В тот же день в соответствии с приказом Колчака, имя Шмидта было присвоено клубу офицеров Черноморского флота. Был создан также особый Фонд имени Шмидта. Севастопольские чиновники, например, сдавали в него свои ордена.
Впоследствии, будучи арестованным в Иркутске местным ревкомом и давая ответы на задаваемые вопросы, Колчак скажет, что вынужден был пойти на прославление подвига Шмидта под давлением его сына Евгения, весьма настырного молодого человека в чине прапорщика, который пришел к комфлоту и потребовал организовать своему отцу торжественное перезахоронение. Зная весь жизненный путь Колчака, в то, что его можно было столь легко разжалобить, верится с трудом.
Из воспоминаний сына: "Я смотрел на серебряный гроб (!?), в котором заключались священные полуистлевшие останки, и задыхался от жгучего горя, беспредельного, как море, раскинувшееся у моих ног… За что, за что Ты погиб, Отец мой? – смятенно вопрошала душа моя давно отлетевшую великую душу. – Для чего пролилась Твоя бесценная кровь? Ужели для того, чтобы сын Твой видел, как рушатся устои тысячелетнего государства, расшатываемые подлыми руками наемных убийц, растлителей совести народной, как все мерзкое, преступное и продажное душит все честное и высокое, как великая нация сходит с ума и даже не продает, а отдает даром свою родину заклятому историческому врагу, как с каждым днем, с каждой минутой все более и более втаптываются в кровавую грязь те идеи, ради которых Ты пошел на Голгофу?.. Скажи же, скажи, Отец мой!.. Но молчала великая душа…"
Одновременно из Владимирского собора был выкинут и подвергнут поруганию прах вице-адмирала Г.П. Чухнина.
Вслед за Колчаком имя Шмидта начали эксплуатировать все кому не лень. Вот, например, заявление служащих станции Сокологорное Южной железной дороги: «Гордимся и верим, что славные потомки Шмидта и Матюшенко приложат все силы и разум довести войну до победоносного конца и удержат вырванную из рук тиранов свободу. Да здравствует славный Черноморский флот! Да здравствует адмирал Колчак! Да здравствует свободная Россия! Ура Черноморскому флоту и ее вождю, адмиралу Колчаку!» На одном митинге в Москве известный авантюрист лжематрос Федор Баткин эффектно заявил: «Товарищи, мы те, у кого был лейтенант Шмидт, матрос Матюшенко и предательски казненные матросы». После его речи, по предложению председателя, присутствующие стоя почтили память погибших за свободу матросов Черноморского флота и лейтенанта Шмидта. Вся аудитория пела: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» Корреспондент отмечал: «Впечатление потрясающее. Многие плачут…» Когда же вскоре обострилась ситуация и в самом Севастополе, черноморская делегация приняла «Обращение черноморской делегации ко всем частям флота, гарнизона и рабочим Севастополя». В нем содержался призыв крепить дисциплину, при этом делегация вновь апеллировала к авторитету революционной традиции: «Твердо верим, что идеи, заповеданные вам матросами Гладковым и Антоненко, кондуктором Частником и лейтенантом Шмидтом, святы и обязательны для всех вас…» Важным «праздником свободы» стал визит в Севастополь Александра Керенского, который так же пытался стабилизировать ситуацию на военно-морской базе и использовал для этого революционную традицию и, разумеется, имя Шмидта. Утром 17 мая 1917 года Керенский в сопровождении Колчака прибыл из Одессы на миноносце. Над бухтой реяли гидропланы. Керенский поднялся на борт флагманского корабля, где его ожидали высшие военные и гражданские чины, и произнес речь, в которой восхвалял «боевые и революционные традиции Черноморского флота» (именно такие выражения он использовал в своем выступлении). Министр призывал: «Светлая память лейтенанта Шмидта ближе вам, чем кому-либо, и я уверен, товарищи, что вы до конца выполните ваш долг перед страной». Затем последовала приветственная речь Колчака. После этого Керенский «инкогнито» съехал на берег и посетил Покровский собор, чтобы поклониться праху лейтенанта Шмидта и его товарищей. Министр возложил Георгиевский крест на могилу Шмидта.
При негативном отношении к царским орденам, получившим определенное распространение уже в это время, возложение Керенским Георгиевского креста на могилу лейтенанта Шмидта многими даже тогда воспринималось как кощунство. Из прессы тех дней: «Керенский тайно посещает могилу и вместо венка возлагает царские кресты, которые выдавались палачам Шмидта в 1905 году». В мемуарах же участников событий действия Керенского описывались и как недостойное подражание традициям «старого режима»: «…по примеру царей, он возложил Георгиевский крест на могилу лейтенанта Шмидта». Подумать только, что человека, который сделал столь много для уничтожения России, при этом дважды дезертировавшего и промотавшего корабельные деньги наградили высшим орденом храбрецов! Впрочем, полным ходом шла революция, и многие вчерашние ценности становились ничем. Кстати, на церемонии "награждения" Шмидта присутствовал все тот же Колчак, и никаких возражений на сей счет, у него не было. Это ли не еще одна сделка со своей совестью? 14 ноября 1923 года Шмидт с товарищами был еще раз, теперь уже окончательно, перезахоронен в Севастополе на городском кладбище Коммунаров. При этом для памятника были забран камень с могилы зверски убитого мятежными матросами в 1905 году командира броненосца "Потемкин" капитана 1 ранга Е.Н.Голикова, что, несомненно, имело чисто политическое значение.
