– Подумайте, родные мои, – говорил отец, – за какое великое дело погибаем, за дело свободы! Простим всем перед смертью!
Затем отец повернулся к терцам, которые должны были сейчас его расстрелять, и громко сказал:
– Прощайте, братцы! Помните мой завет: слушайте своих офицеров! – А обращаясь к последним – Передайте мое последнее «прости» родному Черноморскому Флоту, всем морякам России, торговому Флоту. – И, повернувшись к лейтенанту Ставраки: – Миша, поцелуй сына, кланяйся сестре. Прикажи целить в сердце.
– Петя, прости!.. – с рыданием вырвалось у Ставраки.
Отец подошел к священнику:
– Благословите, батюшка.
– Благословляю тебя, сын мой, во имя Отца, Сына и Святого Духа. Господь да укрепит твои силы, – ответил священник, заливаясь слезами и обнимая отца.
Отец направился к столбу, но силы ему изменили – он пошатнулся. Тогда отец обхватил одной рукой шею о. Бартенева и с его помощью, с трудом передвигая ногами, стал продолжать свой смертный путь.
Частник, Антоненко и Гладков последовали за отцом, подражая каждому его движению. Вышло как-то само собою, что никого из приговоренных не только не привязали к столбу, но даже не предложили надеть на глаза повязок. Все приготовились встретить смерть лицом к лицу.
Многие плакали навзрыд. Лица терцев и солдат, серые от ужаса, не предвещали ничего хорошего для начальства. Два матроса, выпустив винтовки, упали в обморок.
Все вдруг осознали, до глубины души, кровавое безумие того страшного, безобразного и нелепого, что должно было сейчас произойти.
Требовалось кончать как можно скорей… Но вот на «Терце» взвились условные флаги. Ставраки стиснул зубы и скомандовал:
– По приговоренным… пальба… ротой… Рота!..
Трясущимися руками матросы вскинули винтовки. Отец распростер руки и поднял глаза к небу. Отец Бартенев издали осенил крестом четыре столба.
Взглянув на отца, Ставраки отвернулся, закрыл глаза и прохрипел:
– Пли!..
Отец был убит наповал после первого залпа. В него попало пять пуль. Две из них пронзили сердце; одна пробила его высокий лоб. Частник, подобно отцу, умер от первого залпа, вторым залпом был убит Гладков, а Антоненко забился в конвульсиях. Матросы волновались и целились плохо; многие стреляли мимо. Двое матросов вышли из шеренги и добили несчастного.
Тела положили в гробы, опустили в могилы и засыпали землей, после чего пехота и матросы несколько раз прошлись по свежим могилам, утрамбовывая рыхлую землю…"
Из сообщений прессы: «Газете «Вечерний голос» удалось узнать, что приговор над Шмидтом адмирал Чухнин конфирмовал с разрешения Петербурга. В Петербурге состоялось по этому поводу специальное тайное совещание высших представителей бюрократии, на котором решено было казнить Шмидта, так как проявление мягкости и снисходительности в данном случае могло бы гибельно отразиться на, и без того, расшатанной дисциплине…»
Из Одессы телеграфируют: в ответ на просьбу сестры лейтенанта Шмидта отдать ей тело покойного брата она получила подлинно следующую телеграмму от вице-адмирала Чухнина: "Законом мне не предоставлено разрешать. Если бы взял на себя это право, то из-за возможной демонстрации не мог бы разрешить. Чухнин".
Судебный процесс над Шмидтом вызвал много шума среди тогдашних демократов. Пресса вовсю поносила за жестокость официальную власть, а Шмидта, естественно, объявили совестью нации и буревестником грядущих потрясений. Одновременно эсеры в отместку за смерть своего героя вынесли и свой смертный приговор командующему Черноморским флотом вице-адмиралу Чухнину.
Ну, а как отнеслась ко всему случившемуся родня Шмидта? Можно сказать однозначно – понимания ни у кого из родственников он не нашел. Они его жалели так, как могут жалеть непутевого родственника, но не понимали.
Что касается дяди адмирала, то старого сенатора известие о похождениях непутевого племянника полностью парализовало. Долгие годы адмирал Владимир Петрович Шмидт только и делал, что вытаскивал своего непутевого племянника из психушек, гасил бесконечные скандалы, спасал от судебных разбирательств и все это только ради того, чтобы под конец жизни быть опозоренным своим племянником на всю Россию. Говорят, что, узнав о событиях на «Очакове», он произнес следующую фразу:
– Какое счастье, что ни Петя, ни Катя не дожили до этого вселенского позора! Под Петей и Катей старик сенатор имел в виду родителей «красного лейтенанта».
