– Черта с два! – выпалила Маша. – Ты не заставишь меня…
– Хочешь поспорить?
Он поставил бокал на стол и хрустнул пальцами.
– Мальчик, – произнес Вадим, посмотрев на бойфренда. – Ты на машине?
– Э… Нет…
– Тогда немедленно и тихо поднимаешься на третий этаж в гостевую комнату. Где гостевая – знаешь?
– Э… Да…
– И до утра я от тебя не слышу ни звука. Понял?
– Но, Ва…
– Ты понял?
– Да, Вадим Дмитриевич.
– Пошел.
Проследив за тем, как неуверенно тот поднимается по лестнице, Вадим перевел взгляд на дочь.
– Ключи и документы, – повторил он.
– Ты мне не отец… – произнесла она одними губами. – Ты – садист и мясник…
– Да, и благодаря этому ты ведешь развеселую жизнь.
Когда расплакавшаяся Маша наконец удалилась к себе, он сел на диван и плеснул еще коньяка. Смотреть, что из кухонной утвари пострадало от меткого броска, не было ни малейшего желания, а хотелось напиться до чертиков и выйти повыть на луну. Любящая дочь и любящий папа. Садист и мясник. Алкоголичка и шлюха. Настоящая семейная идиллия из мексиканского сериала. Когда жена умирает и оставляет их один на один.
Он поднял со стола ключи и переложил на этажерку. Потом остановился напротив фотографии жены. Наташка сегодня не улыбалась, как обычно. Сегодня она его осуждала.
– Что же делать, Нат? – спросил Вадим. – Что же мне со всем этим делать?
Вместо ответа глухо заурчал холодильник на кухне.
– Странного ты сегодня выбрала посредника, – горько усмехнулся Вадим. – Лучше бы ту девчонку из ангара…
Сожаления не было. Все сожаления остались далеко позади. Он просто испытывал легкую досаду оттого, что не смог получить нужного результата. Девчонка служила просто визжащей отмычкой для своего парня, а когда отмычки не стало, то и замок потерял всякий смысл.
«Куда эта шестерка дела мои деньги, я так никогда и не узнаю, – подумал он. – И еще это дело…»
Зачем Ему тот тип? Ну, ладно, если бы речь шла о мести или деньгах. «Мне нужен этот парень, Вадим, – сказал ему Голос. – Живым и невредимым. Он очень опасный человек, а теперь в бегах».
– Имя, – вслух подумал Вадим. – Где-то я его слышал. Хм… Где же я его слышать-то мог?
Одним большим глотком он допил остатки коньяка. За успехи. А с опасным беглецом можно разобраться завтра. Утро вечера мудренее. Вадим помахал фотографии Натальи и поплелся на второй этаж. У комнаты дочери он остановился и прислушался. Все было тихо. Очевидно, обозленная на весь белый свет, Маша угомонилась-таки на сегодня, сморенная алкоголем, слезами и обидой. Характером девка пошла в маму, мягкостью и податливостью тоже. Жаль…
Он поставил мобильник заряжаться и придвинул поближе к кровати домашний телефон. Так Вадим обычно и проводил свои одинокие ночи – в обнимку с двумя телефонами. Он любил узнавать обо всем первым.
Хорошо бы сегодня плохих вестей не было.
После душа, завалившись в постель, Вадим услышал размеренный скрип кровати над головой, в гостевой комнате. Слабые сомнения рассеялись. Дочка характером пошла все-таки в него. Так он вел себя с Натальей. Что может быть лучше всего после хорошей ссоры? Только хороший секс.
Рев пожарной сирены плыл в воздухе. Кругом суетились. Сосредоточенные пожарные разматывали уходящие в черное марево шланги, милиция разгоняла толпу зевак, а сотрудники лаборатории в перепачканных сажей халатах вытаскивали уцелевшее оборудование. Тополева видно не было, но его голос, временами срывающийся на фальцет, соревновался в громкости с сиреной. Петровский огляделся, с холодным сожалением прикидывая размер убытков.
Лабораторный корпус сгорел дотла. Остались стены с потрескавшейся штукатуркой, перекосившиеся рамы и кое-где – просевшая крыша. Оборудование на астрономическую сумму умерло вместе со зданием, так толком и не вступив в строй.
– Ты что?! – заорал Тополев. – Ты куда это ставишь, олух?!
Что-то грохнуло и покатилось по асфальту. Петровский пошел на голос. Тополев, перемазанный с ног до головы сажей, злой, потный, прыгал рядом с кучей уцелевших компьютеров, проводов и грязных мониторов. Видно было, как его распирает от желания сделать единственно важное, то, что никто другой сделать не сумеет. Он даже не говорил. Он кричал – громко и зло.
– Ага, – только и смог сказать Петровский.
– Тарас Васильевич! Спасаем, что можем! Сгорело очень многое! Но мы стараемся!
