– Даже не знаю, честно говоря… – тяжело вздохнул тот. – Я ведь еще совсем мало знаю своих солдат.
– Плохо это, очень плохо, – озабоченно и одновременно укоризненно произнес замполит. – И вина в этом не столько ваша, сколько моя. Уж я-то их всех обязан знать, на то и комиссар. Да-а-а, Павлов, Павлов… Один из лучших разведчиков части, отличный солдат! В прошлом году на показательных учениях, получил лично от командующего благодарность за смелые и инициативные действия при выходе из строя командира разведгруппы. Обидно, служба уже к концу подходит и вдруг такой сюрприз.
– Чужая душа – потемки… – тускло обронил Игорь, сосредоточенно глядя на дорогу.
– Это не оправдание, взводный. Мы, воспитатели, должны уметь ориентироваться в этих душевных потемках, знать там все входы и выходы… А иначе, грош нам цена. С вас-то и спроса большого пока нет, служите без году неделю, а вот мне непростительно. Хоть и плохо это – бить по хвостам, но, думаю, что в ближайшее время надо будет собрать личный состав роты да поговорить по душам… Кто-то же знал, наверное, что солдат собрался в самоволку, не в пустыне ведь он живет…
– Ну допустим, что кто-то, что-то знал, – скептически обронил Игорь. – Выходит, он должен был бежать и докладывать об этом мне или Гусарову? Это, на мой взгляд, самое обыкновенное стукачество…
– Эка, вы повернули… – хмуро усмехнулся Никитин, притормаживая на красный сигнал светофора. – Я имел виду, что Павлова можно было убедить не идти на нарушение дисциплины, а вы мне про какое-то стукачество толкуете… Войсковое товарищество должно культивироваться в коллективе и находиться на должной высоте – вот в чем суть дисциплины и монолитной спайки личного состава. И это – незыблемо!
– Все правильно, а только мне непонятно, зачем солдаты ходят в самоволку? Это ведь не с институтской лекции по политэкономии сбежать – за такой прогул на гауптвахту не отправляют… – рассуждающе произнес Игорь. – Проболтаться каких-то три-четыре часа за пределами гарнизона, а потом иметь кучу неприятностей.
– Да как вам сказать… – пожал плечами Никитин. – Случаи бывают самые разные: кто-то убегает, чтобы выяснить отношения с девушкой, кто-то просто на гражданскую жизнь поглазеть, побывать, как говорится, «на воле», а кто-то, чего уж там скрывать – за водочкой в ближайший магазин, такое тоже случается… А вот что с Павловым произошло, лично мне непонятно: отъявленным нарушителем дисциплины он никогда не числился, но раз уж решился на самовольную отлучку, то значит случилось что-то из ряда вон…
– Согласен, без причины ничего не происходит, – подтвердил Игорь и чуть поколебавшись, спросил. – Скажите, товарищ капитан, вот вы ходили хотя бы раз в самоволку?
– А кто в курсантские годы не грешил этим? Вот и я – не ангел… – усмехнувшись, ответил Никитин, но в подробности вдаваться не стал.
Облокотившись спиной о стену, рядовой Павлов сидел на цементном полу камеры предварительного содержания гарнизонной гауптвахты. Когда вошли офицеры, солдат медленно поднялся. Он был без поясного ремня и головного убора. Никитин с минуту всматривался в его лицо, слабо освещенное тусклой лампочкой, одиноко висевшей под потолком. Окна в этом мрачном и тесном бетонном пенале отсутствовали, лишь на двери имелся небольшой зарешеченный квадратный проем. Сцепив руки за спиной, Игорь встал рядом с капитаном.
– Ну, раз сидеть здесь не на чем, давайте говорить стоя, Павлов, – замполит подошел к солдату. – Мы с командиром взвода хотели бы услышать ваше объяснение по поводу данного инцидента.
Десантник молчал, уставившись в пол.
– Не хотите беседовать с мной, – Никитин не повышал голоса. – Тогда поговорите с лейтенантом Березкиным.
– Спрашивайте, товарищ гвардии капитан, – наконец глухо вымолвил солдат.
– А я уже спросил: почему вы пошли в самовольную отлучку, была же какая-то причина? Отвечайте, не стесняйтесь, здесь все свои.
– Это касается только меня… – сипло произнес арестованный. – Больше мне сказать нечего…
– Значит, не хотите прояснить ситуацию? – после длительной паузы спросил Никитин. Молчание Павлова было ему ответом.
– Ну что ж, товарищ рядовой, – произнес замполит с видимым сожалением. – Когда вернетесь с гауптвахты, разговор попробуем продолжить, а сейчас могу сказать лишь одно: все усилия ваших сослуживцев направлены на подготовку к ответственным учениям, а вы, вместо того, чтобы повышать боеготовность, самовольно покинули расположение части, и тем самым подвели нас всех и, прежде всего, майора Кузьменко… Командир дивизии лично объявил ему выговор. А майор в свою очередь, наложил взыскание на ваших непосредственных начальников: старшину Гусарова и лейтенанта Березкина, – Никитин кивнул на Игоря.
Даже в полумраке помещения стало видно, как при этих словах побледнело лицо Павлова.
– Наказаны вы будете строго, очень надеюсь на то, что это пойдет на пользу и заставит вас пересмотреть свое поведение, – все так же негромко, но твердо продолжал Никитин. – Уж от кого – от кого, а от вас, Павлов, я никогда не ожидал подобной выходки… Мне стыдно за вас! До свидания, товарищ гвардии рядовой.
– До свидания, товарищ гвардии капитан, – едва слышно произнес солдат.
