– Ха? О чем вы, достопочтенный медиум? – Нуска усмехнулся и вдруг выпрямился, полный решимости и веры в свои слова. – Если же путь орла – это лететь свободно туда, куда глаза глядят, неужели орел не имеет права выбирать направление? Если я согласен быть связанным по рукам и ногам, биться в клетке до скончания своих дней… почему же это не может быть проявлением моей собственной воли? С чего вы решили, что свобода – это отрицание любых привязанностей и бездумный полет вместе с ветром?
– А тебе палец в рот не клади, юноша. Мне нечего ответить на твои слова. Ты умен… – Старик покачал головой и слабо улыбнулся. – Но будешь ли ты счастлив, будучи связанным по рукам и ногам?
– Жизнь и не должна быть полной счастья и радости. Это не жизнь, это обман. Лесные племена, судя по их легендам и песням, должны осознавать это в полной мере. Наш мир построен вокруг борьбы за жизнь, страдания и моря потерь. Урвать кусочек счастья – уже удача, но быть счастливым день ото дня… Такое же проклятье, что и не быть счастливым вовсе, – Нуска внезапно прижал руку к груди, чувствуя там странное тепло. Он никогда не произносил эти слова вслух и даже не догадывался, что ведает о подобном. – Жизнь не должна быть счастливой, в ней должен быть смысл. И пока каждый день человека наполнен смыслом и целью, его можно считать живым.
– А если же твоя цель окажется ложной? Что тогда? – старик все продолжал усмехаться, словно знал о чем-то недоступном Нуске.
– Значит, настанет момент выбрать новую цель. И найти новый смысл, – хмуро подытожил лекарь.
– Мне нравятся твои слова. Да будет так, – сказав это, старик повернул голову к одному из лесных. – Принесите нам напиток. Мы выпьем вместе с нашим соплеменником Нуской.
Чувствуя, что атмосфера немного разрядилась, лекарь бросил взгляд на эрда. Хоть глаза его и были открыты, хоть он и мог стоять, но был в абсолютно бессознательном состоянии и явно не понимал, где находится. Это тоже влияние пут?
– Не беспокойся о нем. Он сейчас видит сны о своем прошлом. А когда проснется, то сам решит, заслуживает ли жизни.
Нуске не понравились эти слова. Как будто эрд до этого был преисполнен желанием жить!
– Вас трудно понять.
– Что сказать… Ты многое узнаешь, когда сам того пожелаешь. Невозможно вечно сбегать от правды.
– Что бы это значило?
– Довольно болтать, – вдруг прервал разговор старик и приподнялся. В хижину как раз вернулся лесной с глиняными чашами и кувшином на подносе. – Выпьем.
Нуске подали наполненную до краев чашу. Жидкость сильно пахла травами и не вызывала доверия, однако медиум и сам намеревался испить странный отвар.
«Значит, травить не собираются… Но зачем тогда поить меня насильно? Это какой-то наркотик?»
Лекарь крутил в руках чашу, пользовался своей дэ, чтобы очистить содержимое, но ничего не менялось. Напиток оставался прежним даже под влиянием светлой магии.
Под хмурым и внимательным взглядом старика Нуска со вздохом поднес чашу к губам. То же сделал и медиум. Пить пришлось залпом, потому что вкус был просто отвратительным, но лекарь все равно схитрил и часть сплюнул. Пришлось делать вид, что отвар уж слишком невыносим.
– Идите. Пришло время поклонения.
Сина потащили под локти, потому что сам он ничего не соображал, свесив вниз голову. Веревки так сильно впивались в его шею и запястья, что по бледной коже уже бежали струйки крови. Нуска не мог спокойно смотреть на это, но берег силы. Его запасы дэ хоть и увеличились, но все еще были слишком малы, чтобы сбежать и выбраться невредимыми из подобной передряги.
Стоило им покинуть хижину, как люди, столпившиеся на поляне, возликовали.
– Нирка-йа, Нирка-йа!
Нуска напрягся. Похоже, тот старик носил имя, похожее на его собственное.
«Очень надеюсь, что это не мой дальний родственник… А то вдруг придется пробиваться с боем, ха-ха…»
Нервно посмеявшись про себя, Нуска выдавил слабую улыбку, на которую окружающие отвечали гримасами ужаса. Лекаря это веселило.
Правда, вскоре его веселью пришел конец. Сина выставили на всеобщее обозрение возле хижины, а толпа собралась вкруг огромного и медленно тлеющего костра. Множество веток были сложены друг на друга в форме стремящейся ввысь скалы. Высота кострища превышала рост Нуски вдвое. Бросив взгляд на Сина, а затем на костер, лекарь осклабился и положил руку на камень, теплящийся под одеждой. Он уже был готов выплеснуть всю свою дэ в бессмысленной попытке спасти правителя от неминуемой гибели, но… Внезапно все громко возликовали, а из толпы под руки вывели маленькую рыжеволосую девочку. У нее был растерянный и глуповатый взгляд, но она послушно шла следом за лесным мужчиной. На вид ей можно было дать от силы девять лет.
Переводя взгляд с одного лесного на другого, Нуска начал осознавать, что в центре всеобщего внимания далеко не связанный Син, а именно этот ребенок.
Холодный пот медленно заскользил по спине и рукам. Лекаря зазнобило. Он отчетливо вспомнил запах горящего мяса из своих снов.
