Вадим откашлялся. Все-таки Голос в облике мертвого парня гораздо лучше, чем парень, самостоятельно восставший из могилы и прибывший к своему убийце с ночным визитом.
— А что — концовка? — нашелся Вадим. — Разговор, как разговор. И, кстати, вряд ли это твое лицо.
— Но передо мной ведь тоже не ты, — усмехнулся Голос. — Или ты? Поджатые губы, трусливо бегающие глаза, нервный тик…. Ты смел лишь в окружении своих бойцов?
Вадим стиснул зубы, до хруста, до боли.
— Что ты хочешь? — вместо ответа спросил он.
— Помощи и понимания, — ответил Голос, а парень вдруг легко поднялся из кресла. Немченко немедленно вспомнился какой-то дурацкий фильм о зомби, просмотренный под руководством дочери накануне. Вадим мельком подивился убогости фантазий голливудских умельцев. Настоящего ожившего кошмара они, как пить дать, никогда в жизни не видели.
Он ощутил, как мерзкая дрожь с щеки начинает расползаться по лицу.
Парень сделал несколько неуверенных шагов, с грохотом отодвинул ближайший стул и сел прямо напротив Немченко. Теперь их разделяло около метра.
Вблизи его маска выглядела совсем кошмарной. И запах. От него исходил удушливыми волнами тяжелый запах прелой мокрой земли.
— Мне и оттуда тебя слышно было, — произнес Немченко.
— Так лучше, — заметил парень. Губы его еле заметно шевельнулись. — Мне одиноко, Вадим. Я думал, что мы с тобой друзья. А ты…? Неужели тебе со мной плохо?
— Мне хорошо.
— Неправда. Ты тяготишься мной. Тебе страшно. Но ты ведь также одинок, как и я.
— У меня есть дочь, — напомнил Немченко и сейчас же пожалел об этом.
— А…. Папаша мой…. Да, что, папаша? — внезапно произнес парень голосом Машки. — Алкаш. Пить начинает с петухами. И так весь день. А вечером его братки домой приволакивают. Он отлежится в прихожей, доберется до кухни, махнет еще стакан-два и давай лезть с нравоучениями. Я его ненавижу! А каково? — закончил монолог Голос.
Вадим стиснул кулаки.
— Неправда, — сказал он, уверенный, абсолютно уверенный, что Голос не врет.
Немченко знал свою дочь слишком хорошо.
Рот парня исказился, что, очевидно, должно было означать усмешку.
— Ай-яй-яй, — произнес Голос. — Нехорошо, Вадим…. Значит, у тебя есть любящая дочь. И она мешает тебе почувствовать одиночество. Может быть, она тебе не нужна? Неужели же кто-то может стоять между нашей дружбой?
Немченко почувствовал приближающееся бешенство. Машка моя, значит, подумал он. Мешает нашей дружбе. Ах, ты сволочь.
— Выпить хочешь? — осведомился он самым невинным тоном.
— Я уже думал, что не предложишь.
Вадим поднялся.
Стаканы стояли в шкафчике над мойкой, но он уверенно пошел к холодильнику.
— Ты что будешь? В ассортименте есть все. Вино, коньяк, водка, — предложил Немченко. Только не думай, Вадя, не думай о пистолете. — Я лично по утрам предпочитаю коньяк. Знаешь, отлично снимает ночную усталость.
— Так ты и ночью устаешь?
— А как же, — Вадим открыл шкафчик. Засунув руку, нащупал под мешком сахара прохладную рукоять пистолета. — Мне столько кошмаров сни…
— Вадим, — перебил его Голос. — Стаканы у тебя в другом месте.
Немченко напрягся всей спиной.
— Я уже мертв, Вадим. Ты убил меня еще вчера.
Немченко вытащил пистолет, снял предохранитель и с лязганьем передернул затвор. Повернулся.
Парень сидел на том же месте, не шевелясь, и смотрел на него черными поблескивающими глазами из-под запекшейся маски. Вадим ощутил легкое «дежавю», только Сашка с Костиком не хватало. И, конечно, лежащей между ними мертвой девушки.
— Не смей мне говорить ничего о дочери, — произнес он, поднимая пистолет. — Это моя дочь, подонок.
— Я уже мертв, Вадим, — снова напомнил Голос.
— А я тебя сделаю еще мертвее, — произнес Немченко и нажал на курок.
Раз, два, три. Выстрелы грохотали в ночном доме, подобно взрывам. Полуослепленный вспышками, Вадим увидел, как пули одна за другой входили в ночного гостя. В правую щеку. В плечо, прямо под ключицей. В шею, едва прикрытую разорванной окровавленной рубашкой.
Четыре, пять, шесть.
Парень танцевал и дергался на стуле, но все еще сидел, словно привязанный. От выстрелов рывками отъезжал стул.
— Сгинь, гад! — в неистовстве заорал Немченко.
Сзади раздался грохот. Кто-то спускался, кубарем катился, по лестнице.
Вспыхнул ослепительный свет и Вадим, стиснув зубы, прикрыл свободной рукой глаза.
— Папа! — закричала Машка.
Ее руки обхватили его со спины.
— Папа, ты что?!
Он, помаргивая, отвел пальцы от глаз.
Там, напротив него, на стуле никого не было. Ни мертвого парня, ни крови, ничего. В лопнувшей обивке зияло четыре дымящихся дыры, а пол вокруг был усеян горячими гильзами и обломками дерева.