Никитин шагнул за порог, вслед за ним вышел Игорь, не проронивший за все это время ни единого слова. Затворив дверь, часовой, младший сержант, громко лязгнул металлической задвижкой.
Почти всю обратную дорогу офицеры молчали, испытывая, вероятно, одно и то же гнетущее чувство. Свернув с автострады, перед въездом на территорию гарнизона, Никитин глянул на Игоря и задумчиво произнес:
– Вот вам еще одна грань военной жизни, лейтенант…
Игорь удрученно смолчал.
Павлов вернулся через десять суток. Похудевший, с провалившимися глазами, он подошел к командиру взвода и доложил:
– Товарищ гвардии лейтенант, рядовой Павлов отбыл срок ареста на гарнизонной гауптвахте без замечаний. Готов к дальнейшему прохождению службы.
На лице солдата застыло равнодушное выражение. Игорь внимательно осмотрел его с головы до ног и приказал:
– Приведите себя в порядок, потом найдете меня. Можете быть свободны.
Вяло отдав честь, сутуля спину, Павлов ушел.
Игорь дописывал план боевой учебы на следующую неделю, когда в дверь кабинета постучали.
– Разрешите, товарищ гвардии лейтенант? – Павлов остановился у двери.
– Проходите, Павлов, присаживайтесь.
Солдат медленно опустился на стул.
– Мы можем поговорить доверительно, Михаил? – спросил Игорь. Помедлив, тот молча кивнул.
– Я беседовал с вашим другом Дудкиным, он сказал, что ничего не знал о том, что вы собрались в самоволку, – начал лейтенант.
– Все верно, ничего он не знал, – прерывисто вздохнул Павлов. – Я и сам не думал, что все так выйдет…
– Петр мне рассказал, что вы письмо какое-то получили? – предупредительно поинтересовался Игорь.
– Что он еще вам наговорил, тот болтун?
– Не надо так резко о друге, Михаил, тем более что ничего непорядочного он не сделал. Только сказал: «Мишка письмо прочитал и сразу расстроился». Что это за письмо, если не секрет, оно от девушки?
Солдат долго молчал, потом проговорил глухо:
– Из дома письмо, от сестренки…
– Не подумайте, что лезу в душу… – Игорь замялся, подбирая нужные слова. – Но если можно, то…
– Понимаю, товарищ лейтенант, – кивнул Павлов. – Вы обязаны знать о своих солдатах все… В общем, про отца сестра написала, опять он мать избил… А она и так едва ходит, ноги у нее больные.
– Пьет отец? – спросил Игорь.
– Пьет… – солдат горько усмехнулся. – Запивается! Неделями не просыхает… Сестра пишет, что звереть уже начал с водки. Гоняет всех, даже бабушку. Раньше-то хоть меня малость остерегался.
– Вы что, сопротивлялись ему?
– Пытался. Только силенки были не те, что сейчас… Батя у нас здоровенный, треснет кулачищем в ухо, под койку летишь. Пусть бы теперь попробовал… – Павлов медленно стиснул кулаки, его широкое простоватое лицо потемнело, глаза зверовато сузились. – Два-три прямых в челюсть, да столько же в корпус и готов алкаш!
– Что ж вы так об отце, ведь как-никак, а родной человек…
– Уж лучше вообще отца не иметь, чем такого! – со сдерживаемым гневом изрек Павлов. – Вот вы, товарищ лейтенант, когда-нибудь бегали босиком по снегу, спасаясь от «родного человека» с топором в руке?
– Да что вы, Павлов?! – воскликнул пораженный до глубины души Игорь. – Как такое вообще возможно.
– А вот я бегал, и не один раз…
Игорь долго молчал, пораженный озлобленным видом солдата. «Видно, досталось парню от жизни…» – подумал он, вслух же спросил:
– Я давно присматриваюсь к вам, Михаил, и теперь, кажется, начинаю понимать, почему вы всегда хмурый, неразговорчивый, угрюмый…
– А мы, помо'ры, почти все такие… – как-то обреченно пояснил тот. – Я ведь родом из-под Архангельска, северянин. Море у нас суровое и люди тоже суровые… Да еще и служба такая досталась: слышали, поди, солдатскую присказку: «Кто в ВДВ служил, тот в цирке не смеется!»
– Не скажите, не скажите, Михаил! – живо возразил Игорь. – Возьмите, например, вашего приятеля Дудкина, у него вечно рот до ушей.
– Это уж точно, – усмехнулся Павлов. – Петька у нас молодец: беглец, певец, и на гитаре игрец! Так про него разведуны' говорят.
– Под словом «беглец» вы подразумеваете тот случай с генералом Маргеловым? – Игорь со скрытым удовлетворением наблюдал, как Павлов понемногу начинает оттаивать, внутренне раскрепощаться.
– Верно, – подтвердил солдат.
– В таком случае хочу спросить, почему вы позволили патрулю захватить себя? Ведь и у вас был шанс получить в подарок часы Главкома ВДВ, не так ли?
– Так! – коротко подтвердил Павлов и, поразмышляв, добавил. – Только вы бы видели тех патрульных «фазаня'т»8. Все трое, как на подбор – худющие, будто весенние грачи, какие-то даже заморенные… Да и начальник ихний, пехотный старлей, тоже недалеко ушел – ростом под два метра, а тощий, как шест. Короче, я бы на раз-два с ними разобрался, но не стал этого делать. Во-первых – жалко пацанят, а во-вторых, почему-то было наплевать, что меня задержали. А насчет генеральских часов так думаю: на каждого разгильдяя, типа меня, их даже у «Бати» не хватит…