На Вовкиной драной куртке бензин кончился. Иван аккуратно стряхнул последние капли и, перешагнув через калымщика, вернулся к пакету за новой бутылкой.
Как-то они с Вовкой подрались. Ссора вышла крупная, да и право дело, разве дележ сломанного утюга не стоит крови? Иван мечтал подарить его Гальке, тем более и праздник женский был на носу. А Вовчик все никак не желал с утюгом расстаться.
Это тебе за мой разбитый тогда нос, подумал Иван, тщательно заливая Вовкину оголенную шею. А это за вывихнутый палец.
Дальше начиналось основное действо. Месть похотливым изменникам. Иван сходил за новыми бутылками и остановился над любовниками в тягостном сомнении: с кого начать?
— Сучка не захочет, кабель не вскочит, — подсказал ему добрый хороший друг из темноты.
Верно, согласился облегченно Иван. Сомнения и переживания сегодня ему давались с большим трудом.
Эх, Галька-Галька…. А, какие были у нас стремления и планы! Как же ты могла, противная похотливая негодяйка, бросить нашу любовь под ноги (вернее, не под них) первому встречному дурачку! Ведь думали же с тобой о собственном угле, о будущем, о детях, наконец!
Иван присел на корточки и нежно провел пальцами по ее умиротворенному лицу, запоминая навсегда. Больше я тебя не увижу, дорогая и любимая моя Галочка.
— Не расслабляйся, — напомнил ему настоящий товарищ.
— Да-да, — заторопился Иван, поднимаясь.
О Понюшке ему тоже ничего доброго не вспомнилось. Да, собственно, и вспоминать-то было нечего — Иван уже спешил.
Нервно сопя, он смочил Понюшку бензином (в особенности в районе пояса, что бы впредь неповадно было) и, хрюкая почти опустевшей бутылкой, принялся за дорожку к едва тлеющему костру.
Пришлось извести две бутылки, что бы хорошенько пропитать влажную от утренней росы землю.
Наконец, Иван присел, оттирая пот со лба. Все было готово к новому празднику.
Молодец, Ванюша, похвалил его внутренний демон. Преодолев все навалившиеся невзгоды, ты справился. Надеюсь, зажигалка у тебя с собой? Или ты доверишь начать праздник слепой природе в виде разлетающихся искр костра?
Сам, упрямо не согласился Иван и зашарил по карманам. Только сам.
Он достал из кармана зажигалку и, щелкнув, смотрел на огонь, пока не обжег пальцы. Потом обвел взглядом полянку под платформой. В его глазах заплясали призрачные языки пламени.
Только сам.
Пока на поляне бушевал огонь, и катались по земле заживо сгорающие люди, Иван в десятке метров дальше неторопливо справлял нужду.
Живот у него побаливал давно — Галина даже как-то предлагала выбить стекло с сигнализацией, что бы, наконец, оказаться у врача. Такие уловки и прыжки Иван отверг с негодованием. Сам себя он считал мужчиной состоявшимся и отдающим отчет в своих поступках.
Болел живот у него и всю предыдущую ночь.
Даже под утро, когда Иван участвовал в празднике огня.
Поэтому сейчас он получал ни с чем не сравнимое удовольствие, морщась в лучах ласкового солнышка и почитывая засаленный детектив, который Галька давеча сперла на вокзале. Голоса героев книжки, словно живые, звучали набатом у него в ушах.
— Майор Звягинцев, а вы проверили алиби подозреваемого?
— Оно безупречно, товарищ полковник.
Со вздохом Иван дернул несколько особенно неинтересных страничек. Потом поднялся, натягивая штаны и разминая затекшие ноги.
Галькино обгорелое тело показалось ему совсем не аппетитным, когда Иван вернулся на поляну. Он пинком ноги сбросил с почерневшего кейса ее ноги, не чувствуя исходящего от него жара, подхватил заветный кейс подмышку и пошел навстречу солнцу.
У него сегодня было еще много дел. Демон ждал.
Тарас Петровский
Петровский сидел в кабинете и смотрел очередную сводку о происшествиях за день, когда к нему в приоткрытую дверь заглянул Антон Тополев.
— Можно к вам, Тарас Васильевич? — осведомился он.
Петровский немедленно убавил у телевизора звук и приглашающее махнул рукой.
После утренней игры в героя-пожарника, Тополев успел привести себя в порядок, и это вселяло уверенность, что и мысли его, наконец, приобрели свойственную им связанность, логичность и красоту. Был он худощав и элегантен, идеально причесан и выбрит, — одним словом, образцовый молодой перспективный человек тридцати лет от роду. Однако, бодрящий аромат туалетной воды Антона так не смог справиться с запахами костровой площадки. Тарас это ощутил даже из глубины кабинета.
Потоптавшись на пороге, начальник отдела информации и правая рука руководителя «Полночи» решительно проследовал к столу. Подмышкой у него торчала неизменная записная книжка, с которой, по мнению Тараса, он не расставался даже ночью. Впрочем, вспомнил Петровский, на пожаре Антон, вроде был без нее. Наверное, в машине оставил, подумал Тарас. Во избежание случайного возгорания.
Антон сел напротив, разложив свою драгоценность на столе.
— Ну, и что мы имеем на сегодня? — поинтересовался Петровский.
