— Договорились, Семён Афанасьевич, — Никита откланялся.
С этого вечера Никита забегал к князю часто — он и сам был заинтересован, чтобы князь к царю с подарком явился.
Недели через три князь встретил Никиту радостный и пьяненький.
— Ну Никита, подарок мой царю по сердцу пришёлся. Я с ним уже несколько партий сыграл. О тебе он вспоминал, говорит — об уговоре не забыл, только тянул долго.
— Вот теперь и к государю идти не зазорно.
— Это ещё зачем? — насторожился князь.
— Хочу из Москвы отпроситься, на Соловки сходить с богомольем. Как думаешь, отпустит?
— Паломничество — дело богоугодное. Только место ты выбрал не очень, сам знаешь — крамола там старообрядная. Чем тебе Сергиев Посад не угодил? И монастырь постарше, и монахи разумней, и иконы намоленные — ещё от дедов-прадедов наших оставшиеся.
— На Соловки хочу. Если по секрету — в урочище Куртяево.
— В урочище? — удивился князь. — Ты же православный?
— При чём здесь вера? Там идолов нет. А вот целебные воды есть. Хочу супружницу подлечить.
— Тогда другое дело. Только кораблик поменьше нанимай. Был я как-то на Соловках — годов двадцать тому. Ежели ушкуй невелик, то везде пройдёт.
Никита, как о судне услышал, чуть было на месте не подскочил. Он-то думал с паломниками идти! Пешком далеко, утомительно. На повозке — неудобно, ведь богомольцы пеши бредут, перед ними стыдно. Как же он о судне не подумал? Вот голова дурная! А князь идею хорошую подал. Судном и быстрее и не утомительно. Лишь бы царь отпустил. Конечно, он не царского двора человек, свободный муж — заставы только на дорогах. Но не дай Господи, случится что — царь вовек не забудет. Да и подданный Никита государев, как ни крути.
— И каким же путём? — поинтересовался Никита.
— Можно, как торговцы солью ходят: через Волок Ламский, потом до Вологды, Сухоной до Северной Двины — а там уж и Соловки. Есть и другой путь: по Мсте до Великого Новгорода, через Ладогу по Свири в Онежское озеро — а там всё время на север, через Валдай и Выгь-озеро в Белое море к Соловкам.
— А как короче?
— Да, почитай, одинаково. Недели две добираться в одну сторону. Только там лето короткое и холодное, тёплые вещи брать надо. И гнус заедает. И не вздумай задержаться. Реки там рано льдом покрываются — тогда беда. Либо пеши возвращаться, либо зимовать в какой-то деревеньке.
— У меня препона есть — государь.
— Да он-то здесь каким боком? Скажи — паломником с супружницей. После игры твоей персидской, думаю, не откажет.
— Всё равно увидеться с ним надо, разрешения попросить.
— Так он тебе перстень со своей руки подарил, тебя стрельцы в Кремль пропустят — окромя личных покоев.
— Неудобно как-то.
— Неудобно порты через голову снимать. Иди и даже не сомневайся.
Никита откладывать не стал, приоделся понаряднее — и в Кремль. Прошёл через Спасские ворота, но у входа во дворец его остановили стрельцы.
— Не положено!
Никита сунул старшему стрельцу под нос перстень царский, загодя надетый на палец.
— Царский перстень, — признал подарок стрелец. — Василий, проводи человека.
Никита был во дворце впервые, и потому всё время крутил головой по сторонам, разглядывая обстановку. Как-то всё запутанно было: переходы, лестницы, повороты; двери в помещения вели низкие, и нужно было пригибаться. Такие в крепостях да в монастырях делали. Стена толстая, проход в одного человека; через дверь пройти можно было, только изрядно согнувшись. А ведь для дела сделано! У такой двери один воин оборону от множества врагов держать сможет, тюкай только боевым топориком или саблей по подставленной шее. И винтовые лестницы в башнях с такой же целью закручивались только по часовой стрелке — чтобы обороняющемуся удобно было правой рукой работать.
Стрелец Василий довёл Никиту до двери.
— Погодь здесь.
Сам постучал, вошёл и тут же появился с молодым боярином.
— Знакомое лицо! Никак — Никита-лекарь! Доброго здоровья!
— И тебе не хворать.
— Василий, ты ступай. А что, Никита, разве государь тебя к себе призывал? Здоров он вроде.
Никита поднял руку с царским подарком. Боярин увидел, кивнул:
— Знакомый перстенёк. Так с чем пожаловал?
— Просьба к нему.
— Да ну?
Боярин задумался. Перстенёк царский — как пропуск-«вездеход». Только ведь и просьба личная. Как бы от государя не влетело.
— Испрошу, — боярин исчез за дверью.
А Никита разглядывал мозаику на окнах да изразцы на голландской печи.
Дверь приоткрылась.
— Иди, примет.
За дверью оказался коридор. Перед дубовой створкой боярин остановился.
— Шапку отдай, как войдёшь — поклонись.
— Да знаю я! — не скрыл досады Никита.
— Это я так, для порядка.
Никита отдал суконную шапку боярину и вошёл.
В комнате царя пахло благовониями, тихо потрескивала лампадка перед иконами.
Никита перекрестился на образа, потом повернулся вправо.
За деревянным столом сидел Алексей Михайлович в расшитом домашнем халате и с любопытством смотрел на гостя.
