треть, как ты снова будешь кого-нибудь резать!
— Почти закончил, — пробормотал я мысленно, не поднимая головы. — Осталось описание послеоперационного периода и рекомендации.
— Знаешь, что я заметила? — она перевернулась на спину, подставляя невидимому солнцу свой нематериальный живот. — Ты пишешь ручкой!
— И что?
— А почему не на планшете? — в ее голосе прозвучало искреннее недоумение. — Все нормальные лекари в приличных больницах давно перешли на электронный документооборот. Это же в разы быстрее и удобнее. Никаких тебе стопок бумаг.
Я на секунду замер.
Она была права, конечно. Здесь, во Владимире, как и в Мурома, почти все лекари ходили с тонкими, светящимися планшетами, куда сразу вносили все данные.
Но я привык оформлять операции иначе. Мозг и рука, связанные через ручку, работали для меня как единый, отлаженный механизм.
— Я предпочитаю по старинке, — ответил я, продолжая писать. — Мне нужно чувствовать бумагу. И, если честно, писать от руки для меня гораздо быстрее, чем тыкать пальцем в экран. А если понадобится электронная версия — этот лист можно отсканировать за три секунды. Так что разницы никакой.
— Странный ты, — лениво зевнула Шипа. — Совсем несовременный. Ой, смотри!
Она указала своей полупрозрачной лапкой на стопку уже заполненных мной бумаг. Верхний лист, подхваченный сквозняком от вентиляции, медленно сполз с края и спланировал на пол.
Я наклонился, чтобы поднять его, и в этот момент вся аккуратно сложенная стопка, как от сильного порыва ветра, разлетелась по всей комнате.
— Шипа!
— Я не специально! — она невинно захлопала своими огромными изумрудными глазами. — Я просто хвостом неловко махнула!
Следующие десять минут я, проклиная все на свете, ползал по холодному кафельному полу, собирая разлетевшиеся протоколы и пытаясь восстановить их правильный порядок.
— Вот поэтому духи и выбирают себе хозяев, — усмехался я себе под нос, засовывая последний лист в папку. — Чтобы было кого мучить официально и на законных основаниях.
Дверь в ординаторскую открылась, и на пороге появился помятый, но бодрый Артем. Увидев меня на четвереньках посреди бумажного хаоса, он удивленно присвистнул.
— Ого! А ночь, я смотрю, была бурной?
— Не смешно, — буркнул я, поднимаясь на ноги и отряхивая брюки. — Как барон?
— Отлично! — его лицо тут же стало серьезным и довольным. — Гемодинамика абсолютно стабильная, давление сто двадцать на восемьдесят, пульс семьдесят ударов в минуту. Мы прекратили седацию час назад. Он уже полностью пришел в себя, экстубирован, дышит самостоятельно через кислородную маску.
— Отличные новости, — кивнул я, чувствуя, как с плеч свалился последний груз напряжения. — Пойдем проверим.
Палата барона в мягком утреннем свете выглядела еще роскошнее и еще неуместнее.
Сам он лежал с приподнятым изголовьем кровати, на лице — прозрачная кислородная маска, тихо шипящая в такт его дыханию. Мониторы над головой мерно и успокаивающе попискивали, выводя на экраны идеальные, почти учебные кривые стабильных витальных функций.
Я подошел ближе, сначала к аппаратуре. Взгляд скользнул по цифрам: давление сто двадцать на восемьдесят, пульс семьдесят два, сатурация девяносто девять процентов на минимальной подаче кислорода.
Все в абсолютной норме.
— Ваше благородие, — тихо позвал я, чтобы не напугать. — Вы меня узнаете?
Барон медленно, с видимым усилием, открыл глаза. Несколько секунд он просто смотрел на меня, его взгляд был мутным, расфокусированным. Потом губы под маской едва заметно шевельнулись.
— Да… Лекарь… — голос был едва слышным, хриплым шепотом.
— Все прошло успешно. Опухоль удалена полностью. Как вы себя чувствуете?
Он на мгновение замолчал, словно прислушиваясь к сигналам своего собственного, недавно спасенного тела.
— Слабость… Горло… болит…
— Это нормально после интубационной трубки. Скоро пройдет. Отдыхайте, вы молодец. Вы справились.
Барон устало закрыл глаза, но через несколько секунд снова открыл их. И на этот раз взгляд был совершенно другим.
Туман рассеялся. В его глазах появилось полное, ясное осознание. Он попытался смотреть на меня остро, пронзительно.
— Спасибо… — это единственное слово далось ему с огромным трудом, но было произнесено с таким глубоким, неподдельным чувством, что стоило всех похвал и наград.
Он слабо пошевелил пальцами, указывая на тумбочку, где лежал его телефон.
— Мельников… обратитесь…
— Понял, ваше благородие. Я передам Евгению Аркадьевичу, чтобы вы сказали обращаться к его услугам.
Я собирался уже тихо выйти, дать ему отдохнуть, но барон снова зашевелился, и его рука сделала слабый, останавливающий жест.
— Подождите… Вы же не уедете?.. пока…
— Конечно. Я останусь здесь до вашей полной стабилизации.
— Нет… дольше… — он с усилием сглотнул, и его взгляд стал еще более настойчивым. — У меня… к вам… будет еще одна просьба… Илья…
Глава 13
Он впервые обратился ко мне по имени. Это было уже нечто личное, выходящее за рамки отношений лекаря и пациента.
