«Спасибо тебе, моя любимая Пе'тица!» – мысленно поблагодарил Дудкин свою далекую болгарскую невесту.
Теперь в костер можно было класть даже промокшие ветки. Шипя и исходя паром, они загорались под воздействием сильного пламени. Набросав на него сверху несколько толстых сучьев, разведчики подтащили к костру Павлова. Обступили кострище, наслаждаясь его живительным жаром. От их одежды клубами повалил пар.
Резо, все это время, исподволь наблюдавший за работой Дудкина, положил руку на плечо товарища, глядя ему в глаза, чуть пафосно, но с искренней теплотой в голосе, произнес:
– Не переживай, друг, за письмо, да… Вот так же, как этот костер, еще сильнее разгорится ваша с Петей любовь, поверь мне.
– Спасибо, Резо, – Дудкин был явно тронут. – Так оно и будет, надо только выжить и Мишку спасти.
– Выживем, на то мы и десантники… – заверил сержант и попросил, протягивая ефрейтору плоский котелок. – Набери-ка водички, Петя-джан, чай вскипятим, да завтракать будем.
– Это дело! – Дудкин направился к реке.
– Развед-привет, Миша! – Дудкин прикоснулся ладонью к щеке Павлова, потрепал ее. – Просыпайся, дружбан, тебе надо позавтракать, мы чаёк заварганили, тушенку разогрели…
Не открывая глаз, Павлов тихо, но отчетливо промолвил:
– Да разве ж я хотел, мама? Разве ж я знал, что все так выйдет? – с этими словами больной попытался приподняться. Резо осторожно уложил его на просушенную плащ-палатку, прикоснулся ко лбу, полыхающему жаром. Немного погодя Павлов открыл глаза, взгляд его был почти бессмысленным. Лишь через несколько минут он стал проясняться. Павлов узнал склонившегося над ним сержанта.
– Резо… Где мы сейчас?
– К реке вышли, Миша-джан, плот связали, скоро поплывем. Только ждали, когда ты проснешься. Сейчас ты должен покушать.
– Х-холодно… – с трудом выговорил Павлов. – Я… в с-снегу лежу?
– Нет, нет, Миша, – успокоил Резо. – Просто всю ночь шел дождь, ты немного промок.
– А с-сейчас д-дождь идет?
– Чуть-чуть, джан. Но скоро совсем перестанет, да.
– Х-холодно, о-оччень хол-л-лодно… Резо, согр-рей… З-замерзаю… Петя, дру-у-уг… Петруха… – раненый снова стал бредить.
– Ну что решаем, сержант? – Дудкин вопросительно смотрел на Абшилаву. – Двигаемся или малость подождем? Река-то вздыбилась, аж ревет, плыть опасно…
Тот сосредоточенно перебирал в укладке медикаменты, тяжело вздохнул:
– Надо плыть, Петя. Совсем мало ампул осталось, а Мише все хуже, боюсь простудить его. Ты слышал, как он бредил ночью?
– Слышал. Такого еще не было…
Абшилава решительно сказал:
– Ждать больше нельзя, можем опоздать! Сам знаешь, впереди у нас почти сто километров реки, будем рисковать!
– Как думаешь, в поселке геологов кто-нибудь живет сейчас?
– Очень надеюсь, что да, – Абшилава забросил на спину промокший ранец, повесил на шею автомат. – Иначе все зря, понимаешь, дорогой, зря…
– Что зря?
Вместо ответа сержант зашагал к подтянутому к берегу плоту, бросил на него вещи, вернулся к раненому. И только когда Павлова уложили на приготовленное для него ложе из веток, сказал негромко:
– Не хочу, чтобы получилось так, что мы Мишу зря по тайге тащили двадцать километров… Отвязывай веревку, Петя, плывем! – Резо оттолкнулся шестом от берега.
Глава 17
Когда в кустарнике, среди камней, промелькнули одна за другой две фигуры преследователей, Тихон Зверев, выматерившись про себя, остервенело скрежетнул зубами. Его надежды не оправдались, чекисты (а он теперь не сомневался, что это именно они) шли разрозненно – вторую пару он заметил только через минуту. Значит, разобрались в следах и ждут засаду. Надеяться на то, что все четверо сойдутся вместе: бесполезно. Сначала надо убирать первых двоих, а там – как бог даст… Он приготовился стрелять. Оба ствола его тульского дробовика двенадцатого калибра были заряжены волчьей картечью, и он мысленно похвалил себя за это: ни пули-жака'ны, ни крупная дробь, ни нарезные стволы-вкладыши, сработанные под винтовочный патрон, в данном случае не годились. Не помог бы и «Браунинг» – на таком расстоянии можно было промахнуться. Он, Тихон, слишком измотан, чтобы рассчитывать на точный выстрел.
Прикрыв полой зеленого брезентового дождевика затыльник ружья, Зверев осторожно, чтобы не было слышно щелчков, взвел оба курка и, передернув затвор пистолета, по старой бандитской привычке, сунул его за поясной ремень сзади, чтобы в любой момент можно было выхватить оружие из-за спины. Положив ствол на камень, стал ждать. Стрелять он должен был только наверняка, чтобы прикончить обоих преследователей двумя, а по возможности, одним выстрелом. Тихону было не впервой убивать людей, и он почти не волновался. Беспокоило другое: промахнувшись, ему было бы достаточно сложно перезарядить ружье, простреленная в запястье рука никуда не годилась. Зверев уже почти не ощущал ее, перетянутую жгутом и онемевшую от боли. Медленно, стараясь не дышать, он прицелился в чекистов, склонившихся над тем местом, где он, расставшись с Чекерзом, делал себе перевязку. Подрагивая, ружейная мушка остановилась на голове того, который находился справа. Зверев положил палец на спуск, выбирая его миллиметровый ход. В самый последний момент, когда он уже был готов спустить курок, промелькнула неожиданная мысль: «Может, не пойдут в мою сторону, а кинутся по следу американца? Тогда можно отлежаться здесь до ночи, а потом уковылять с этого проклятого места…»
Но надежды Зверева не оправдались: один за другим чекисты двинулись по направлению к нему. След шпиона они не заметили, длинный прыжок Чекерза был тому причиной.
