Фотографическая (эйдетическая) память. Я знал, что при такой памяти люди помнят все прочитанное до последней буквы, вплоть до того, как выглядели страницы и где были загнуты уголки. Причем ощущения людей описывались аналогично, как будто телеграфная передача текста.
Вселенная и правда решила подшутить.
«Скорее всего, последствия удара головой, – пытался я себя успокоить. – Известны же случаи, когда человек заговорил на другом языке после того, как на голову упал тяжелый предмет. Мозг должен скоро прийти в норму».
Чтобы как-то отвлечься, я решил изучать окружающий пейзаж. Темнота немного рассеивалась, скорее всего было около четырех-пяти часов утра.
Решение осмотреться было правильным. Я немного успокоился, наблюдая как над высокой травой появляется предутренняя дымка и едва заметные солнечные лучи отражаются от кончиков стебельков. Красота русских земель и правда завораживала. Непроизвольно я улыбнулся.
Постепенно стали появляться редкие дома. Как бы сказать поточнее. Больше было похоже на избы. Я, конечно, понимал, что современные люди склонялись к стилизации под старину. Но не настолько. В темноте еще сложно было разглядеть все детали, но в основном мелькали невысокие бревенчатые постройки с двускатной крышей, покрытой соломой или берестой.
Пару раз повозка с трудом переезжала настилы из неровных бревен, так как дорога была размыта до состояния болота.
Не было вокруг ни знакомых электрических столбов, не было и линий электропередач. Не было никаких указателей. Ничего не было.
Постепенно мысль о том, что я оказался участником инсценировки, отступала на задний план. Слишком сложно было переделать все, включая бесконечную грунтовую дорогу с ухабами, дома и мосты…
Безумная мысль, что я оказался в другой исторической эпохе, блокировалась рациональной частью мозга. Не может же быть такого?
Наконец я осмелился и набрал побольше воздуха.
– А не скажешь, Петр, какой сейчас год?
Легенда с иностранцем и ударом головой реально помогала.
– Ишь ты, некрещенные немцы и года по-басурмански считают, – неодобрительно покачал головой Петр. – Нынче идет семь тысяч восемьдесят третий год, по церковно-славянскому, нашенскому, календарю.
«7083 год, значит 1575 год», – пронеслось в голове.
Осознание о том, я из двадцать первого века перенесся на четыреста пятьдесят лет назад, пришло позже. Наверное, на фоне нескольких сильных потрясений, сил на удивление больше не осталось.
Тот факт, что я оказался в 1575 году, я принял спокойно. Еду в повозке, запряженной настоящими лошадьми, по грунтовой дороге. По направлению в город Старицы, где находится Старицкий кремль Ивана Грозного.
Скорее всего, больше просто не осталось сил реагировать.
– К кому в Старице ехать изволите, боярин? – прервал стук колес Петр.
– В каком смысле? – удивился я.
– Останавливаться у кого будете? – пояснил Петр. – Коль от немцев присланный, так должны были и пристанище определить.
– Пока не решил этот вопрос, – заколебался я с ответом.
Петр ведь прав, куда я пойду в Старице? Дело ведь не в том, что город незнакомый, а в том, что я шестнадцатом веке. Заморский лекарь.
– Ну пока не устроился, можешь у меня перебыть, – степенно сказал Петр. – Живем мы скромно, но место найдется.
– Даже не знаю, как отблагодарить, – я старался отвечать короткими предложениями, потому что понятия не имел, как правильно построить фразу.
Одна надежда, что примут и правда за немецко-голландского лекаря, и спишут странности речи на иностранное происхождение.
Я вздохнул от усталости. Мозг просто разрывался на части. Мало мне было событий в обычной жизни, так вот, извольте. Шестнадцатый век.
«Может все же помутнение рассудка? – подобный диагноз казался спасением. – Разные же формы бывают, повреждение мозга, уход в иллюзии. Лежу после аварии без сознания, и в сумрачном бреду все это вижу».
Не помогло. К сожалению, я был профессором биотехнологии. И хотя косвенно относился к медицине, прекрасно знал, что подобной детализации не может быть ни при одном повреждении мозга или психическом заболевании.
Я пощупал футляр, прикрепленный к широкому поясу, потрогал еще раз мягкую кожу лекарского саквояжа. И еще раз вздохнул. Придется привыкать.
«Надо вспомнить, что происходило в России в 1575 году, – подумал я. – Хорошо, что попал в то время, когда отменили опричнинину в 1572 году, хотя официального приказа не было. Земская реформа привела к усилению централизованного управления, формированию местного управления и усилению армии. Экономика страны в это время находилась в упадке».
Дар памяти оказался полезным. Я словно читал учебник по истории.
«Старица была любимой резиденцией Ивана Грозного, после 1575 года, – промелькнуло в голове. – Жил в Старицком Успенском монастыре».
Последняя мысль снова выбила меня из колеи. Да что происходит то? Я и собственные разработанные составы записывал в блокнот, потому что не мог вообще ничего запомнить. Здесь же нате вам. Ходящая энциклопедия.
– Благодарить то, боярин, не надо, – оторвал меня от размышлений Петр. – Коль не затруднит, осмотри моего отрока, захворал он.
