И неожиданно, с холодной и беспощадной злостью к самому себе, Игорь стал перебирать в памяти эпизоды из своего детства и юности. Он был единственным ребенком у родителей, известных музыкантов, постоянно разъезжающих по гастролям. Воспитание Игоря было всецело поручено бабушке Вере, матери отца. И бабушка воспитывала… Над кем еще, как не над Игорем, постоянно смеялись одноклассники, когда она приносила в школу горячие пирожки, разнообразные пирожные, бутерброды, чай, лимонад и кормила любимого внука на больших переменах. Бабушка была твердо убеждена, что ребенок должен питаться только ее яствами, под ее бдительным оком, но ни в коем случае не в школьной столовой. Зачастую ей казалось, что Игорь не совсем здоров – и тогда она сама носила его ранец с учебниками, а после уроков встречала внука у дверей школы, чтобы нести учебники домой. На замечания учителей об излишней опеке ответ был один: ребенок не здоров, поэтому не должен себя перегружать… Так проходило детство. Несмотря на преклонный возраст, бабушка все делала сама: стирала, гладила, убирала квартиру, ходила в магазины… Когда Игорь пытался ей помочь, а это случалось нечасто и под настроение, она твердила неизменное: «Отдыхай, Игорешенька, жизнь у тебя впереди большая, успеешь наработаться».
Время шло, жизнь диктовала свои извечные правила, Игорь менялся, и постепенно переставал быть «бабушкиным ласковым цыпленочком». Все чаще он приходил домой поздно, все чаще его можно было встретить в подъезде дома, бренчащим на гитаре в компании ребят со двора. Костя Защаблин, одноклассник и приятель Игоря, чемпион города по боксу среди юношей, не раз пытался вовлечь друга в спортивную секцию. «Ты, Игореха, прирожденный боксер, – частенько говаривал он. – Посмотри, какие у тебя длинные руки, просто загляденье! Можно работать на большой дистанции, не подпуская противника к себе… Хочешь, я покажу тебя тренеру?» Игорь только отшучивался: «Ни к чему попу гармонь и разряд по боксу!»
Он виртуозно играл на гитаре, унаследовав от родителей хороший музыкальный слух. И если бы настойчивость и терпение, то со временем мог стать неплохим музыкантом. Но и тут ничего не получилось, дальше уличных незамысловатых песенок Игорь не продвинулся.
В девятом классе на одной из вечеринок, Ася Наумова, девушка, к которой Игорь был неравнодушен, сказала, что в его длинных музыкальных пальцах неплохо бы смотрелась сигарета. И тогда он впервые закурил. Постепенно курение вошло в привычку. Первое время бабушка и мать возмущались, обнаруживая в его карманах сигареты, жаловались отцу, которому всегда было некогда, потом перестали, и парень продолжил курить в открытую.
На первом курсе института, как и многие однокашники, Игорь решил заняться самым мужественным видом спорта – парашютным. Совершил три прыжка «на веревку» – так называлось принудительное раскрытие парашюта. Четвертый прыжок должен был состояться уже на «ручное раскрытие», но до него дело не дошло. Именно в это время Игорь получил права водителя, и отец разрешил ему пользоваться машиной. Теперь Игорь днями не вылезал из-за руля новенькой «Волги». И это показалось ему гораздо интереснее парашютного спорта, где строгие инструкторы требовали неукоснительной дисциплины и усердия.
И вот теперь, лежа на горячей земле, обессиленный, ненавидящий самого себя, он с холодной злобой подводил итог своей двадцатитрехлетней жизни. Он не состоялся ни как музыкант, ни как спортсмен, ни как офицер-разведчик Воздушно-десантных войск… ОН НЕ СОСТОЯЛСЯ!!! Чего он достиг за свои двадцать три года? Стал инженером-автомобилистом? Хорошо, пусть будет так… Но пришел час, и Родина надела на него погоны, приказала: учись военному делу, служи! А он не готов служить: невынослив, плохо развит физически. Слаб в коленках, что называется… Лежит на земле опозоренный, не в силах двигаться дальше, в то время как боевые товарищи пошли вперед, хотя легче им не было.
Так на что же потрачена юность – лучшая пора мужского становления? Неужели только на бесконечные вечеринки в сигаретном дыму, под бряканье гитары, под пивко, под сумасшедший рев магнитофона… Выходит, в нем не было ничего такого, что могло бы хоть как-то равнять его с этими солдатами, почти его ровесниками.
«Черта с два! – мелькнула неожиданная, злая и спасительная мысль. – Было! Еще как было!»
Ведь не побоялся же однажды вступиться за человека… Вернее будет так – боялся, но пересилил страх и впоследствии еще долго гордился собой. В тот памятный вечер они возвращались с Костей Защаблиным из кино. Под аркой, между домами, шла драка. Четверо избивали двоих, точнее – одного. Другой лежал на снегу, лицом вниз, прикрывая окровавленными ладонями голову. Несколько секунд Игорь стоял, окаменев, ноги налились свинцовой тяжестью. А парень, который еще держался на ногах, сгибался все ниже и ниже под хлесткими ударами четверых. И вдруг какая-то пружина распрямилась в Игоре. Рванул за рукав друга:
– Поможем, Кот, ведь забьют же!
И услышал в ответ торопливое, произнесенное равнодушным голосом:
– Милицию лучше позвать… Да и вообще, брата твоего бьют что ли?
