".
В 1905 году Петр Петрович скажет и вообще неожиданное: «Лучший способ отомстить адмиралу Чухнину это подарить ему на день право владения моей женой».
А пока юный альтруист верит, что он совершил «подвиг духа» женившись на уличной девке.
Уже в советское время опубликовала воспоминания о брате Анна Шмидт (Избаш). Вот, что писала она о его женитьбе: «Исключительной и очень яркой чертой натуры брата была целомудренность и поражающее своей фантастической строгостью отношение к женщине. Это отношение жило в нем с юных лет, признавалось им как безусловный долг, и часто было поводом его горячих споров с товарищами. Оно же побудило его к женитьбе, но эта жертва, принесенная им еще юношей в 20 лет, жертва, изуродовавшая многие годы его жизни, не изменила ни в чем его отношение к женщине». Разумеется, что иначе любящая сестра брата-героя написать не могла.
Можно согласиться, что с другими офицерами, которые встречались с нормальными женщинами и создавали нормальные семьи, Шмидт действительно не находил общего языка. Но на роль жертвы, весело проматывающий с проституткой отцовские деньги, Шмидт все, же вряд ли, подходит.
На первый взгляд описание Шмидтом своего поступка вполне благородно, но не будем торопиться с выводами! Для начала зададимся вопросом, откуда, у только что закончившего Морской корпус мичмана, могли появиться 12 тысяч рублей (сумма по тем временам астрономическая!)? Сам он таких денег заработать никак не мог. Возможно, эти деньги были положены на его имя отцом-адмиралом, стремившегося обеспечить своему старшему сыну достойное существование в будущем. При этом не исключено, что деньги (так как сумма весьма большая даже для адмирала) предназначались не только Петру, но и его младшей сестре Анне. Это вполне логично: отец, сосредоточив свое основное внимание на младших сыновьях от второго брака, сделал, однако, все возможное, чтобы помочь в жизни и своим детям от первого брака хотя бы финансово. В любом случае получается, что деньги, находящиеся в Государственном банке не являлись личными деньгами Петра Шмидта, а были заработаны его отцом и использование их, по всем правилам приличия, следовало с отцом и согласовывать.
Лейтенант Шмидт и его сын
Но и это не все! Много лет спустя, уже в 1905 году, Петр Шмидт поделает точно такой же фокус. Только в тот раз деньги будут не отцовскими, а казенными, да и проститутка классом будет намного выше, чем полуграмотная Доменика Павлова. В остальном схема поведения нашего героя будет точно такая же: присвоение чужих денег, последующее промотание их с дамой легкого поведения, затем назойливое преследование той же дамы (когда деньги уже закончились) и неуклюжая попытка обмануть всех и вся по поводу факта кражи денег. При этом, как и в первом случае, во втором, Шмидт тоже будет стремиться соединить свою жизнь с женщиной легкого поведения.
О событиях личной жизни в жизни Шмидта в 1905 году мы еще поговорим в свое время, пока же отметим, что подобное поведение для нашего героя было не случайным, а типичным! А потому вполне можно допустить, что Шмидт вовсе не отдавал безвозмездно денег проститутке Доменике (что она, вообще, могла делать с такой суммой?), а вдвоем с ней эти самые деньги и прокутил. Что же касается болезненной тяги нашего героя к женщинам именно легкого поведения, то здесь вопрос уже из области исследований старика Фрейда. Кто-то из великих сказал, что для мужчины не позор зайти к проститутке, для мужчины позор у нее остаться… Это сказано буквально о нашем герое.
Поступок с женитьбой на Доменике Павловой мичмана Шмидта стал вызовом всем!
Женитьба Шмидта на уличной проститутке вызвала к нему вполне обоснованное призрение со стороны бывший друзей и вполне ожидаемый скандал в семье. Все были просто шокированы происшедшим. Для отца Шмидта известие о выходке сына обернулось инфарктом, от которого он уже не оправился и скончался 19 декабря 1888 года в Одессе, где и был похоронен. Очень обиделись на брата сестры Мария и Анна. Их понять тоже можно, ведь, по крайней мере, Анна имела право претендовать на часть отцовских денег, чтобы устроить свою жизнь, теперь же она осталась без ничего.
Любопытно, как изворачиваются биографы Шмидта, описывая его страсть к борделям. Вот типичный образчик: «Только в одном обществе чувствовал (П.П. Шмидт – В.Ш.) себя уверенно – в женском. Но и здесь его ожидало разочарование – со всеми своими знакомыми девушками он не смог найти общего языка взаимопонимания, ибо искал ту женщину, которая поймет его Дон-Кихотовские устремления. Не понимали его сверстницы, ибо искали они мужа, а не борца за справедливость всех женщин – тружениц. Стержнем мировоззрения молодого мичмана Шмидта была борьба за счастье всего народа, в том числе и женщин-тружениц. И вот этот стержень оказался надломлен, ибо его окружение не нуждалось в борьбе за свои права. Шмидту осталась единственная возможность – попытаться принести счастье хотя бы одному человеку. Создать для себя мир трепетной заботы о спасении заблудшей души. И Шмидт таки попал в мир… падших женщин. Человеком в жизни Петра Шмидта из того мира стала Доминика Гавриловна Павлова, проститутка с Выборгской стороны. Такой выбор его стал результатом импульсивного чувства. Этим своим неординарным (на то время) поступком Шмидт бросил вызов и обществу морских офицеров, и своей родословной. Понятно, что о дальнейшей службе не могло быть и речи. Друзья-офицеры «вычеркнули» его из своей жизни, отец и дядя – прокляли, а сестры просто ничего не смогли уже предпринять».
