И посыпались к Никите обмороженные. Нос и щёки, как правило, отходили. Кожа, конечно, облезала, но кровоснабжение головы и лица хорошее, восстановление шло быстро. Хуже дело обстояло с пальцами ног и стопами. Они дальше всего удалены от сердца, и кровь к ним поступает с уже пониженной температурой. На морозе ноги сначала мёрзнут, а потом теряют чувствительность. Человек успокаивается, а пальцы отмерзают. И стоит с мороза зайти в тепло, как пальцы начинают дико, до крика болеть.
Вот такой пациент и приехал к Никите, причём сам, на санях. Кое-как приковыляв в кабинет, он упал на лавку.
— Лекарь, выручай! Пальцы на ногах болят — сил нет, едва до утра дотерпел.
Ванюшка помог болящему снять валенки, размотал портянки и отшатнулся в ужасе. Пальцы ног были чёрные, как будто обугленные.
— Как же ты так ухитрился, купец?
— С обозом к Москве, домой, из Суздаля возвращался. Буран метёт, мороз крепкий. Заплутали немного — путь-то санный замело. Замерзать стали, деревья принялись рубить, костры жечь. Вроде до утра кое-как дожили. А домой вчера приехал, разделся, согрелся, горяченького поел, попил. А ночью криком кричал, так болят, как будто грызёт их зверь невидимый.
— Плохо дело, купец. Как звать-то тебя?
— Герасим.
— Пальцы отрезать придётся.
— Да ни в жизнь! Как же я без пальцев? Кто меня кормить будет?
— Жить без пальцев будешь, и ходить тоже. А если ничего не делать, обе ноги пропадут. Омертвели пальцы-то; гниль вверх пойдёт — придётся по колени ноги отнимать.
Купца прошибла слеза. Потом он в ярости сорвал шапку и швырнул её на пол:
— Вот жизнь проклятая! Куда ни кинь — всюду клин! Режь!
Ему тут же дали наркоз и удалили по четыре пальца на каждой стопе. Большие пальцы удалось сохранить — они самые главные, опорные.
Отойдя от эфира, купец сначала матерился, как последний разбойник. Потом пришёл в себя и первым делом посмотрел на ноги.
— Слава богу, целы!
— Целы, Герасим! И даже по большому пальцу на каждой стопе удалось сохранить. Плясать не будешь, но ходить — вполне. Полежишь у меня неделю, а то и дней десять — мази поприкладываем, перевязки поделаем.
— А лошадь как же? Она же у лекарни стоит! Замёрзнет, да и кормить надо.
— Что же ты сам приехал, без родни?
— Одни бабы дома. Мать-старуха, жена да три дочки. Кому ехать?
— Тогда сказывай помощнику моему, где живёшь — он лошадь домой вернет. Жалко животину!
Купец объяснил, как к нему добраться.
— На Варварке — там церковь на углу, третий дом по правую руку. Спросишь дом купца Яхонтова — меня там каждая собака знает. Только пусть он не говорит моим, что пальцы отрезали, пусть скажет — лечится, мол. А то день и ночь выть будут. Придёт время — сам вернусь, на ногах.
— Как изволишь. Ваня, всё понял?
— Как не понять? Так я поехал?
— Давай.
А через час пришёл к Никите ещё один обмороженный — на этот раз служивый. Этот верхом ехал, поморозил левую ногу — с той стороны ветер дул, а у него на ногах сапоги.
Сапог с портянкой разрезать пришлось — нога распухла и приобрела багрово-чёрный цвет. Стопу вынуждены были ампутировать.
Наркоз давала Наталья, а оперировал Никита без помощника. Постарался по максимуму ногу сохранить, и потому вычленил стопу по плюсневым костям, сохранив пятку. Хромать будет, но ходить без протеза сможет.
С протезами вообще была беда — не делал их никто. У кого нога по колено ампутирована, сами выстругивали деревяшку, крепили её ремнями к бедру и поясу. Ходить было неудобно, деревяшка тяжёлая.
Да что инвалиды — на больных чиновников внимания не обращали. Коли выжил — повезло, а нет — стало быть, Бог прибрал. Естественный отбор, а по сути — варварство. А сколько каждую зиму в Москве, как и по всей Руси, замерзало бездомных, нищих, да и просто сбившихся с санного пути? И находили их только по весне, когда стаивал снег.
Мини-стационар не пустовал, все десять коек были постоянно заняты, плановые операции выполнялись в порядке очереди. Да и что такое десять мест для огромной Москвы? Конечно, жили тогда в первопрестольной не миллионы, как сейчас, а сотни тысяч, но и лекарня только одна. И рад бы Никита расшириться, да здание уже не позволяет. И даже купи он больше — где персонал взять?
Глава 6ЛЮБАВА
Прошла зима с её холодами и метелями, отшумела, отгуляла весёлая Масленица. Повеяло теплом. Солнце светило ярче, день удлинился. Снег стал ноздреватым, набух водой, превращаясь в кашу днём и замерзая по ночам. В такую погоду не знаешь, как и одеваться. Утром в шубе куда как хорошо, а в полдень уже жарко, пот в три ручья по телу течёт.
Дороги в окрестностях Москвы развезло, расквасило. Днём они были вообще непроезжими, лишь под утро торговые люди ещё пробирались с товаром, да крестьяне с припасами с огородов и полей, что летом собрали. Полозья саней ломали замёрзшую за ночь ледяную корку, проваливались в ледяную кашу, и лошади выбивались из сил, волоча за собой сани с грузом.