– Но ведь ты же боксер, Кот, первый разряд имеешь?! – изумленно уставился на него Игорь.
– Я – боксер на ринге, а не в подворотне, – был ответ. – А против лома – нет приема… Сунут нож в бок и – приветик…
– Сволочь ты… Понял, ты кто! – крикнул Игорь и бросился к дерущимся. Ему здорово досталось тогда. Но главное было не в этом: он понял, что может проявить волю, если надо. А с Защаблиным всяческие отношения порвал, навсегда вычеркнул его из списка друзей.
Или тогда, будучи уже студентом, на уборке картошки в подшефном колхозе. Всю их учебную группу захватил дух соревнования. И он, Игорь, дал себе слово обогнать всех. Трудился с каким-то непривычным азартом и усердием, не разгибая спины и занял-таки первое место. Ему вручили символический «лавровый венок» победителя, сплетенный из пожухлой картофельной ботвы. И сил в тот раз хватило, и усердия, и упорства, стоило лишь захотеть победить. А значит, все это в нем есть: и мужество, и самолюбие, и сила… Есть! Только надо было работать над собой, постоянно и целеустремленно развивать эти качества. Но идти этим путем всегда было некогда, а точнее – лень. О будущем думалось легко, все впереди было ясно и просто: институт, диплом, приличная профессия, обеспеченность, безмятежный житейский покой… И вот теперь пришлось за все это платить! Платить дорого и жестоко – честью офицера и человеческим достоинством.
«Ты не офицер, а позорище! Двадцатитрехлетний избалованный, ничего не умеющий инфантил! – что-то неистовое и горячее вдруг взорвалось в глубине его сознания. – Но если хотя бы немного уважаешь себя, то не малодушничай, а встань и пойди вперед! Обгони всех, даже самого капитана Никитина!»
Игорь посмотрел на командира. Тот сидел на камне молча, его отстраненный взгляд был направлен куда-то вдаль. Словно завороженный, Игорь стал медленно подниматься, не сводя глаз с этого похудевшего и ставшего таким родным лица, заросшего за дни похода жесткой черной щетиной.
Лейтенант распрямился в полный рост, повесил на плечо ремень автомата. И только тогда капитан посмотрел на него. Всего, чего угодно ожидал в этот миг Игорь: укора, просьбы, приказа, даже угрозы, – но только не этого спокойного, смертельно усталого взгляда командира разведгруппы «Гамма».
Их глаза встретились, и лейтенант не сумел, не смог отвести своих. Никитин пересилено встал, расправил широкие сильные плечи.
– Оружие понесете сами или вам помочь, Игорь? – спросил он. И срывающимся от волнения голосом тот прошептал:
– Я… Я сам, товарищ капитан… Сам… Только… простите меня… Я…
– Идемте, лейтенант, – не дал договорить ему Никитин. – Ребята уже заждались.
Глава 12
Игорь погрузил лицо в воду и держал до тех пор, пока не стал задыхаться. Тогда он поднял голову. А потом снова и снова пил до ломоты в зубах прозрачную воду из быстрого шумного ручья, сбегавшего откуда-то с вершины конусной сопки, густо поросшей деревьями, стоявшей на отшибе от других.
Никитин внимательно осмотрелся, удовлетворенно произнес:
– Здесь и заночуем, гвардейцы, плато подходящее, и обзор хороший. Место, конечно, не ахти, но нам выбирать не приходится: вода, наконец-то, есть, горячее можно приготовить, фляги наполнить, помыться… Да и ночь подходит, двигаться дальше нет смысла. Можно, конечно, спуститься, там будет удобнее ночевать…
– Не стоит, товарищ капитан, внизу отдохнуть не получится, – возразил Гусаров. – Там болотистая марь из-за этого ручья: комары и мошка нас заживо сожрут, а здесь их ветерок хоть немного сдувает.
– Значит, так тому и быть… – капитан сбросил с плеч ранец, положил на него бинокль и автомат, присел на камень, достал из планшета карту, долго всматривался в ее зеленое поле. Произнес удовлетворенно:
– Итак, разведчики: позади девяносто километров, следуем, как говорится, по расписанию… Еще немного – и войдем в зону учений. А что можете сказать о территории проведения учений, ефрейтор Дудкин?
– Территория проведения учений условно считается вражеской! – без паузы отрапортовал тот. – Только разрешите вопрос, товарищ капитан?
– Слушаю.
– Если командование «северных» не соблазнится мостом на реке Каман, то о какой зоне учений идет речь? Их ведь здесь попросту не будет…
– А это нас не должно касаться, – строго и назидательно произнес Никитин. – Нам поставлена боевая задача и мы не имеем права ее обсуждать… Понадобится «северным» тот мост или не понадобится – мы обязаны быть наготове условно уничтожить его во что бы то ни стало… Ракетная… да и любая техника противника не должна попасть на восточный берег Камана, это приказ! И он должен быть выполнен любой ценой, пусть каждый из вас накрепко запомнит это!
– А что будет являться фактом уничтожения моста? – поинтересовался Игорь.
– Небольшой безвредный взрыв у одной из его несущих опор. Но тут есть одно обязательно условие: данный взрыв должен быть отмечен взлетом красной сигнальной ракеты. Для офицеров-посредников, контролирующих действия противоборствующих сторон, это будет означать, что мост уничтожен.