший врач смущенно сказал прокурору, что «сам бы хотел быть таким нормальным, как лейтенант».
Спасибо за комплимент, доктор, – засмеялся отец. – Передайте сестре, обратился он к Ронжину, – что я очень благодарю ее за всю любовь ко мне и заботы, но, тем не менее, все же предпочитаю оставаться нормальным и в ее, и в чужих глазах".
Однако Анна Петровна на это не успокоилась. Разумеется, она, как, никто другой знала, что ее брат действительно страдает шизофренией и подвержен эпилептическим припадкам, а потому никак не могла понять, почему его не освидетельствуют, как это положено, и не вынесут заведомо давным-давно известный диагноз.
Из воспоминаний сына Евгения: "А.П. оглянулась, воспользовалась отсутствием цензуры и зашептала с лихорадочной торопливостью.
– Сумасшествие – единственное спасение. Другого нет. Я говорила со всеми с генералом Колосовым, Ронжиным и адвокатами. Я тебя умоляю согласиться ради нашей покойной мамы и… него, – кивнула она на меня. Первая комиссия признала тебя здоровым, но это ничего не значит. Будет вторая: врачей – специалистов по душевным болезням – на суде. Пойми, иного спасения нет…"
Итак, есть заявления жены и сестры. Имеются выписки из психиатрических клиник Владивостока, Одессы и самой тогда знаменитой московской психиатрической клиники Савей-Могилевича, но на это никто не обращает внимания. Наконец, выступавший в качестве свидетеля на суде врач Антонов с крейсера "Очаков" так же заявляет о психической ненормальности Шмидта. У слушавшего выступления доктора Антонова Шмидта немедленно происходит припадок. Что это, как не доказательство его ненормальности? Но даже это остается незамеченным!
Из воспоминаний сына: "Один из «свидетелей», доктор Антонов, поместил задолго до суда статью в «Новом Времени» под заголовком «Пять часов в плену у Шмидта», где, исказив до неузнаваемости речь отца к офицерам в адмиральском помещении «Очакова», приписывал отцу намерение отделиться от России (!!!) и «образовать Перекопскую республику». Всю эту ахинею доктор Антонов имел сомнительное мужество преподнести суду в качестве своего свидетельского показания. Отец, не имевший о подлой и клеветнической статье доктора Антонова никакого понятия, вскочил с места, побагровел, хотел что-то крикнуть, но задохнулся и почти без чувств грохнулся на пол. Заседание было прервано, а отца унесли в приемный покой, где доктора оказали ему необходимую помощь и привели в себя".
Что касается "нанятых прогрессивной общественностью" защитников, то по делу «Об участниках Севастопольского восстания» они подали кассационную жалобу. Защитники просили суд занести в протокол четыре обстоятельства: 1) слова прокурора, признавшего, что рассудок Шмидта был ослаблен во время севастопольских событий; 2) заявление прокурора, что он, не требует смертной казни.
Последнее фото лейтенанта. Его ведут в зал суда по улице, которая теперь носит имя Петра Шмидта
Кассационная жалоба, срок которой истекал 27 февраля в 12 часов ночи, была представлена на усмотрение вице-адмирала Чухнина. Он не препятствовал тому, что делопроизводство по кассационной жалобе было продлено до 12 часов 2 марта. Защитником Шмидта известным масоном членом первой ложи французского подчинения России С.А. Балавинским (на тот момент одного из самых успешных и дорогих адвокатов России) 2 марта была вторично подана кассационная жалоба, содержащая 8 пунктов:
1) несмотря на существование следственной комиссии, некоторые следственные действия велись отдельными ее членами, а не всей комиссией;