– Хейден Берк, генерал армии Саореля. Неужели не помнишь даже это? – изумляется она. – Ты сама на себя не похожа, Анна. Как ты могла забыть того, ради кого хотела лишить себя жизни!
– Сознание помутилось, – отмахиваюсь и отгибаю край одеяла.
Фрейлина сверкает глазами, в которых горит тихая ненависть. Ее губы поджимаются, она хочет выговориться, но не смеет.
– Элизабет, – вздыхаю. – Мне очень жаль, что ты попала сюда со мной и из-за меня. Я постараюсь сделать так, чтобы наша жизнь и здесь была полной и счастливой.
– Моя семья отреклась от меня, Анна. За то, что я достала тебе тот яд, его высочество никогда меня не простит. Я умру старой девой по твоей милости. Здесь, – по ее щекам снова текут слезы, – в этой дыре! От какой-нибудь болезни!
– Болеть мы не будем, – с уверенностью говорю я. – Обещаю, я о тебе позабочусь.
Она молча отворачивается:
– Могу я идти спать? – спрашивает подавленно.
– Да.
Отогреть эту ледышку будет непросто. Как бы под толстым слоем льда ни зияла дыра вместо сердца. И сможем ли мы снова стать подругами? И были ли мы ими? Кто знает, для чего Элизабет передала прошлой принцессе яд: из-за жалости, или потому, что мечтала сделать Реигана вдовцом?
Я ложусь в холодную постель. Хейден Берк – имя незнакомое. Он погиб, защищая Саорель от захватчика-Реигана. Проиграл. Саорель сломлен, лишен единственной наследницы престола. Ох, уж и наследие мне досталось. Есть ли у меня право жить обычной жизнью селянки, отвергнув прошлое истинной принцессы Саореля?
***
Ночь выдается беспокойной, а утро начинается с забот.
Для начала я принимаю ванну, воду для которой таскали ведрами – водопровода в замке нет. Затем меня кормят: приносят еду, ждут, уносят пустые тарелки. Софи шныряет по комнатам, словно заведенная. Элизабет при деле: наряжает меня, уговаривает затянуть корсет потуже, вообще, надеть его. Даже туфли мне застегнуть пытается. А потом она предлагает погулять по саду, заняться вышивкой или молитвами. Это для души полезно – вот, что говорит.
Ну, да.
Только это не для меня. Мне бы понять, как дальше действовать, потому что единственное, что я хочу – это спрятаться, опомниться и зализать душевные раны. И не геройствовать, а просто попробовать жить в новых реалиях. Спешка здесь ни к чему.
Но от прогулки я не отказываюсь. И вот мы чинно бредем по старому заросшему парку в сопровождении господина Ройса, который вызвался нам все показать. Парк однозначно красив и стар, каменные кладки полуразрушены и выбелены солнцем. Когда-то Рьен основали предки Уилберга, его обустроил Эвирус Уинберг, прадед Реигана. Он любил здесь охотиться. В те времена и деревня процветала, а сейчас, судя по словам господина Ройса, все пришло в упадок. Земли остались бесхозными. Нет, они, конечно, все еще принадлежали императорской семье, и господин Ройс был назначен управляющим здесь не просто так, он и сам относился к знатному роду, вот только был бастардом и не имел титула. А вот староста в Рьене был самым обычным простолюдином, и господин Ройс не особенно ему доверял. Брин, по его мнению, был глуп и жаден. Деревня, вообще, держалась на честном слове. Эвирус Уинберг в свое время возвел здесь много каменных домов – не будь их, все бы разрушилось подчистую. В деревне была и кузница. Ее строили для того, чтобы в сезон охот менять подковы лошадям, не более. Раньше все в Рьене работало на досуг императора и его гостей, а сейчас здесь имелась своя пасека, где заготавливался мед, да сыроварня. Все это, конечно, везли в столицу. А чуть дальше, к северу добывали железо. Рудник был небольшим, но из Рьена там работало много рудокопов и горняков. Этим и жили.
– Для войны нужно много железа, император сейчас очень заинтересован в развитии месторождений, – господин Ройс едва поспевает за мной, и я замедляю шаг. – Но Рьен все также заброшен …
Слишком уж привратник молодится. Элизабет недоуменно сопит, пропуская его слова мимо ушей. Ей, вообще, претит общество слуги.
– Почему? – спрашиваю, присаживаясь на старую скамью в саду и приглашаю господина Ройса сесть рядом, но он и подумать не может, что ему позволено сидеть рядом с такой важной особой.
– Рьен всегда был уединен. Сюда никто не приезжает. Это личная земля его величества.
– И он давно забыл о ее содержании, – усмехаюсь я. – Господин Ройс, может, у деревенской травницы есть что-нибудь для ваших коленей?
Мужчина хмурится, а я подозреваю у него обострение артрита. Слишком уж хромает.
– Если бы, – он скрывает улыбку, – нет там ничего путного, кроме дурманов. А иные травы почти не помогают. Как лекаря не стало, Асинья травами пытается лечить. Она у своей матери училась, а та – у своей, но Асинья рано осиротела, ей сейчас шестнадцать, и скоро замуж позовут, а у жены другие интересы.
Шестнадцать? На мой современный взгляд, рано ей еще замуж.
– А там, где рудники, значит, лекарь есть?
В блеклых, почти бесцветных глазах господина Ройса вспыхивает удивление, но он тотчас его скрывает. А я понимаю, как оконфузилась – принцесса, и не знаю чего-то очевидного.