Верной памяти своего брата осталась верна лишь его сестра Анна. Уже на девятый день после казни, добившись разрешения, они приехала на Березань и положила венки на могилу Шмидта и его сотоварищей. Кресты ей поставить не разрешили…
Памятник на острове Березань
Глава шестнадцатаяРождение легенды
…Наступил 1917 год. Имя Шмидта снова стало модным и популярным. Его превозносили кадеты и меньшевики, эсер и сам Главковерх Керенский! Тот факт, что никто не мог сказать ничего внятного о политических пристрастиях "красного лейтенанта" стало отличным поводом для весьма интенсивной эксплуатации его имени всеми, кто имел в том необходимость. С началом февральской революции на различных митингах стали появляться многочисленные «дети лейтенанта Шмидта», призывавшие к борьбе с царским режимом. При этом количество этих «детей» с каждым месяцем все множилось и множилось, так что вскоре они заполонили собой всю Россию, там были «дети» и большевики, и меньшевики, и эсеры, и даже «бундовцы». Несмотря на то, что «дети» у лейтенанта Шмидта были самые разные, всех их объединяло одно – и «сыновья» и «дочки» неизменно просили у народа денежные пожертвования в пользу революции. Дальше еще интереснее: спустя некоторое время появились и многочисленные «дети», которые не имели никакого отношения к партиям – они работали на себя. Газеты ежедневно писали о том, что поймали очередного «сына» лейтенанта или новую непутевую «дочь». Так что на самом деле Ильфу и Петрову не пришлось что-либо придумывать в этом плане. Они лишь запечатлели для истории этот массовый приход в революцию сотен и сотен потомков «красного лейтенанта», описав типичных представителей многочисленного шмидтовского семейства: Остапа Бендера, Шуру Балаганова и Паниковского.
Шуры Балаганова и Михаила Самуэльевича Паниковского – сыновья лейтенанта Шмидта в фильме «Золотой теленок»
Первым за идею возвеличивания лейтенанта Шмидта ухватился… вице-адмирал Колчак, бывший в ту пору командующим Черноморским флотом. К слову, Колчак и Шмидт были давними знакомцами. Оба в свое время вместе плавали мичманами на броненосном крейсере "Рюрик". Совершенно ясно, что в 1905 году Колчак, как и все остальные офицеры, говорил о своем бывшем соплавателе с презрением и негодованием. Теперь же испуганный репрессиями против офицеров в феврале семнадцатого на Балтике, Колчак делал все возможное, чтобы "подружиться" с матросами, не останавливаясь даже перед сделкой со своей совестью. Теперь он во всеуслышание рассказывал на митингах, что не только знал, но и всегда любил "красного лейтенанта". Уже одно это ставит Колчака в первую шеренгу «детей» лейтенанта Шмидта. Тот факт, что Колчак использовал для собственной популяризации имя Шмидта, говорит, прежде всего, о его беспринципности и отсутствии каких бы то ни было моральных принципов, ибо Колчак не мог не знать всех авантюрных перипетий судьбы "красного лейтенанта". А поэтому попытки множества последних "исторических" публикаций выставить Колчака, как некого рыцаря чести без страха и упрека, не выдерживают никакой критики. Во многом способствовал легендированию образу своего друга Шмидта и ставший, как раз в это время Морским министром России, Вердеревский.
Перезахоронение останков Шмидта в Севастополе 8 мая 1917 года.
С подачи Колчака Исполнительный комитет Севастопольского совета снарядил и специальную экспедицию на остров Березань, на котором были расстреляны лейтенант Петр Шмидт и другие руководители восстания на крейсере «Очаков» в 1905 году. Туда было послано посыльное судно «Принцесса Мария» с отрядом моряков. 16 апреля этой экспедиции удалось обнаружить захоронение. Гробы с телами «очаковцев» 6 мая были доставлены сначала в Очаков, а на следующий день в Одессу. При этом на перевозящем гроб Шмидта судне подняли…вице-адмиральский флаг.
Наконец, останки «борцов за свободу» 8 мая были доставлены в Севастополь. Когда "Мария" входила в бухту, все корабли Черноморского флота приветствовали его салютом, и приспустили кормовые флаги, оркестры играли «Коль славен…». На флагмане Колчака был поднят сигнал: «Вечная память борцам за свободу, павшим в 1905 году». По настоянию родственников погибших решено было устроить «смешанные» похороны «гражданско-религиозные». В панихиде участвовали высшие представители духовенства города, захоронение было произведено в Покровском соборе Севастополя. Похороны представляли собой яркую оборонческую демонстрацию: рядом с хоругвями, красными знаменами и портретами лейтенанта Шмидта несли лозунги «Победа над Германией – путь к братству народов». Портреты Шмидта были и на многих красных знаменах.
Александр Васильевич Колчак
Надо ли говорить, что Колчак по максимуму использовал торжественную церемонию для укрепления своего влияния и распространения идей оборончества. Во время церемонии перезахоронения именно он первым шел со скорбным видом за гробом лейтенанта Шмидта. При огромном стечении народа гроб перенесли на руках от Графской пристани до Покровского собора, где и состоялось временное захоронение. На митинге в честь этого мероприятия выступал сам Колчак, сказавший долгую и проникновенную речь о героизме "красного лейтенанта" так и многие местные эсеры. Для участия в похоронах специально приехала делегация ветеранов 1905 года из Одессы. Кто они были? Уж не члены ли того самого таинственного комитета? Нечего сказать в хорошей кампании вращался вице-адмирал Колчак! Где уж до него прямому и бескомпромиссному бедняге Чухнину!