Вадим опустил пистолет. Сзади рыдала в голос Машка, стискивая его в объятиях.
— Па-а-па, — захлебываясь причитала она. — Ну, что-о же-е…. ты-ы…
Левее сзади что-то хрустнуло.
Вадим, вскидывая пистолет, обернулся.
Там, у лестницы стоял заспанный Машкин бойфренд в одних трусах. Глаза его были круглыми, а рот удивленно приоткрыт.
Он, с перепуга, даже не догадался поднять вверх руки.
Тарас Петровский
— Что-то ты сегодня озабоченный, — наблюдательно заметила Майя, когда Петровский принялся разуваться в прихожей.
— Были проблемы, — неопределенно буркнул он. — Как ты?
— Да, по дому все больше, — Майя, поджав ноги, сидела на диване и смотрела телевизор. По экрану скользили освещенные солнцем горы. Маленькая машина неторопливым жуком карабкалась по серпантину.
Петровский снял плащ.
— Никак «Сияние»? — поинтересовался он.
— Да захотелось вдруг посмотреть что-то, — пожала Майя плечами.
— Николсон — велик, — объявил Тарас и подергал скрюченным указательным пальцем: «Рэд рам, рэд рам»…
Майя рассмеялась и легко поднялась, взмахнув пультом. Горы и машина замерли на экране.
— Есть будешь? — чмокнула она его в щеку.
— Обязательно, — сказал Тарас. — Только, для начала, чашечку хорошего кофейку. Сваришь?
И сейчас же у него запел мобильник.
Он сделал извиняющий жест и достал телефон.
Несколько мгновений сосредоточенно слушал.
Потом поднял взгляд на Майю и, отстранившись от трубки, начал:
— Знаешь….
Жена приложила палец к его губам.
— Думаю, что кофе отменяется, Тарас Васильевич. Это звонит почти ненавистный мне Антон Тополев, и снова тащит тебя на все время крадущую тебя у меня работу.
— А ты не телепатка, часом, Майя? — пытаясь скрыть неловкость, попробовал улыбнуться Тарас.
— Нет, Петровский, — грустно произнесла супруга, — Я просто твоя жена.
Пока открывались ворота гаража, Петровский набрал номер Антона.
— Я не мог толком поговорить, — пояснил он. — Что случилось?
Майя имела очень поверхностное представление о роде деятельности своего мужа. Официально «Полночь» занималась продажей программного обеспечения. Вторая и большая ее часть была реально зарегистрированным охранным агентством.
— Я только что беседовал с нашими друзьями в милиции, Тарас Васильевич, — ответил Тополев. — Они задержали парня. Какой-то бомж, судя по всему. Но, по их мнению, это и есть наш таинственный поджигатель.
— Вот как? — хмыкнул Петровский. — Занятно. С чего возникло такое мнение?
— Говорят (цитирую, Тарас Васильевич), парень только не мочится бензином. В карманах — крышки от многочисленных пластмассовых бутылок, остатки которых нашли на месте поджога.
— Ага, — Петровский поднял голову. Майя наверху, в гостиной задергивала шторы. — Ты выдвигаешься?
— Буду через сорок минут, — пунктуально ответил Тополев.
— Куда двигаться?
— В соседнее с нами отделение милиции.
Ворота, наконец, поднялись, и машина блеснула в тени гаража круглыми фарами.
— Я тоже, — закончил разговор Петровский и опустил телефон в карман плаща.
Посмотрел на зашторенные окна гостиной.
Когда-нибудь, подумал он. Когда-нибудь, Майя, я расскажу о себе все.
Каждое посещение отделения милиции оставляло в душе Петровского неизгладимый отпечаток. То ли это было связано с военной юностью Тараса, то ли с чересчур активным детством. Поэтому, когда агентство поднялось и окрепло, вопросами связи с правоохранительными органами стали заниматься подчиненные.
В особенности Тараса угнетали камеры. Сырость, промозглый холод и пустое одиночество — все это он успел в достатке испытать еще на гаупвахте в бытность свою курсантом военного училища. А лязганье тяжелых дверных запоров и много позже снилось ему по ночам.
За большим стеклом, словно в аквариуме, сидел серьезный майор и что-то читал по старенькому монитору. Большая карта района на стене перемигивалась огоньками. Где-то, громко пощелкивая, басила невидимая рация.
Знакомый сержант Тополева, встретивший их у входа, румяный молодой парень лет двадцати пяти, словно герой боевика, весь увешанный милитаристским снаряжением, проводил их к окну.
— Андрей Александрович! — постучал он в стекло костяшками. — К нашему поджигателю пришли.
Майор поднял голову от монитора и взглядом, не сулившим ничего хорошего разномастным ворам и преступникам, ощупал посетителей.
Неторопливо поднялся.
Ростом он был, наверное, метра под два.
— Обычно мы такого не практикуем, — через мгновение говорил майор Петровскому, стискивая его руку железной хваткой. — Но вы все-таки единственное охранное агентство в нашем районе. Так сказать, содружество родов войск.
Улыбался он здорово.
Честно и открыто, располагающе. Даже не верилось, что этот человек изо дня в день возится с трупами, оформляет проституток и утихомиривает бомжей.
Петровский улыбнулся в ответ.
— Ну, что, посмотрим? — спросил он.
В «обезьяннике», за толстыми стальными решетками, сидело двое.
Прямо напротив