– Как его величество подписал закон о горном деле, так в каждом объединении горняков должен быть лекарь, прошедший лекарскую школу, – отвечает господин Ройс.
– Но рудники находятся за пределами Рьена, – задумчиво говорю я.
Хмурюсь и потираю виски, пытаясь понять, как действовать. В моем воображаемом мире все как-то легче выходило. Необразованные селяне и я, врач – вуаля! – мы строим новый почти демократический мир. Но в реальности все иначе – нельзя бросаться во все тяжкие, не узнав мир. А он суров, и мне в нем ох, как неуютно. И, если честно, мне штурмовать его страшно.
Я оставляю господина Ройса в саду и увлекаю насупившуюся Элизабет в небольшую часовню. А ей идти тяжело, она к длинным прогулкам не привыкла и нудит мне что-то о возвращении. А мне интересно узнать о местных богах. Все-таки я немного исследователь. Тот, кто диссертацию писал, меня поймет.
Пантеон, оказывается, включает нескольких богов: главенство отдано Рудо, богу-завоевателю, а рядом с ним Аэль – чистота, милосердие, духовность, изначальная мать и Сарон – бог познания. В часовне тихо и светло. На алтаре слегка подгнившие цветы для прикормки духов, дымят лампадки. На кольце под потолком висят на алых лентах и шумят под порывами ветра металлические пластины.
– Клятвы, – говорит Элизабет, глядя на эти необычные украшения. – Много же их сюда навесили.
– Что? – переспрашиваю я. – Клятвы?
– Ох, – вздыхает она, утомленная моей амнезией. – Эти пластины продаются в храме. Когда кто-то о чем-то хочет попросить богов, то дает взамен клятву.
Интересно.
Узнать бы об этом подробнее, но сильно раскрывать перед Элизабет свою неосведомленность пока не хочется, я и так много себе позволила.
– Надо пройти по всем комнатам в замке, – говорю я, – и посмотреть, что нужно починить.
– Зачем? – удивленно спрашивает фрейлина.
– Нужно выделить на это деньги, – говорю очевидное, – чтобы привести замок в порядок.
– Разве мы должны этим заниматься? – удивленно и даже оскорбленно тянет Элизабет.
Вздыхаю.
Она еще более оторвана от реальности, чем я. Конечно, должны. Кто же еще это будет делать?
– Со временем придется поехать в деревню, – сообщаю я.
– Что? – изумленно восклицает фрейлина. – Но ты, Анна, аристократка, супруга императора. Ты не можешь… Это позор…
– Позор? – поворачиваю к ней голову и вскидываю бровь.
– Он изгнал тебя, ты не понимаешь? Твое положение отвергнутой женщины… чужестранки… оно унизительно! И ты рискнешь выйти из замка? Поедешь туда, чтобы на тебя смотрели?
Снова вздыхаю – на этот раз протяжно и обреченно. Поеду обязательно. И дело тут не в моем упрямстве, а в сроке, который озвучил Реиган. Спустя месяц он приедет и стребует с меня супружеский долг, а не хочу. И более того, не буду. Мне нужны пути отступления, а без знания своих возможностей, у меня не хватит сил.
Кстати, о возможностях…
– Сколько у меня денег, Элизабет?
Фрейлина краснеет, потом бледнеет – в общем, семафорит всеми цветами радуги. Не к добру.
– Его высочество выделил тебе на личные нужды двенадцать тысяч саваев, на прислугу – тысячу, на свиту – пять тысяч, на содержание дома и обеспечение – двадцать тысяч в год.
– Разово на год?
Элизабет кивает. Значит, в ее обязанности теперь входит ведение моей бухгалтерии. И все деньги у нее? Вшиты в кружевные панталоны?
Фрейлина молча снимает с шеи ключ на цепочке и протягивает мне.
– Можешь пересчитать. В сундучке документ, подписанный его высочеством. Там все суммы указаны.
Ее лицо изумленно вытягивается, когда я так и делаю – забираю ключ. Видимо, прежде я делами вовсе не интересовалась, да и сильных ограничений не было, раз я успела даже в долги влезть.
– Но… но… – Элизабет изумленно тарахтит. – Зачем тебе деньги? Ты не должна ехать в эту деревню. Ты – чужая для них. Ты ненавидишь Эсмар. Сколько раз ты проклинала этих людей. Здесь все знают, что ты… – и ее рот вдруг кривится: – вела себя непристойно!
А я уже иду в дом, чтобы открыть волшебный сундучок, и Элизабет нервно торопиться за мной. Сундучок оказывается весомым, его приносит Софи и ставит передо мной. А я сажусь в кресло, склоняюсь и проворачиваю ключ в замке. Распахиваю крышку, а там – мама дорогая, мешочки с монетами, много купюр и драгоценности. И письмо с печатью и солидным росчерком. Написанное рукой скорее секретаря, нежели самого принца, но подпись его – резкая, размашистая и угловатая.
– Элизабет, – говорю недовольной фрейлине, которая поджимает от злости губы. – Разузнай у госпожи Ройс, что именно ей нужно из продуктов и утвари и сколько еще надо закупить свечей.
– Говорить с прислугой? – раздосадовано шипит фрейлина. – Они только и годны, чтобы приказы выполнять. Не наше это дело – интересоваться их заботами!
– А наше дело какое? – спрашиваю ее в лоб, тоже раздражаясь. – Крестиком вышивать? – сдвигаю ее в сторону. – Раз взялась расходы вести – веди, но деньги выдавать буду я. И я хочу знать, на что они тратятся, и сколько все это стоит.