– Какие симптомы? – на автомате спросил я.
– Чего? – удивился Петр.
– Чем захворал отрок? – поправился я.
– Так на то лекарь и надобен, чтобы болезнь распознать, – степенно сказал Петр. – Мы ж простые смертные, откель знать то можем?
– Опиши подробно, что происходит с отроком твоим, – пытался я максимально упростить купцу задачу.
– В жар кидает, – вздохнул купец. – Трясет всего, потом покрывается, не успевают обтирать да рубаху менять. Слаб стал, встать не может.
– Давно началось? – интерес проснулся довольно быстро.
– Так уже сегодня пятый день, как, – в голосе Петра слышалась тревога. – Я как уезжал третьего дня, уже слег он. Хотел остаться, так не отвезти товар нельзя. Все по миру пойдем, если торговать перестанем.
– Плохо, конечно, что пятый день без лечения, – сказал я задумчиво. – Ничего, сейчас осмотрю твоего сына да назначу лечение. Выкарабкается.
– Дай, Боже, отроку моему здоровья! – Петр размашисто перекрестился.
Я невольно напрягся, потому что в общем-то был атеистом. И понятия не имел, как себя вести в таких ситуациях. Надо ли обязательно перекреститься после того, как другой сделал то же самое? Сказать что-то?
Хорошо, что Петр сам решил вынести вердикт.
– Поди ты еще и некрещенный в веру православную, – неодобрительно промолвил купец, качая головой. – В заморских краях Бога не чтут вовсе…
– Не чтут, верно говоришь, – закивал я быстро.
Лучше соглашусь. И так непонятно, где оказался, еще и врагов наживу.
– Один отрок у меня, – после паузы заговорил Петр и в голосе слышалась хорошо спрятанная боль. – Матерь его умерла во часе рождения.
«Мать умерла при родах», – мозг на автомате переводил.
– Белокурый, глаза лазоревые, тонкий такой весь в матушку…, – голос грузного и строгого с виду купца потеплел.
– Сколько лет отроку, – тихо спросил я.
– Шестнадцать, как исполнилось, – сказал Петр, понурив голову. – Все, что у меня осталось. Если и он уйдет, не знаю, что делать буду…
В любви купца к единственному сыну сомневаться не приходилось. Такое сложно скрыть, я невольно почувствовал жалость и желание помочь. Так, надо собраться. Все-таки я медик, хоть и в другой эпохе.
Глава 7. Первое лечение
Пройдя заставу в Старице, мы довольно быстро добрались до дома Петра. Было ранее утро, навстречу выбежал, как я понял, конюх. Немолодой, но и не старый. Длинная плотная рубаха, перехваченная веревочным поясом. Лицо обветренное, суровое, с грубыми чертами.
– Батюшка, Петр Ильич, с ночи вас дожидаемся! – говорил быстро конюх. – Отрок! Все хуже ему, жаром горит, все напрасно!
Последняя фраза запустила невидимый механизм, который, есть у каждого ученого, связанного с медициной. Желание спасти пациента.
– Отведите меня к отроку! – быстро скомандовал я.
Мужчина с удивлением посмотрел на меня, однако вступил Петр.
– Тимка, проводи лекаря заморского к Елисею, – сухо сказал Петр. – Да распряги коней, поставь в стойло, замотались бедные.
Я, не дожидаясь Петра направился ко входу в избу. Внутри было достаточно тепло. Разглядывать убранство дома не было времени. По симптомам, описанным купцом, да и по лицу конюха я прекрасно понимал, что ситуация крайне опасная. Умереть от гриппа в шестнадцатом веке было легко, особенно если не лечиться. В первой комнате, куда я зашел, стояло несколько лавок. Увидев крюки для верхней одежды, я снял и повесил то, что было на мне надето. Только при свете в избе разглядел собственное одеяние.
Пиджак очень странной формы, сужен в талии и расширяется вниз. Наверное, в этой эпохе я и правда принадлежу к боярскому роду, потому что застегивалось одеяние золотыми петлицами на эмалевые пуговицы.
Узкие штаны были заправлены в сапоги.
«Знать бы, кто распределяет подобные путешествия, обязательно спросил бы, почему обязательно такой нелепый наряд давать?» – подумал я.
Позже я научился называть правильно предметы одежды, в том числе и кафтан. Только в то утро некогда было думать про одеяние.
Во второй более просторной комнате топилась печь.
В дальнем углу сразу увидел, что под одеялом кто-то лежал.
Я быстро прошел через комнату, подойдя к краю кровати. Вначале увидел только руку, тоненькую, бледную с прожилками. На столе рядом с кроватью стояла лампада, несколько чашек, деревянная кружка.
Я перевел взгляд на белое лицо подростка. Несмотря на состояние больного, подсознательно удивился, насколько прав был Петр. Елисей был очень красив, тонкие черты лица как будто вычерчены художником. Казалось, что и веса не было, не только из-за болезни. Отрок был ангельски прекрасен.
– Уже третью ночь горит, рубахи да потное белье какой раз меняю, – услышал я взволнованный женский голос за спиной.