Никита отвесил глубокий поклон:
— Здрав буди, государь.
— Рад видеть, Никита-лекарь. Давненько мы с тобой встречались. Дай Бог памяти — года полтора?
— У тебя хорошая память, государь.
— Зато ты с персидской игрой долго тянул, — укорил царь.
— Беда у меня была, государь. Жена и тёща от моровой язвы померли, дом сожгли — на пепелище вернулся. Сам в монастырь ушёл в Астрахань — не до игр было.
— Ведаю уже. Разыскивал тебя — нужда великая была.
— И я ведаю о твоей беде, государь. Прости, вернуться не успел, на два дня опоздал только.
— Видно, так Богу угодно было. Зато князя Елагина игре выучил, он меня пока обыгрывает.
— Навык с практикой приходит. Игра эта только с виду простая. Там думать надо, просчитывать на несколько ходов вперёд. Кто кого передумает — как в шахматах.
— Садись, Никита, — предложил царь.
Никита уселся на небольшую скамеечку. Тепловато в комнате. Своды низкие, оконца маленькие, стены тёмные, вишнёвого цвета. А государь какие-то бумаги читал до него, вон — на столе лежат.
— Ты бы, государь, несколько свечей рядом поставил. Темно в комнате, глаза испортишь.
— Верно, устают к вечеру глаза, иной раз такое чувство — как будто песку в них насыпали. Так что у тебя за просьба?
— На богомолье хочу. Прошу тебя — отпусти, думаю, за два месяца обернусь.
— Это куда же?
— На Соловки.
Царь нахмурился:
— Ты не старого ли обряда приверженец? Да нет вроде, тремя перстами крестился.
— В Куртяево урочище хочу завернуть — на воды целебные.
— Слыхал я про диковинку такую в моих землях, но не был там никогда. Вот что, Никита-лекарь, отпускаю тебя на всё лето — но только с одним условием: целебные воды сам осмотришь и испробуешь. А по возвращении у меня будь с докладом. Знать желаю — правда ли вода та помогает, либо врут все. Чешский король в письмах водами целебными похваляется, а я, получается, вроде как хуже.
— Государь, земли твои обширны и изобильны всем — зверем, птицей, золотом и железом. И воды целебные в них есть, только разведать их надо!
— Ты так говоришь, как будто твёрдо знаешь. Не скрою — приятно мне. Считай — поручение тебе я дал.
Никита поклонился и попятился к двери, считая аудиенцию законченной.
— А партейку сыграть? — улыбнулся царь.
После доброго разговора чего же не сыграть?
Никита довольно шустро обставил царя. Тот нахмурился:
— Давай ещё одну.
— Нет, государь. Лучше я тебе твои ошибки покажу — это полезней.
Никита рассказал и показал, где государь маху дал.
— Ага, понял. Как играть хорошо научусь, с послом персидским сыграю. У них вся знать в шахматы и нарды играть обучена.
— Зато в лапту не умеют.
— Это для простого народа.
Никита пожелал государю доброго здоровья и откланялся.
Вышел он из дворца довольный, рот до ушей. Стрелец Василий взглянул на Никиту и не удержался:
— Выгорело, стало быть, дело?
— Как есть, Вася! — и от избытка чувств Никита хлопнул стрельца по плечу. Тот от неожиданности едва бердыш из рук не выронил.
В этот же день Никита стал искать подходящее судно. Дело это оказалось непростым. Были пузатые торговые лодьи и большие ушкуи. Купцы, владельцы судов, были бы не против, однако посудины велики. Источники целебных вод располагались по берегам реки Верховки — неглубокой и неширокой, по ней такие не пройдут. А учитывая, что и переволок проходить надо — так и вовсе не надобны. А небольшие лёгкие ушкуи да баркасы — судёнышки почти все рыбачьи, пропитаны неистребимым рыбьим духом, и места для пассажиров в них нет.
Однако, потратив два дня, судно Никита нашёл. Вернее — подсказали ему. Хозяин, седовласый старец, согласился доставить их на Верховку, подождать там, сколь потребно будет, да в Москву вернуть.
— Харчи мне готовить? — спросил он.
— Тебе. У меня другие заботы будут.
— Тогда повара возьму.
— Нам без изысков, только чтобы вкусно и сытно.
— Задаток давай. Когда выходить?
— Сам-то как считаешь?
— Не знаю, сколько ты там будешь, но к Новому году обязательно убраться надо. Годков пять тому как раз к сентябрю морозцы ударили. Ещё бы седмицу промедлили — и в лёд вмёрзли бы. Севера!
Никита прикинул. Новый год — это первое сентября. Получалось — надо выходить в начале июля. Он достал деньги, нашёл и протянул старику алтын.
— К июлю будь готов. Если что непредвиденное будет — найдёшь меня в лекарне, что у хором князя Елагина.
— Так не ты ли Никита-лекарь будешь?
— Он самый.
— Наслышан о тебе. Люди хорошо отзываются, говорят — зело искусен в лечении.
На том и распрощались. Никита предупредил Любаву, что в начале июля они вдвоём уедут из столицы на два месяца.
— Ой, я так надолго из города ещё не уезжала. А куда поедем?
— Поплывём — на Север, к Соловкам.
— Паломничать?
— Если захочешь. На целебные воды поедем, тебя подлечить.