Тополев вздохнул, машинально разгладив пальцами чистую страницу в раскрытой книжке.
— Практически ничего, Тарас Васильевич.
Петровский совсем выключил телевизор.
Открыл ящик стола и достал трубку. Ему ее подарили в самом начале карьеры друзья, серьезно опасавшиеся выкуриваемых им в день четырех пачек. Потом, незаметно для себя, он привык. Стал появляться с трубкой на людях, обзавелся аксессуарами и инструментами. Теперь же курение приобрело больше ритуальный оттенок.
Кроме того, приготовление трубки давало время на размышление, что особенно помогало при сложных и изматывающих переговорах, которые случались частенько. Тарас иногда рассказывал с усмешкой, что дела пошли в гору после замены сигарет на табак. Но, конечно же, ему не верили. Петровский и безо всяких трубок личностью был, несомненно, незаурядной…
Совершив все необходимые манипуляции, он раскурил трубку и, окутавшись дымом, придвинулся к столу.
— Давай-ка, поподробнее, Антон, — сказал Петровский.
— А что поподробнее, Тарас Васильевич? — развел Антон руками. — В лесу чисто. Место нашли, даже путь его проследили. Следы обрываются у дороги — и все. Маме звонили — дома его нет второй день. Мать думает, что гуляет он где-то с друзьями. Связывались с Георгием, которого вы почему-то Джорджем называете. Не знает, не видел, не говорил. Вот, собственно, и все.
— Все?
— Ну, группу оставили у мамы и у этого Джорджа. Завтра думаю нанести матери визит, если сам не объявится. Может быть, выясню, где он еще может быть. А так…. Каких-то экстраординарных происшествий нет, все пока тихо.
— Так, значит, — покивал головой Тарас. — А милиция? Больницы?
— Ни-че-го…
— Замечательно, — констатировал Петровский и посмотрел на большие настенные часы. Было около девяти вечера. — Да-а, поздновато уже визит матери наносить.
— Очень долго лес прочесывали, да по больницам выясняли, — как бы оправдываясь, сказал Антон. — Но, завтра, с утра…
— Завтра с утра мать его на работе будет, — перебил его Петровский с досадой. — Ты хоть выяснил, где она работает?
— Учительница русского языка в школе по соседству, — ответил Тополев. — Я как раз на работу и хотел…
Петровский затянулся.
— Очень плохо, Антон, — сказал он. — Вечер первого дня, а у нас до сих пор ничего. Вот что, я тут подумал. Дай объявление по кабельному телевидению и в газеты. Так, мол, и так, просьба водителя, подвозившего сильно раненого молодого человека от Битцевского парка рано утром такого-то числа выйти на связь. Ну, там, вознаграждение, то, се. Сам придумай. Конечно, вряд ли сработает, а вдруг?
Тополев кивнул, и что-то быстро пометил в книжке. Он вообще любил все всегда помечать.
— Что там с пожаром? — поинтересовался Петровский.
— Ликвидирован. Сейчас подсчитываем потери. Завтра должны страховщики подъехать.
— Причина?
— По предварительной оценке экспертов — причина не рядовая, — поднял голову Тополев. — Судя по всему — поджог.
— Поджог? — брови Петровского поднялись. — Вот даже как?
— Пластмассовые бутылки с бензином. Кто-то разбил два окна внизу, — и из бутылок во внутрь. Даже остатки пластмассы с этикетками нашли.
— И кто поджог?
Антон пожал плечами.
— Очередные интриги завистников.
— Интриги, говоришь? Мы проводим свою операцию, а в этот момент кто-то поджигает лабораторию?! Думай, Антон!
Тополев нахмурился.
— Отвлекли внимание, что бы мы не успели в лесу? — предположил он.
— Именно, Антон! — возбужденно воскликнул Петровский. — Именно! С такой наглостью я давно не сталкивался. Надо же, как в старые добрые времена. Но, кто настолько хорошо осведомлен?
— Кто-то из наших?
Секунду они смотрели друг на друга. Петровский напряженно, а Тополев задумчиво, перебирая в памяти людей и лица.
— Вепрь?! — почти одновременно произнесли они.
Петровский даже привстал от напряжения.
— Ну? — спросил он.
— Не выходит, — после паузы разочарованно развел руками Антон. — Не мог он знать.
— А «слухачи»?
— Нет, Тарас Васильевич. И, вообще, почему, как только что-нибудь случается, мы сразу вспоминаем о Вепре?
Петровский откинулся на спинку кресла, затянувшись.
— Вепрь…, — задумчиво произнес он. — Просто темная наш Вепрь личность, вот как.
— Зачем же мы его держим тогда?
— Потому что нет другого.
Тополев вздохнул.
— Тогда кто же? — почти риторически произнес он.
— Ладно, — махнул рукой Петровский. — Давай-ка, сменим тему. Обсудим нашу текучку, глядишь, все само выплывет.
Он нажал кнопку селектора.
— Да, Тарас Васильевич? — немедленно отозвался селектор голосом секретарши Лизы.
— А организуй-ка нам, Лизочка, кофейку с Антоном.
Когда Тополев ушел, Петровский долго стоял у окна, глядя на проносящиеся внизу машины.
Где же ты? Где же ты, парень? Как найти тебя загнанного и становящегося с каждой минутой все более смертельно опасным в огромном городе?