— Не слышу. Что?
— Мрази… — прошептал парень, однако выходило у него что-то вроде «ма-а-си».
— Значит, знаешь, — удовлетворенно кивнул Немченко. — У тебя хорошая сучка. Красивая. Породистая. Ты все еще раздумываешь о молчании? Или нет?
— Ма-а-си…
— Вот что я тебе скажу, друг, — Вадим внезапно ощутил усталость и тоску. — Люди не понимают насилия. Они смотрят его по телику, читают о нем в газетах, встречают на улице. Но это насилие их не трогает по настоящему. Ведь оно направлено не на них. Так… На кого-то… Кого-то нереального убивают, пытают, насилуют…. Каждый полагает, что его-то точно пронесет…. Конечно, он не такой, он счастливый… Верно? Ты ведь тоже так думал? Что родился под счастливой звездой?
Немченко несколько раз затянулся.
— Сегодня твоя звезда закатилась…. В общем-то, она закатилась еще тогда, когда ты первый раз засунул руку в мой кошелек. Подобная дискуссия с того несчастного момента стала лишь вопросом времени. Поэтому, давай на чистоту. Для тебя здесь все уже закончилось. Это не подлежит ни обсуждению, ни просьбам. Но ты еще можешь купить жизнь своей девки. Своей любимой, ни в чем, собственно, не виноватой женщины. Которая, как мы с тобой оба понимаем, просто проходила мимо. Я даже готов пойти на то, что бы отпустить ее за мои деньги. Ответь мне: ну, разве это не настоящий гуманизм?
Сашок позади фыркнул.
Парень молчал.
— Не хочешь, — грустно констатировал Немченко. — Тогда давай я тебе расскажу, что сейчас с ней случится. Для начала бабу твою используют по прямому женскому назначению, а потом ее будут резать. Медленно. С удовольствием. С перекурами и передышками. Видел когда-нибудь, что, на самом деле, у баб под кожей? Думаешь, любовь и красота? Нет, братишка…. Все, как у нас — одно большое сплошное дерьмо….
Парень безмолвствовал.
— И если ты не вмешаешься, ее сегодня тоже не пронесет. Она, как и все люди, сделана из обычных костей и мяса. Видишь, я с тобой полностью откровенен. А ты?
Бульканье крови.
— Ма-а-си…
— К черту! — сплюнул Вадим и отшвырнул сигарету, поднимаясь. — Где вы там?!
Девчонка уже не сопротивлялась. Она бессильно висела между Костей и Толяном, словно груда мокрого белья, развешанного между двумя крепкими столбами. Веревкой были руки.
Длинные спутавшиеся волосы, легкое платье. Красивое лицо с кровоподтеком на левой щеке. Лет девятнадцать. Хороша, подумал Вадим мельком. И ведь любит, его, падаль, любит. Как она вцеплялась Сашку в лицо? Как дикая кошка за котят. Ну, почему же всяким уродам достаются такие достойные женщины?
— Ну? — обернулся Немченко к парню. — Последняя возможность.
Вместо ответа проснулся телефон у него в кармане.
На втором такте мелодии из «Кармен» Вадим поднял трубку.
— Да? — произнес он, и в этот момент девчонка издала нечеловеческий, переходящий в ультразвук крик. Так обычно завывают корабельные сирены — тоскливо и протяжно, опустошающее безнадежно.
— Развлекаешься? — расслышал сквозь визг холодный голос Вадим. Этот проклятый Голос он хотел бы сейчас слышать меньше всего.
— Закройте ей пасть! — рявкнул Вадим, прикрывая трубку. — Ну?!
Выстрел гулко прозвучал в пустоте ангара.
Грузное падение…
Удаляющийся серебристый звон гильзы, скачущей по бетону.
У Вадима что-то оборвалось внутри. Он прикрыл глаза и несколько секунд постоял так, не оборачиваясь. Два часа…. Два, твою мать, моих часа…. Сорок тысяч долларов…. Все напрасно…
Немченко знал уже, что может увидеть, обернувшись.
— Опять твои остолопы напортачили? — сочувственно осведомился Голос в трубке.
Волна бешенства накрыла Вадима с головой.
ДВА МОИХ ЧАСА!!!
МОИ ДЕНЬГИ!!!
Он повернулся, вырывая пистолет из-за пояса. Его лицо свело судорогой от злости.
Девчонка лежала на полу, ноги ее были неестественно вывернуты, а около головы растекалась черная лужа крови. Сашок изучал ее с интересом из-за спины изуродованного парня, левый — Костик — тупо стоял, переваривая происшедшее, а правый — Толян — с довольным видом прятал ствол в кобуру подмышкой. Ослепленный бешенством Вадим увидел только его конопатое лицо с бородавкой на нижней губе, да раскинутые на полу ноги девчонки.
ДВА ЧАСА!!!
Его пистолет привычно дрогнул в руке, роняя гильзы.
На лбу Толяна лопнули кровью два волдыря, он поднял руку, недоуменно посмотрел на ладонь, ставшую красной и навзничь рухнул назад. Сашок с Костиком залегли. Остались только Вадим и его пленник, с искаженными болью прорезями маски, искаженными болью не физической, но душевной. На мгновение Вадим встретился с ним взглядом. Там была вся правда о жизни и смерти. Готовность к вечному Пути и нечеловеческое горе. И спокойная готовность уйти.
Люди иногда достигают предела чувствительности к физической боли. Но после пересечения предела боли душевной, тратить дальше время бессмысленно.