Барон фон Штальберг лежал в кровати, выглядя хрупким и измученным, но в его глазах, когда он смотрел на меня, уже пробивались первые проблески прежней, несгибаемой властности.
— Илья, — он снова заговорил, собрав остатки сил. Его голос был все еще слаб, но уже без хрипа. — Очень прошу… задержитесь во Владимире на несколько дней. Хочу… как следует отблагодарить.
— Ваше сиятельство, благодарность не требуется. Я выполнял свою работу.
— Нет-нет, — барон слабо, но настойчиво покачал головой. — У меня для вас сюрприз. Вы еще не знаете… что вас ждет. Но поверьте… стоит задержаться.
В его голосе звучала загадочная, интригующая нотка. Что он задумал?
— Хорошо, ваше сиятельство. Я останусь и лично прослежу за вашим восстановлением.
— Вот и… славно… — веки барона дрогнули, отяжелев. — Мельников… все устроит…
Сказав это, он окончательно выдохся.
Веки его дрогнули, отяжелели и закрылись. Дыхание выровнялось — он снова уснул, на этот раз спокойным, целебным сном. А я еще несколько секунд постоял у его кровати, прокручивая в голове его странные слова.
— Спи-спи, аристократишка, — прокомментировала Шипа, невидимо устроившаяся на резном изголовье кровати. — Интересно, что за сюрприз он приготовил?
Мы с Артемом тихо вышли из палаты. Оказавшись в гулком мраморном коридоре, мой спутник остановился и, с кривой усмешкой посмотрев на закрытую дверь, скрестил руки на груди.
— Ну что ж, вся слава, как обычно, достается хирургам, — сказал он с легкой, деланной досадой в голосе. — Тебя благодарят, сюрпризы обещают. А скромный труженик эфира и морфия, который вытаскивал его сиятельство с того света, пока ты там ковырялся, остается в тени. Классика.
— Артем, он только что пришел в себя. Он даже не знает, что ты был в операционной.
— Да знаю я, знаю, — он усмехнулся и отмахнулся. — Ворчу по-стариковски. Просто констатирую факт несправедливости нашего ремесла. Вы режете — вы герои. Мы следим, чтобы пациент не умер от ваших манипуляций — мы обслуживающий персонал.
— Я донесу до его сведения, что без «обслуживающего персонала» его сиятельство сейчас бы давал аудиенцию на том свете, — заверил я его абсолютно серьезным тоном. — И подробно опишу, как этот самый персонал героически действовал во время криза.
Артем хмыкнул, и его лицо окончательно расслабилось.
— Ну, раз так, то ладно. Тогда моя тонкая душевная организация спасена. А если серьезно — главное, что вытащили.
В этот момент к нам бесшумно подошел Евгений Аркадьевич Мельников. Безупречный костюм, ни единой морщинки, свежий и собранный, словно он не провел всю ночь в больнице, а только что вышел из своего кабинета.
— Господа лекари, если его благородие уже можно оставить одного, прошу следовать за мной. У меня есть распоряжения барона касательно вашего размещения.
Я переглянулся с Артемом.
— Да, его можно оставить. Состояние стабильное, медсестры проинструктированы.
— Превосходно. Тогда прошу.
Он провел нас к служебному выходу, где нас уже ждал знакомый черный представительский автомобиль. Дверца бесшумно открылась, и мы погрузились в тишину и прохладу кожаного салона.
Автомобиль двигался по улицам Владимира с неестественной плавностью. Ни шума мотора, ни тряски, ни звуков города. Толстое, тонированное стекло отсекало внешний мир, превращая его в беззвучное кино.
Я откинулся на мягкую кожу сиденья, невольно сравнивая эту поездку с сотнями других, в дребезжащей, пропахшей медикаментами карете скорой помощи…
Та была инструментом для выживания. Этот автомобиль был инструментом для демонстрации статуса, коконом, созданным для того, чтобы оградить своего владельца от хаоса реальности.
Через пятнадцать минут мы остановились у ярко освещенного входа в «Гранд Палас» — самый роскошный отель города, о котором я слышал еще в Муроме. Его название не лгало.
— Ого! — присвистнул Артем, прилипнув к окну. — Да тут одна ночь проживания стоит как моя месячная зарплата! Если не больше!
Я молча смотрел на величественный фасад.
Это был мир других людей, мир больших денег и больших возможностей, в который мне, обычному хирургу, вход был заказан. Пока что…
И вот теперь я входил в него через парадную дверь. Не потому, что разбогател. А потому, что обладал единственным навыком, который нельзя было купить — умением спасать жизнь тому, кто мог позволить себе все остальное. Ирония судьбы.
Мельников, сидевший напротив, позволил себе лишь тень улыбки.
— Барон фон Штальберг ценит профессионализм. Прошу за мной.
Мы поднялись на самый верхний этаж в бесшумном, отделанном карельской березой и зеркалами лифте. Его двери открылись не в коридор, а прямо в просторный холл пентхауса.
Я невольно замер.
Это было не просто жилье. Это была демонстрация силы.
Панорамные окна от пола до потолка превращали стену в живую картину улиц Владимира, усыпанного мириадами огней. Огромная хрустальная люстра отбрасывала на полированный мраморный пол и стены радужные блики.