Любопытно, что Шмидт-младший отправился на линейный корабль «Ростислав» и на митинге команды обратился с призывом к матросам переименовать корабль, некогда стрелявший по революционному «Очакову» в линкор «Лейтенант Шмидт». В книге воспоминаний «На «Новике» Гаральд Граф уделит внимание сыну лейтенанта Шмидта Евгению": «В Севастополь приехал сын известного предводителя бунта на «Очакове» в 1905 году, лейтенанта П. Шмидта. Ему устроили торжественную встречу. Увидев на ленточках у некоторых матросов надпись «Ростислав», Шмидт сказал: «Ростислав», да? Ваш корабль – это грязное пятно на всем Черноморском флоте; он усмирил «Очакова», а его команда расстреляла моего отца…» Поднялся страшный галдеж. В этот же день на «Ростиславе» экстренно собрался судовой комитет. Долго спорили, кричали, дело доходило, чуть ли не до драки, но, ни на чем не порешили, и, по случаю ужина, отложили заседание до следующего дня. На следующий же день вопрос утратил остроту и как-то больше не поднимался». Видимо, не так уж и хотелось… Помимо этого приехавший в мае 1917 года в Севастополь сын Шмидта потребовал расправы с бывшим лейтенантом «Ростислава» Карказом, который почему-то не предусмотрел для пойманного Шмидта сухую и чистую одежду, ругал плененного матерно и грозил ему кулакам. Евгений Шмидт требовал революционной расправы над обидчиком, говоря, что требует правосудия, а не политической мести. После этого Карказа привлекли к суду, на котором его и оправдали за отсутствием состава преступления. Судьи справедливо отметили, что никто Шмидта не заставлял силой переодеваться в робу кочегара, а матерная брань в России уголовным преступлением не считается. В октябре 1917 года Карказ был снова арестован. На этот раз члены нового революционного суда были настроены иначе, и подсудимый был приговорен за неуважительное отношение к «красному лейтенанту» к 10 годам тюрьмы. Однако революционным матросам этого показалось недостаточно, и в апреле 1918 года Карказ был зверски заколот штыками на Малаховом кургане.
Сразу после посмертного награждения Шмидта начался планомерный поиск и расстрел офицеров-участников событий 1905 года. Расстреляли всех, кто был, так или иначе, причастен к ноябрьскому восстанию, а заодно и тех, кто ни к чему причастен не был. Расстрелами на Малаховом кургане в Севастополе, как известно, руководили эсеры и анархисты.
Ну, а как сложились судьбы людей, так или иначе связанных со Шмидтом?
Сын нашего героя Евгений Шмидт после казни отца жил в семье его сестры Анны в Керчи. Затем вместе с семей Избаш переехал в Петербург, где закончил гимназию, поступил в технологический институт. В начале Первой мировой войны Евгений стал юнкером Петроградской школы подготовки прапорщиков инженерных войск. В 1916 году добился, чтобы именоваться не просто Шмидтом, каких в России было немало, а Шмидтом-Очаковским. В гражданскую войну Евгений – боевой офицер в ударных частях Врангеля, бежал из Крыма вместе со всеми, кто не мог смириться с большевистским режимом. Стал эмигрантом. Сначала путь его лежал в Галлиполийские лагеря, затем Прага, где он написал книгу об отце «Лейтенант Шмидт («Красный адмирал»). Воспоминания сына». Не смотря на преданность белой идеи, русская эмиграция относилась к сыну «красного лейтенанта» весьма прохладно. Умер Евгений Петрович Шмидт в Париже в 1951 году на шестьдесят втором году жизни, так и оставшись до своего последнего дыхания яростным врагом СССР и всех социалистических преобразований. Последние годы жил в Париже, на улице Сен-Жак, в приюте «Маленькие сестры бедных». Похоронен в общей могиле. Место захоронения неизвестно…
Мало кто знает, что в конце 20-х, начале 30-х годов прошлого века в Советском Союзе, в Европе, и даже в северной Америке прокатилась вторичная волна мошенников, выдававших себя за родственников лейтенанта Шмидта, которая была еще более мощной, чем первая 1917 года. Так, например, в Вильно (принадлежавшем тогда Польше) с легкой руки некоего С. Познера, разнесся слух, что какой-то Станислав Садковский, приемный сын адвоката Тадеуша Врублевского, который защищал Петра Шмидта в суде, на самом деле – сын казненного лейтенанта. По этой причине С. Садковский просил местные власти о материальной помощи ему, как сыну героя революции. Кстати, слухи о периодическом появлении детей Шмидта муссировались… до 17 марта 1977 года, пока, наконец, музей Шмидта в городе Очаков не поставил в этом вопросе окончательную точку. Научные сотрудники музея официально объявили, что у лейтенанта П.П. Шмидта был один-единственный сын Евгений Петрович Шмидт-Очаковский, который родился в Киеве 28 февраля (15 марта) 1889 года