Никитин догнал оторвавшегося от него Гусарова и едва поравнялся с ним, как услышал его дикий выкрик:
– Ложи-и-ись!
Что его спасло: мгновенная реакция спортсмена или максимально обострившееся за последние дни чувство опасности? А может быть, его спас сильный толчок старшины, который, падая, успел оттолкнуть от себя капитана? Он почти не расслышал выстрелов, только почувствовал, как обожгло шею и лопатки. И тут же над головой капитана, захлебываясь длинной очередью, застучал автомат Гусарова. Кривясь от боли, Никитин перевернулся на бок, бегло глянул на старшину, строчившего вверх, где между гранитными валунами что-то шевелилось. Гусаров резко оборвал стрельбу, перекатился к капитану.
– Живы?!
– Жив! – тот болезненно поморщился. – Спину только зацепило.
– А мне в бедро угодил, сволота! – скрипнул зубами Гусаров. – Сейчас перевяжу вас, товарищ капитан, – он сделал попытку привстать.
– Ни с места! – остановил его Никитин. – Перевязки потом будем делать, сейчас над брать этого… Ты не попал в него, Андрей?
– Вроде нет, брал повыше, – Гусаров приподнял голову, всмотрелся. – Кажется ворочается, гад!
Позади разведчиков послышались торопливые шаги. Пригнувшись, короткими перебежками приближались лейтенант Березкин и рядовой Жаргалов. Увидев окровавленную спину капитана, Игорь побледнел, его глаза расширились. Никитин опередил его вопрос:
– Так, ребята, одного достали, а другой, видимо, сейчас отрывается… Действуем быстро: Березкин и Жаргалов прикрываете нас, мы с Гусаровым идем на захват.
– А может, мы пойдем, товарищ капитан? – спросил Бато. – Ранены же вы…
– Нет! – коротко и безапелляционно отрезал Никитин. – Вы мне нужны невредимые… Гусаров, работать можешь?
– Могу, – отозвался старшина.
– Тогда приготовились! Березкин, Жаргалов, держите бандита на мушке, не давайте высунуться. Стрелять на поражение запрещаю, надо взять его живым.
– Есть, товарищ капитан!
Резко оттолкнувшись ногой, Никитин бросился наверх, лавируя между кустами, упал за большим валуном. То же самое проделал и Гусаров. В камнях шевельнулась человеческая фигура, приподнялась голова в накинутом на нее капюшоне, тускло блеснул ствол ружья. Позади, почти залпом, ударили из автомата и винтовки Березкин и Жаргалов. Пули угодили в гранит над головой диверсанта, завывая, рикошетом отлетели в стороны. Тот снова приник к земле, а разведчики успели за это время переместиться еще на десяток шагов вперед. Лежа позади капитана, Гусаров заметил, что камуфляжная куртка Никитина потемнела от крови еще больше. Переведя взгляд на свою раненую ногу, Андрей увидел, что пятно выше колена расползлось шире. В сапоге липко и горячо хлюпала кровь.
– Товарищ капитан, вас надо срочно перевязать, – с тревогой в голосе сказал он.
– Потом, Андрей, потом… – отмахнулся Никитин. – Сначала надо взять этого… Ты сам-то как?
– Держусь!
– Тогда пошли, ребята прикроют.
– Погодите, – остановил его Гусаров. – У него вроде двустволка, давайте заставим его выстрелить из обоих стволов сразу.
– Как?
– Дайте ваш берет, – Гусаров поднял с земли ветку, надел на нее берет Никитина, высунул из-за камня. Бандит не стрелял. Выжидали внизу и лейтенант с Жаргаловым, наблюдая за действиями старшины. Тогда Гусаров приподнял над камнем, буквально рядом с капитанским, свой берет. И тотчас же хлестнул сдвоенный выстрел, свинцовая картечь разбилась о камень, секанув по лицам десантников острой гранитной крошкой. Ветка вылетела из руки Гусарова.
– Вперед! – услышал он голос Никитина и бросился за ним, превозмогая дикую боль в ноге. Навстречу разведчикам из-за валуна поднялся старик. Огромный, бородатый, с повисшей плетью левой рукой, перевязанной окровавленным бинтом. Возле его ног переломленное, с недовыброшенными стреляными гильзами, валялось охотничье ружье. Медленно пятясь, старик уперся спиной в отвесную скалу, остановился. В его глазах полыхала такая сумасшедшая ненависть, сведенные дикой злобой губы кривились так страшно, что Гусаров невольно остановился. Замерли и подбежавшие снизу Игорь и Жаргалов. Лишь один Никитин продолжал медленно наступать на бандита, не сводя с него испепеляющего взгляда. Лицо капитана закаменело в страшной мучительной гримасе, переполненные едва сдерживаемой яростью глаза, казалось, прожигали бандита насквозь.