Все выкрикивали непонятные Нуске слова.
Аота! Аота! Фим-йа! Аота! Аота! Фим-йа!
Девочку, видимо, звали Фим. Толпа вздымала руки к небу и вглядывалась в затянувшиеся тучами небеса.
Меж восторженных морд Нуска смог разглядеть лишь одно лицо, на котором застыло выражение, полное ужаса. Это была женщина с такими же, как у девочки, рыжими волосами, преисполненная природной красотой и грацией. Она держала сцепленные руки у груди, словно молилась духам, а ее ногти до такой степени впивались в кожу, что все предплечья до локтей были перепачканы кровью. И тут ее полубезумный взгляд обратился к Нуске. В эту секунду лекарь подумал, что никогда в жизни не сможет забыть это красивое лицо, обезображенное бессилием.
Когда невозможно противостоять судьбе. Когда ты слаб перед будущим и обстоятельствами. Когда тебе не остается ничего иного, кроме как повиноваться желанию толпы. Вот она – несвобода. Вот оно – горе. Отражение истинного зла, ступившего на землю из самой бездны.
Нуска одновременно знал и не знал, что будет дальше. Он стоял, чувствуя, как в его груди подымается ураган. Как его глаза наливаются кровью, как он испивает собственную кровь, стекающую с губ по подбородку.
Девочку, которая все еще ничего не осознавала, начали привязывать к дымящемуся костру. Она закашлялась, но только склонила маленькую голову.
Перед глазами у Нуски словно пронеслось несколько жизней. Он видел эту маленькую девочку взрослой прекрасной женщиной, охотящейся в тени деревьев. Он видел ее, качающую на руках собственных детей. А затем она превращалась в сморщенную старуху, со слабой улыбкой плетущую игрушки для внуков.
И одновременно видел исход для них. Как Нуска тратит последние хрустали, чтобы спасти это дитя. И как истерзанное в пытках тело Сина рубят на части, чтобы поджарить к ужину Нирке-йа.
Нуска отвернулся, слыша, как девочка начинает хныкать от жара и звать мать. В толпе послышался шум, а затем безумные возгласы женщины:
– Фим! Фим! ФИМ!
Нуска осел на землю и заткнул уши руками. Он не должен это видеть. Он не должен это слышать. Он не часть этого племени! Он не виновен в ее смерти! Если он сделает вид, что ничего не видит, то все это прекратится, а они с Сином смогут спастись!
И тут его схватили за плечи. Нуска резко обернулся и увидел, что безумная мать бросилась к нему – единственному во всей толпе, кто не был равнодушен к происходящему. Лекарь попытался отшатнуться, пытался не смотреть в лицо этой лесной, но игнорировать отчаяние в глазах женщины был не в силах.
– Нуска-йа! Ты же Нуска-йа?! Я знала твою мать! Я знаю тебя! Я помогла тебе бежать в День Заката! Помоги, Нуска-йа, помоги моей дочери!
Внезапно женщина разразилась рыданиями и сползла на землю, вцепляясь в траву окровавленными руками, которые разодрала в мясо.
А сам Нуска ощутил в душе леденящий холод и спокойствие. Он утер губы, но лишь сильнее размазал кровь по лицу. Его ладонь аккуратно легла поверх скрюченных пальцев женщины – под его рукой затеплился свет и все раны тут же затянулись.
Женщина умолкла и запрокинула голову, посмотрев на лекаря.
Перед ней уже был не тот Нуска, что только что зажимал уши и был готов рыдать наравне с ней, разделяя ее горе. Перед ней был Нуска, который отринул страх и сделал выбор.
– И вы смеете называть себя племенем Орла? – негромко начал он, вскинув голову. Все смотрели на него и мать Фим, но, когда Нуска заговорил, взгляды лесных жителей переменились. – Путь свободы? Какой свободы? Вы хотите назвать свободной эту женщину или этого ребенка?!
Девочка уже вовсю заливалась слезами, чувствуя, как за спиной разгорается пламя. Нуска, не колеблясь, вышел на середину поляны и обвел толпу взглядом.
– Ты не должен вмешиваться в наши традиции, чужак! Хоть ты и из лесного народа, но откуда тебе знать, что для нас правильно? – выкрикнул мужчина, чье лицо невозможно было разглядеть. Остальные поддержали его воплями.
– Верно! Ты – приспешник hain`ha! Ты не имеешь права говорить нам, что мы поступаем неправильно!
– Отчего же? – Нуска так страшно усмехнулся и резко развел руками, что толпа в ужасе отшатнулась. – Я сам выбрал свой путь! Я сам решил следовать за hain`ha! А теперь скажите мне: кто из вас… готов сейчас… своими руками… задушить эту девочку?
Толпа на секунду застыла в молчании. Но Нуска продолжал:
– Ну же, смельчаки! Выходите! Подарите девочке скорую смерть – духи возблагодарят вас за проявленное милосердие! Кто из вас согласен взять на себя эту ношу?! Кто из вас сегодня выступит в роли убийцы?!
Толпа хранила молчание. Был слышен только душераздирающий плач девочки и треск разгорающегося огня.
Нуска на секунду вспомнил об их главе, медиуме, и перевел на него взгляд, но тот стоял, прикрыв глаза и сложив руки на оголовье посоха. Словно отдавал все происходящее на волю Нуски.