Потрясающе! Получается, что вокруг Шмидта буквально все были виноваты в том, что не поняли его чистой и возвышенной любви к проституткам. Последних биографы при этом скромно величают «женщинами-труженицами», надломившими «стержень мировоззрения» нашего героя… Не мудрено, что после столь бурного общения с труженицами сексуального фронта, Шмидт уже не мог найти никакого взаимопонимания с обычными девушками.
Разумеется, что в сложившейся ситуации служба у Шмидта не заладилась. Семейные проблемы, проматывание отцовских денег явно не давали нашему герою возможности сосредоточиться на служении Отечеству. Кроме этого все больше начала проявляться и психическая болезнь.
Из воспоминаний Евгения Шмидта-Очаковского: "Мне приходится остановиться на семейной жизни отца и сказать несколько слов о матери, что как сыну, мне особенно больно и тяжело. Собственно говоря, брак отца трудно даже назвать таковым. Просто это было беззаветное принесение в жертву и самого себя, и своей молодой жизни, и своего счастья ради спасения одного несчастного существа от окончательной гибели. Для этого отцу пришлось уйти в отставку, порвать почти со всеми знакомствами, отказаться от представлявшейся блестящей женитьбы и завидной карьеры и, главное, поссориться со своими родными. Дед чуть не умер от удара, когда узнал о безумном поступке старшего сына, проклял его и его жену, мою мать, и до самой смерти не пожелал видеть своей невестки. Перед смертью он примирился с вызванным телеграммой отцом, но с матери проклятия так и не снял, а проклял ее еще раз, узнав подробности женитьбы и семейной жизни своего сына. Последняя была настолько ужасна, что приходится положительно поражаться нечеловеческому терпению и, воистину, ангельской доброте моего несчастного отца, вынесшего на своих плечах 17летнее каторжное ярмо семейного ада.
Драма отца долгое время оставалась тайной и для меня, и для посторонних. Все пребывали в уверенности, что отец женился «по любви», считали отца и мать счастливейшей супружеской парой и ставили их в пример другим. Мать моя была дочерью петербургского мещанина Павлова и имела многочисленную родню, состоявшую из матери – моей бабушки, совершенно простой, неграмотной старухи, брата – чиновника-пьянчужки, служившего в Экспедиции заготовления государственных бумаг, и пяти сестер, существ бесцветных и безобидных, из коих четыре довольно удачно вышли замуж, а пятая осталась старой девой и мыкалась по чужим домам прислугой «за все».
Вообще понять Евгения Шмидта можно, он все прекрасно знал и понимал, он стеснялся и стыдился своей матери, но все же, как сын, не мог писать о ней всю правду. При этом, даже в том, что он написал, чувствуется стыд и явное пренебрежение не только матерью, но и ее уж слишком простой родней.
Чтобы избежать неминуемого суда чести с последующим изгнанием с военной службы за женитьбу на проститутке, мичман П.П. Шмидт, в соответствии с поданным рапортом, ссылаясь на проблемы со здоровьем, получает «внеочередной 4-месячный отпуск внутри империи». Потом следуют «продолжение отпуска еще на три месяца по домашним обстоятельствам» и «шестимесячный отпуск по болезни». За этими лаконичными записями послужного списка скрываются все признаки служебного тупика и очевидные «прелести» семейной жизни молодоженов.
Впоследствии сестра Шмидта Анна вспоминала, что в этот период у ее брата "припадки случались раза два-три в месяц". Спасая племянника от обструкции, дядя-адмирал в январе 1888 года переводит его с Балтийского флота на Черноморский. Однако вначале он получает 6-месячный отпуск «по болезни с последующим переводом на Черноморский флот по причине "не подходящего ему климата». В Севастополе Шмидт был определен на тендер «Буг». Но и там у Шмидта не ладится. Неуживчивый характер и опрометчивая женитьба явились причиной того, что у Шмидта не сложилась служба и на Черноморском флоте. Здесь у него произошел первый серьезный нервный срыв, обнаруживший симптомы тяжелой душевной болезни.
Как всегда он не может найти общего языка ни с начальством, ни с товарищами. Дальше, больше. Явившись однажды на прием к командующему Черноморским флотом, он закатил в его кабинете истерику – «находясь в крайне возбужденном состоянии, говорил самые несуразные вещи». Немедленно Шмидт был отправлен в морской госпиталь, где его продержали две недели, а при выписке врачи настоятельно советовали мичману пройти курс лечения у столичных психиатров. Дело, однако, замяли. Доминика Павлова в это время уже ждала ребенка. 28 февраля 1889 года в семье П.П. Шмидта и его жены Доминики Гавриловны Павловой родился сын Евгений. По воспоминаниям сестры Петра, – рождение сына не изменило легкомысленного отношения Доминики Павловой к семейной жизни: она оставалась невежественной и порочной, часто исчезала из дома, пила… Похоже, этой несчастной «по жизни» женщине, уже немало пережившей, так же очень нелегко было терпеть рядом с собой душевнобольного мужа, но и свидетельство сестры Петра в данной ситуации едва ли могло быть объективным.