– Эта бестолочь прохлаждалась, пока я работала на кухне, как прислуга! Я аристократка! –Я не потерплю такого поведения!
В моей душе вскипает негодование.
А когда Софи молча поправляет кудрявые, короткие и как-то неровно остриженные волосы, а затем покорно приносит извинения, я взрываюсь:
– Аристократка? – повышаю голос. – Да ты нахлебница, Элизабет! И здесь, – я подхожу к ней, – ты будешь работать с нами на равных. И Софи теперь под моей защитой. Только тронь ее еще!
Фрейлина переводит на меня ошарашенный взгляд.
– Но… Ты сама говорила, что нельзя давать им спуска! А эту, – и она тычет пальцем в Софи: – эту уродину ты сама велела остричь и вечно над ней потешалась!
Я каменею, а Софи лишь снова натягивает чепец. И мне становится безумно стыдно.
– Так, – хмурюсь я, подхожу к двери, открываю и указываю Элизабет на выход: – Пошла вон!
– Что?
– Пошла вон, – повторяю, прожигая ее взглядом: – Убирайся отсюда!
Фрейлина сверкает глазами, а потом бросается к двери и вылетает вон. А я разворачиваюсь к служанке и чешу затылок, чувствуя неловкость.
– Прости, – говорю ей, и она замирает и смотрит так, будто впервые видит, – и за Элизабет и за… прошлое. Этого больше не повторится. Я была неправа.
Она вскидывает изумленный взгляд, но тотчас прячет за белесыми ресницами. А мне хочется отмыться – от грехов Анны и Реигана, от их жизни, наполненной грязью.
– Спасибо, ваше высочество, – хрипло говорит Софи и я вижу, как она стискивает челюсти, часто моргает и щуриться, а ее глаза увлажняются. – У вас будут для меня поручения?
– Да, – улыбаюсь я. – Первое поручение – мигом на кухню, Софи. Ты еще не завтракала. А мне сейчас нужно понять, что закупить в деревне, и сделать чертежи для кузнеца.
Я беру с собой на кухню бумагу и перо с чернилами. И да, первое время диву даюсь, как этим пользоваться. Как не заляпать все кляксами? Как выглядеть вменяемо, пытаясь вывести на бумаге закорючку.
Пока Софи ест, а госпожа Ройс чистит кастрюли и сковородки, я сижу за столом и занимаюсь подсчетами. И выглядит это примерно так:
– Сколько истрачено на освещение?
– Пятнадцать восковых свечей по пятьдесят гринеев, – отвечает госпожа Ройс, – то есть семь с половиной саваев, и пять сальных свечей… по одному гринею.
– Гм, – чешу за ухом. – Раз сальные дешевле их можно закупать больше.
– Воняют страшно, – отвечает на это госпожа Ройс. – Но, если надо, закупим.
Вычеркиваю – нам и без свечей здесь воздуха мало. Не надо.
А дальше пишу с жуткими кляксами, неаккуратно и размашисто:
– Мука… истрачено… – «столько-то», и так по пунктам.
А потом составляю список покупок и добавляю туда еще бумагу и чернила. И тканевое полотно, потому что я почти все потратила на Эмсворта. А в дальнейшем мне будет необходим инструмент: по-началу, иглы и несколько хирургических ножей, лотки для стерилизации. В общем, деньги нужны позарез. Придется экономить.
– Ваше величество, – говорит госпожа Ройс, – подтапливает погреба. Если снова будет дождь все продукты пропадут.
– Погреба надо осушить, воду вычерпать, – вздыхаю обреченно. – Придется стены укрепить, обложить мешками.
Досадливо прикрываю лицо рукой, когда понимаю, что так придется жить долго. И въезжать во все дела по-настоящему, как хозяйке целого замка. И заботиться о таких вещах, как затопленные подвалы, или о том, чтобы срубить старые деревья в саду, пока они не рухнули кому-нибудь на голову, о том, что невозможно спать на мешках, набитых сырым сеном, еще и потому что в них заводится кусачая живность, или о том, что Софи приходится каждое утро стирать в холодном ручье, потому что здесь нет стиральной машинки.
Приказываю позвать капитана Эрта и велю ему найти людей и вычерпать воду, а затем почистить стены от плесени и убраться. А пока солдаты заняты делом, я снова беру бумагу и чернила. Нужно изготовить инструмент, и я долго вычерчиваю на бумаге наброски того, что хочу.
Где-то на краю подсознания вспыхивает мысль, что я давно не видела Элизабет. С тех самых пор, как выгнала ее из комнаты. Притихла девка, может и к лучшему.
Увлекаюсь чертежами настолько, что невольно вздрагиваю, когда Софи осторожно подходит ко мне со спины.
– Прошу прощения, ваше высочество, – говорит она своим обыденным тоном, – но там леди Голлен… кажется… умерла.
– А? – и я разом покрываюсь холодным потом и срываюсь с места.
У меня еще никто так просто не умирал!
***
– Софи, – устало вздыхаю, глядя на Элизабет: – еще воды!
С сожалением оглядываю пустые склянки, валяющиеся на полу, а потом усиленно похлопываю Элизабет по спине, а она кряхтит и постанывает.
Да, милая, промывать желудок – процедура не из приятных.
Подношу к ее дрожащим губам чашу с теплой водой, принесенную служанкой. Вспоминаю, какое именно снадобья купила: что-то от бессонницы, кажется. Она выпила все и разом. Что за манера стразу травиться?