Я окружен идиотами, с ненавистью подумал Вадим и еще два раза нажал на курок.
И только когда выстрелы умерли в вышине ангара, поднял трубку.
— Да, — произнес он, выдохнув сквозь сжатые зубы. — Немного опять напортачили. Но теперь я готов поговорить.
— Давай-ка выйдем на улицу, — посоветовал Голос. — Подальше от вашего занятного шоу.
Солнечный день резко контрастировал с полумраком ангара. Вадим поморщился и невольно отступил в горбатую металлическую тень. Бабье лето, мельком подумал он. Лето мертвых молоденьких баб.
— Отошел? — отечески осведомился Голос.
— Почти. Что хотел?
— Сразу к делу, Вадим. Мне нужен один товарищ. Очень нужен. Уверен, ты сумеешь его для меня найти.
— С какой стати? — буркнул Немченко.
— А наша дружба?
— Ты о чем?
— Понимаю, — ответил Голос после паузы. — Иногда разочарование готово свести с ума. Зря потраченное время, нервы… А, знаешь ли, ты вообще все это зря затеял. У парня денег не было. Он и в самом деле не знал, куда они делись. Он не соврал тебе ни полслова. На твои деньги теперь бомжи у Казанского вокзала бухают, те, что уперли его кейс.
— Мой кейс, — машинально поправил Немченко, и тут до него дошло. — Откуда ты знаешь?!
— Есть многое на свете, друг Горацию, что и не снилось нашим мудрецам, — нараспев процитировал Голос, хмыкнув. — Я очень многое знаю, Вадим. А ты опрометчиво отказываешься от моей дружбы.
У него перед глазами встали безвольно раскинутые ноги девушки на бетонном полу ангара. Девятнадцать лет. Немного младше моей Машки… Еще плюс один грех на душу.
— Я смогу их найти? Твоих якобы бомжей…
— Со мной ты сможешь все, Вадим.
Немченко облизал пересохшие губы.
— Зачтено, — кивнул он. — Что за товарищ тебе нужен?
— Паренек один шустрый, — сказал Голос. — Живой и невредимый. По своим каналам я выяснил его имя. Он очень опасный человек, а теперь в бегах.
— Убил кого-то? — поинтересовался Немченко.
— Нет еще…, — с сомнением произнес Голос. — Но убьет, в этом я совершенно уверен. Только есть у меня к тебе огромная просьба. Ради бога, Вадим, не посылай на его поиски своих тупорылых костоломов….
— Договорились. А бомжи?
Голос на мгновение словно бы задумался.
— Самое начало второго пути, — ответил он. — Под платформой. Их трое, а то, что можно еще считать женщиной — четвертая, спит на твоем кейсе, ножкой во сне подергивая.
У Немченко перехватило дыхание от злости.
— Понял, — еле сдерживаясь, произнес он. — Жду на почту материалов по твоему интересу.
Захлопнув телефон, Вадим рванул дверь ангара на себя.
Костик с Сашком замерли с трупом парня над разложенным на полу полиэтиленом. Сашок опасливо поднял голову.
— Саня! — рявкнул Немченко. — Быстро с двумя нашими на Казанский вокзал! Начало второго пути. Полчаса тебе хватит?
— Я хотел бы с Толяном проститься, шеф, — растерянно пробормотал Сашок, не меняя позы. — А то совсем не по-человечески как-то…
— Езжай, езжай, — перебил его Костя, иногда соображавший быстрее. — Я тут и один управлюсь.
Беглец
Лес оказался совсем небольшим.
Минут через десять он вышел на опушку, ежась от холода. Мокрая и высокая трава превратила джинсы в тяжелые мокрые доспехи, да и сам он себе напоминал бойца, возвращающегося домой с нелегкой войны. С победой ли? Он не знал.
Хотя, судя по тому, как и где очнулся, вряд ли.
Впрочем, о том, где находится этот дом, он тоже не имел ни малейшего понятия. Память подсказывала — в Москве.
Впереди была дорога.
Редкие машины поносились по мокрому асфальту под светом не менее редких фонарей. Присев на корточки, он вгляделся внимательней и чуть слышно рассмеялся. Троллейбусные парки в деревнях не строят, как, впрочем, и хороших асфальтовых дорог.
Город. Москва? Память молчала.
Через несколько шагов к дороге ноги провалились в воду. Он присел, раздвигая траву и склонился, пытаясь разглядеть собственное отражение. Ничего, кроме неясного белесого контура, его глаза, уже привыкшие к темноте леса, увидеть не смогли. Ладно, подумал он. Главное сейчас — постараться привести себя в порядок. Уничтожить следы ночного пребывания с негостеприимном лесу.
Морщась от пронизывающего холода, он умылся ледяной водой, старательно отдирая спекшуюся корку на лбу. Получалось плохо, но показаться в таком виде на дороге — значило оказаться в милиции. Что такое милиция, он почему-то помнил.
Впрочем, он вообще помнил многое. Множество лиц. Высокие многоэтажные дома. Красивые машины. Чью-то дачу за высоким сетчатым забором. Большой стол со странной стеклянной конструкцией посредине.
Он прикрыл глаза, пытаясь вытащить из памяти еще хоть что-то.
Улица.
Множество машин перед подъездом.
Надпись на фасаде.
Номер квартиры? Сейчас… сейчас…. Сто…. Сто четырнадцать.
Дом?
Так, подумал он, тщательно проверяя карманы.
Ни документов, ни денег. В заднем кармане джинсов пальцы