Но и купцы своего упустить не хотели. Ещё неделя-другая — и на санях уже не проедешь, как и на подводе, а реки льдом скованы, суда на берегу своего времени ждут. Кто не успел за зиму запасов сделать — вовсе беда. Только торг и выручал, однако же цены на нём поднялись: за труды да за риск купцы свою копейку получить желали.
В распутицу все старались дома сидеть, даже городские — на улицах слякоть и грязь непролазная.
Но по мере того как сходил снег, из-под него появлялись кучи мусора, а иногда и трупы. Кто замёрз по пьянке, не в силах добраться до дома после царёва кабака, кого за медный грош разбойники жизни лишили. Убивали-то бедных — богатые на возках ездили, с охраной из добрых молодцев. И с каждой такой находкой по городу слухи ползли, перевирались, украшались жуткими подробностями.
В один из промозглых, не по-весеннему холодных дней на приём к Никите заявился невзрачный человек. Понять по одежде, кто он такой, не получалось.
— Как звать-то? Чем на жизнь промышляешь? — поинтересовался Никита.
— Головы рублю, палач я, — скромно представился пациент.
Никита невольно отодвинулся — так близко палача он видел впервые. Даже как-то не по себе стало. Встретились две противоположности: он, Никита, людей лечит, старается жизнь им спасти, а напротив него сидит человек, лишающий их жизни — как белое и чёрное. Да ладно бы ещё — жизни лишал, так ведь он ещё и пытает несчастных на допросах. На дыбе подвешивает, суставы выкручивает, ноздри рвёт, языки отрезает — прямо страшное кино, только реальное.
Видимо, палач узрел на лице Никиты отвращение или брезгливость и сказал обиженно:
— Работа как работа, не хуже других иных. А звать меня Антипом.
— Ну ладно, Антип, — слегка усмехнулся Никита, — рассказывай, где, что и как болит.
Никита не делил пациентов на бедных или богатых, мужчин или женщин — каждый человек хочет быть здоровым. Но палач? Его руки в крови не по локоть даже — по шею! Да, бывают болезни неприятные, дурно пахнущие, вроде гнойников, даже смердящие невыносимо — как остеомиелит со свищом, или внешне выглядящие не просто ужасно, а тошнотворно. Неподготовленный человек после таких зрелищ в обморок упал бы или не ел неделю.
Никита же воспринимал это как данность. Человек не виноват, что с ним приключилась беда. А вот сейчас пересилил себя с трудом. Это каким же каменным сердцем нужно обладать, каждый день пытая людей или рубя им головы? Наверное, для такой службы надо вовсе не иметь нервов, сострадания, милосердия и много чего ещё.
Всё-таки он собрался и осмотрел палача.
По жалобам, симптомам и при осмотре он заподозрил опухоль желудка. Был один признак, знакомый ещё врачевателям Древней Греции: человек начинает испытывать отвращение к мясной пище, хотя раньше вовсе не был вегетарианцем.
— Оперировать тебя, Антип, надо. И чем скорее, тем лучше. Похоже, опухоль у тебя внутри.
Антип сразу поник. Что такое «рак», он явно не знал, но предстоящая операция пугала. Слишком много боли он причинял другим и потому боялся боли сам.
Никите даже интересно стало. Наверняка у него семья есть, дети. Вот как он, отмыв от чужой крови руки, приходит домой, целует жену, гладит этими руками детские головы? Для него это было дикостью.
Однако Антип взял себя в руки и стал расспрашивать, больно ли это, сколько стоит, и задавал ещё массу других вопросов. Причём вопросы не сильно отличались от тех, которые задают в аналогичных ситуациях пациенты в двадцать первом веке — суть человеческая одна.
Выяснив всё, Антип обещал подумать и ушёл, а Никита вздохнул с облегчением — для него общение с палачом было тягостным. Он даже подумал — а не плюют ли вслед Антипу горожане? Только потом дошло, что палачи надевают на голову капюшон с прорезями для глаз, чтобы их потом не опознали. В других странах — той же Франции, например, были целые династии палачей. На Руси про такую преемственность Никита не слышал. Неужели на эту мерзкую службу люди идут добровольно, за деньги? Да и не такие большие деньги должны палачу платить. Наверняка бояре, ведавшие Пыточным приказом, сами в душе палачей презирали, хотя понимали их нужность для приказа.
Никиту редко что могло удивить или шокировать, но встреча с палачом просто выбила его из колеи. Даже Иван обратил внимание:
— Что-то случилось?
— Неможется что-то, голова разболелась, — соврал Никита.
— Лучше всего отдохнуть. Ты, Никита, перетрудился. Шутка ли — за седмицу восемь операций.
Говоря по совести, оперировать палача Никите не хотелось — ну не лежала душа.
Антипа не было несколько дней. Никита успокоился и даже решил, что это к лучшему. Только не зря поговорка есть: «Вспомни чёрта — он и появится».
Около двух часов пополудни Антип явился и уселся на лавку напротив Никиты.
— Всё, лекарь, сил терпеть нет. Что будет, то будет. Один раз помирать, а мучиться больше я не желаю, — с этими словами Антип достал деньги и положил их на стол.