Мы с Софи раздеваем фрейлину до рубахи, укладываем на бок и укрываем. Ту трясет, она часто дышит, находится на границе сна и реальности. Ну, хоть живая. А ведь и правда, лежала, словно тряпичная кукла, почти без дыхания. В настойке были семена мандрагоры и яды.
Элизабет бледна, часто коротко дышит и постанывает от боли. Глупая девчонка! Ей ведь и двадцати нет. Где-то и свою вину чувствую.
Она совсем плоха. Губы синеют, вдохи становятся короче. А в какой-то момент и вовсе затихают. Софи странно методично сообщает:
– Вот теперь точно, – и добавляет: – да прибудет в благости дух леди Голлен на земли богов.
– Рано еще к богам, – цежу я, стаскивая Элизабет на пол.
Я обещала о ней позаботиться!
Укладываю фрейлину на спину, слегка запрокидываю ее голову и под изумленным взглядом Софи приступаю к реанимации. К богам она захотела – нетушки! Ты давай здесь пострадай, а уж потом в райские кущи. Или думаешь рай каждому дается? Я вот, вместо садов Эдема здесь дерьмо разгребаю. Кому это, вообще, надо?
Тридцать компрессий и два вдоха.
Дыши давай!
У, коза! Еще замуж выйдешь и детей родишь.
Элизабет слабо стонет, делает ощутимый вдох, и я переворачиваю ее на бок.
– Боги всемогущие, – Софи мигает глазами, глядя то на меня, запыхавшуюся и привалившуюся спиной к кровати, то на фрейлину. – Вы вдохнули в нее жизнь и излечили ее тело прикосновением!
– Как бы ни так, – говорю я с печальной усмешкой.
Опасность еще не миновала, и я чувствую себя почти беспомощной. Но, черт бы побрал весь этот мир, я не дам сердцу Элизабет остановится!
– Иди, займись делами, Софи, – говорю я бесцветным, уставшим голосом, – посмотри, вычерпали ли воду из погребов. Передай капитану Эрту, что Элизабет нездоровиться, и я буду занята с ней. Но он должен начать хотя бы с плесени на стенах! Нужно убрать всю грязь. В замке должен циркулировать воздух. Сейчас лето, а всюду сырость и темнота. Иди, – но останавливаю ее почти у дверей: – Софи! Только сначала ослабь этот долбанный корсет.
В минуты, когда Элизабет приходит в себя, я вливаю ей в рот несколько глотков воды. Ее слегка мутные глаза находят меня, поддергиваются влагой и закатываются снова. До поздней ночи она едва ли два раза оказывается в сознании и хрипит, пытаясь мне что-то сказать. Ее бросает в липкий холодный пот, а затем она скрючивается в комок от боли в животе.
– Ваше высочество, – около полуночи Софи робко открывает дверь, – вы не спите?
Усмехаюсь.
– Нет. На посту.
– Я могу войти? Я принесла вам еду. Вы не вышли к ужину и не распорядились, но я все-равно взяла ее с кухни.
Я удивленно смотрю на служанку – ее доброта трогает.
– И правильно сделала, – киваю ей.
Софи входит в комнату, освещая ее свечой, и я морщусь.
– Ах, вот как пахнут эти сальные свечи, – и посмеиваюсь. – Хотя мне почти все-равно.
Софи пристраивает свечу подальше, ставит на пол рядом со мной деревянный поднос.
– Воду вычерпали, солдаты капитана Эрта до заката работали в замке. Как вы и приказали, они вычистили каждый уголок от этой… черной плесины…
Я замечаю на подносе сложенные листы бумаги и перо с чернилами. Софи прилежно все сложила и принесла мне.
Всматриваюсь в ее лицо. Ей не больше сорока пяти, на взгляд.
– Сколько тебе лет, Софи?
– Тридцать два.
Гм.
Оглядываю ее еще раз – тяжелая работа оставила свой след. Кожа обветренная, грубая и сухая, а руки сплошь покрыты мозолями. Отворачиваюсь и потираю щеку, а сама лишь стискиваю зубы, чтобы не дать слабину. Какого черта этот мир так жесток?
Софи глядит на спящую Элизабет, дыхание которой слышится ровным и глубоким.
– Я могу посмотреть за леди Голлен, как смотрела за графом Эмсвортом, а вы поспите, – предлагает она.
– Спасибо, Софи, но мне пока не хочется спать. А ты иди, завтра будет много дел.
Я с благодарностью ем, еще раз отмечая, как великолепно готовит госпожа Ройс, а потом забираю бумагу, разворачиваю на столе, там же ставлю чернильницу и свечу-вонючку. Изредка отвлекаюсь на тихие, жалобные стоны Элизабет. Вычерчиваю прототип скальпеля и иглы, следом идут всевозможные емкости и, наконец, ампутационный нож и хирургическая пила. Наборчик садиста. Но в условиях времени, куда меня забросило, это просто необходимо.
Глава 14
Под утро Элизабет уже не мечется и не стонет, а просто спит. Я бужу Софи, ополаскиваюсь в прохладной воде, а затем одеваюсь, почти не затягивая корсет. Заплетаю косу из слегка влажных волос и перевязываю голубой лентой в тон к платью.
Приказываю Софи остаться со спящей фрейлиной, а сама спускаюсь на кухню и застаю там семейство Ройсов. Приветливо здороваюсь. Раскладываю на столе чертежи и интересуюсь у господина Ройса, сколько примерно стоит изготовление лекарского инструмента. Привратник долго разглядывает мои рисунки, чешет за ухом и, наконец, выносит вердикт.
От озвученной суммы жжет где-то под ребрами.
– Сколько? – переспрашиваю я.