А здесь все было наоборот. Местные инженеры, не скованные патентными войнами и экологическими нормами, создавали простые, но невероятно надежные и мощные машины, которые уделывали зарубежные аналоги по всем статьям.
Решение было принято.
— Беру. Какая цена?
И тут началось. Классический восточный базар, спектакль, который, видимо, был неотъемлемой частью любой сделки в этом месте.
Гагик назвал сумму, которая была процентов на двадцать выше рыночной. Я молча посмотрел на Артема.
— Гагик, ну что ты как не родной! — картинно возмутился тот. — Ты что, забыл всё, что между нами было⁈ Дай другу хорошую скидку!
— Какую еще скидку, Артем-джан⁈ Я и так почти в убыток продаю, себе в минус! Это же не машина, это бриллиант!
Я наблюдал за этим представлением с легкой усмешкой.
Артем был великолепен в роли эмоционального адвоката, взывая к старой дружбе. Гагик не уступал ему в актерском мастерстве, играя роль разоряющегося торговца, который отдает последнее.
В конце концов, после десяти минут театральных вздохов, жалоб на тяжелую жизнь и апелляций к нашей «вечной дружбе», они сошлись на разумной цене — не задешево, но и без грабительской наценки.
Пока Гагик в своей маленькой конторке оформлял документы, Артем, сияя от гордости за успешно проведенные переговоры, не переставал восхищаться:
— Слушай, а давай обмоем покупку? Такое дело нельзя просто так оставить!
— Давай, — легко согласился я. После последних дней я это заслужил. — Но недолго, завтра рано вставать.
Мы оставили мою новую машину на охраняемой стоянке возле отеля и поймали такси. Артем назвал водителю адрес небольшого, неприметного бара недалеко от нашего отеля. По его словам, он был излюбленным местом местных лекарей. Где можно было спокойно пропустить кружку-другую после тяжелой смены, не натыкаясь на любопытных пациентов.
Внутри было шумно, немного накурено, но по-своему уютно. Тяжелые деревянные столы, приглушенный свет, тихий гул голосов. Мы нашли свободный столик в дальнем углу.
— Два по пятьдесят водки и соленых огурцов! — без меню заказал Артем подошедшей официантке и, когда она ушла, с довольным видом откинулся на спинку дивана. — Вот теперь можно и выдохнуть.
Через пару минут перед нами стояли две запотевшие стопки. Артем поднял свою.
— Ну, за новую машину! Чтоб не ломалась и возила долго!
— И чтоб местная Гильдия Безопасности Движения не останавливала, — добавил я, чокаясь своим стаканом с соком.
Мы выпили, закусили. Артем, расслабившись, уже начал строить грандиозные планы:
— Знаешь, на такой машине можно и в Москву съездить на выходные! Представляешь, какой кайф — своя тачка, сел и поехал, куда глаза глядят! Ни от кого не зависишь!
— Сначала до Мурома доехать бы без приключений, — усмехнулся я.
— Да ладно тебе! Что может случиться?
Знал бы он, как часто эта невинная фраза «Что может случиться?» становится началом больших проблем. Вселенная, кажется, обладает извращенным чувством юмора и обожает доказывать людям, насколько они ошибаются. Но говорить ему об этом я, конечно, не стал. Пусть порадуется.
Анна Витальевна Кобрук нервно теребила край бумажной салфетки, глядя на часы. Небольшое кафе в центре города было почти пустым — идеальное место для короткого и приватного разговора. Она заказала только кофе, он — бизнес-ланч, который ел быстро, почти не глядя в тарелку.
Мышкин видел ее нетерпение, но сам торопился еще больше. Ему едва удалось вырваться на этот поздний обед. В его кабинете сейчас сидели двое его помощников, опрашивая только что доставленных Волкова и Сычева, а на его столе лежала стопка распечаток с телефона Кристины. Он успел лишь бегло просмотреть их, но и этого было достаточно, чтобы понять — материалов хватит, чтобы упечь всю эту шайку за решетку надолго.
— Корнелий, я ценю, что ты нашел время, — начала она, едва он отставил тарелку с супом. — Расскажи, как продвигается дело?
Мышкин сделал большой глоток воды, давая себе секунду.
— Продвигается стремительно, Аня. Материалы, которые нам передали, оказались золотой жилой. У нас на руках их «черная» бухгалтерия. Вся цепочка — от поставщиков до конечных покупателей.
— И кто попадет под удар? — спросила она, и ее пальцы сжали салфетку еще сильнее.
— Многие из твоей больницы, — он не стал смягчать удар. — Панкратов точно — он организовывал транспортировку «товара» на машинах скорой. Лопухов из аптеки — через него шла реализация среди своих. Ну и по мелочи, несколько лекарей из терапии, которые выписывали липовые рецепты.
Кобрук заметно побледнела. Ее волновала не справедливость. Ее волновали последствия для идеально отлаженного механизма, которым она руководила.
— Корнелий, послушай… Может, притормозишь расследование? Хотя бы на пару недель?
— Зачем?
— У нас сейчас вспышка «стекляшки», какой не было за все это время! Половина персонала на больничном! Если сейчас еще и Панкратова с Лопуховым заберут — это будет катастрофа! Скорая встанет, аптека останется без руководства! Некому будет работать!
Вот оно.
Он знал, что этим кончится. Для нее угроза — не два негодяя, торгующих просрочкой. Для нее главная угроза — это коллапс всей больничной системы, который оставит без помощи сотни обычных пациентов. Она — руководитель. И она спасает свой корабль от пробоины, даже если для этого придется оставить на борту пару крыс. Он понимал ее логику. Но принять ее не мог.
Мышкин медленно покачал головой.
— Аня, я понимаю твое положение как руководителя. И я понимаю, что ты думаешь о других пациентах. Но я не могу. Закон есть закон. Они торговали препаратами, которые могли убить. Из-за них люди чуть не умерли. И это только те случаи, о которых мы знаем. Мы не можем закрыть глаза на одно преступление, чтобы предотвратить возможное другое.
— Но можно же подождать! — она повысила голос, но тут же спохватилась, испуганно оглянувшись по сторонам. — Несколько недель ничего не решат! Пожалуйста!
— Нет. Извини.
Кобрук резко отодвинула свою чашку с нетронутым кофе.
— Тогда мне здесь больше делать нечего, — холодно отрезала она.
Она встала, бросив скомканную салфетку на стол, и, не оглядываясь, быстрыми, отрывистыми шагами направилась к выходу. Мышкин остался один.
Он посмотрел на ее пустой стул, на свой наполовину съеденный ланч. Обед был безнадежно испорчен. И дело было не в работе.
Дело было в том, что он только что окончательно убедился — они по разные стороны баррикад. Он ловит преступников. А она — спасает систему. И эти две цели, как оказалось, несовместимы.
Он бросил на стол несколько купюр и тоже поднялся. Времени на рефлексию не было. В кабинете его ждали два задержанных и кипа неопровержимых доказательств. Работа сама себя не сделает.
— Ну как спалось на королевских перинах? — спросил я Артема, когда мы встретились в сияющем мрамором и позолотой вестибюле отеля.
— О-о-о! — он картинно закатил глаза, потягиваясь так, что хрустнули суставы. — Я думал, вообще не встану! Будто меня в эту кровать специально засасывало! Там какие-то специальные матрасы, наверное, с усыпляющей магией!
— Ортопедические, — усмехнулся я. — Без всякой магии, просто качественные материалы и правильная поддержка позвоночника.
— Да какая разница, как называется! — отмахнулся он. — Главное — выспался как младенец, впервые за последний год!
Его непосредственность подкупала. Он не пытался казаться тем, кем не является, не старался выглядеть искушенным в роскоши. Просто радовался жизни, как ребенок. Редкое и ценное качество.
Машина уже ждала нас у входа. По дороге в больницу Артем не переставал с восторгом рассказывать о сервисе:
— Представляешь, я вчера вечером из любопытства заказал завтрак в номер на семь утра. Думал, забудут или опоздают. Так нет же! Ровно в семь ноль-ноль — тихий стук в дверь. Принесли. И кофе какой! Настоящий, из зерен, а не та бурда, что у нас в столовой! А круассаны! Теплые еще!
— Ты прямо как ребенок в кондитерской лавке, — покачал я головой.
В больнице, едва мы вошли в знакомый гулкий коридор третьего этажа, нас уже встретила Шипа. Она не летела, а сидела на высоком постаменте со статуей какого-то древнего целителя и с видом полнейшего самодовольства вылизывала свою нематериальную лапку.
— А я все узнала! — объявила она, едва я подошел, и тут же бесшумно перелетела мне на плечо.
— Что узнала?
— С кем твой Харламов вчера совещался! Я за ним весь вечер следила, как тень. Он разговаривал со своим помощником, назначал встречи на завтра. И в конце обмолвился, дословно: «И обязательно согласуй мой визит к магистру Воронцову. Скажи, что это по тому самому, срочному вопросу, который мы обсуждали». Я этого Воронцова пару раз здесь видела, важный такой ходит.
Воронцов… Это имя показалось смутно знакомым. Воронцов… Где я слышал эту фамилию? Не пациент. Не коллега из Мурома. Владимир… Точно!
— Постой, это же дядя Волосенковой! Той девушки с аутоиммунным энцефалитом, которой я диагноз на экзамене ставил!
— Внв… вот он! — с удовлетворением подтвердила Шипа. — Толстенький такой, лысоватый, вечно недовольный.
Я вспомнил.
После того экзамена все вокруг — и Демидов, и Журавлев — говорили, что магистр Воронцов мне безмерно благодарен и обязательно свяжется, чтобы выразить признательность лично.
Но он так и не связался.
Ни звонка, ни сообщения. Просто тишина. Видимо, как только племянница пошла на поправку, его безмерная благодарность быстро испарилась. Или… или ее изначально и не было. А была лишь холодная констатация факта, что какой-то выскочка из провинции решил проблему, с которой не справились они.
— Так себе человек, — пробормотал я.
— Вот именно! — тут же согласилась Шипа. — И что-то они там замышляют против тебя, это точно! Я хоть и не слышала их мыслей, но аура в кабинете была гнусная. Сплетни, зависть и какая-то липкая интрига.