– Я слышу, – кивнул Тарас.
– Почти вся лаборатория сгорела!
– Я слышу, – повторил Петровский. – Не ори ты так, не глухой.
Тополев закусил губу, секунду подумал и отхлебнул из бутылки.
– Я тебе позвонить пытался. Почему трубку не берешь?
– Не до того было, Тарас Васильевич.
– Понятно. Я вот что узнать хотел. Что у нас с оцеплением? – осведомился Петровский.
– С каким оцеплением?
– В лесу.
Антон наморщил лоб. Потом виновато глянул на Петровского.
– Пожар начался в три часа ночи, – произнес он после паузы. – Я сразу – сюда.
Петровский уставился себе под ноги, обдумывая услышанное.
– Значит, у нас там никого нет?
Антон пожал плечами.
– Совсем забыл, Тарас Васильевич.
Лицо Петровского пошло пятнами. На скулах заиграли желваки, губы сжались.
– Ты что, Антон, а?! – рявкнул он. – Ты когда научишься расставлять приоритеты?! Да бог с ним, с оборудованием, пропади пропадом вся эта несчастная лаборатория! Ты понимаешь, что теперь будет?
– Что? – насупился Тополев.
Из клубов дыма вынырнул деловитый лаборант с охапкой грязных клавиатур и молча вывалил их в общую кучу уцелевших вещей. Тарас оборвал себя на полуслове и поймал парня за халат.
– Ты кто? – спросил он.
– Зюкин Иван, – буркнул тот. Половина его лица была вымазана копотью, причем косыми полосами, словно Зюкин был вовсе не лаборантом, а профессиональным спецназовцем, прибывшим на сложное и ответственное задание.
– Назначаешься здесь старшим, – сказал Петровский. – Все, что можно спасти, спасайте. Понял?
Глаза Тополева округлились.
– А… – начал было он.
– А ты – со мной, – зло бросил Тарас и оглянулся. – Понял, Зюкин?
– Да, Тарас Васильевич.
– Пойдем-ка, поговорим, Антон. Всю дорогу до машины Тарас шел впереди, яростно сжимая кулаки, а Тополев понуро плелся за спиной начальника. Антон не просто устал – вымотался окончательно и жутко хотел спать.
Петровский со злостью рванул дверь джипа.
– Залезай, – коротко бросил он.
Как заставить людей думать, как ты? Как объяснить им, что важно, а что нет? Верно говорится, свою голову не приделаешь…
Петровский положил руки на руль и обернулся к Тополеву.
– Что, Тарас Васильевич? – встретив его взгляд, виновато спросил Антон.
– Ты очень здорово подвел нас, понимаешь? Знаешь, что из-за твоей забывчивости мы сейчас имеем?
– Нет, – честно ответил Тополев.
– Очень опасного человека на улицах Москвы, – сообщил Тарас, и голос его дрогнул. – Настоящего монстра. Через несколько часов его скрутит так, что он начнет убивать всех без разбора.
– Тарас Васильевич! – растерялся Тополев. – Вы же ни словом, ни намеком… Мы же с вами вчера…
– Я тебе сказал вчера поставить оцепление? Неужели ты думаешь, что я что-то говорю просто так?
– Но, Тарас Васильевич… Кто же знал, что начнется пожар… Я даже поспать толком не успел. Мне как позвонили, так и вскочил. Оделся, в машину прыгнул – и сюда. Какое там было что-то помнить! Но неужели мы сейчас ничего сделать не можем?
Петровский вздохнул:
– Боюсь, мы уже опоздали.
Он сидел и прикидывал, как скоро обо всем станет известно и маньяк объявится в сводках новостей. «Скольких он успеет убить прежде, чем мы его возьмем? – подумал Петровский. – Скольких?…»
Он в затруднении потер лоб.
– Не знаю, – горько произнес Петровский. – Его надо было брать еще теплым. Конечно, мы можем отправить людей, попробовать прочесать лес. Вполне вероятно, что он до сих пор еще там. Отлеживается… Антон прикинул что-то в уме.
– В лес я отправлю людей в течение получаса, Тарас Васильевич, – сказал он. – Можем также разослать группы по местам его вероятного появления.
– А ты знаешь такие места? – покосился на него Петровский.
– Ну, родители, – в затруднении произнес Тополев. – Друзья… Девушка у него есть, надеюсь?
– А я откуда знаю? Я с ним общался-то всего пару дней. И кроме того… Родители, друзья… Вполне вероятно, что он ничего о себе не помнит.
– Как это? – открыл рот Антон.
– В некоторых случаях бывает амнезия, – пояснил Петровский. – В редких. Но, учитывая наше везение и то, что он до сих пор не объявился, я склонен полагать, что это как раз наш вариант. К счастью, беспамятство быстро проходит, от силы день-два. Обычно оно частичное. То есть что-то человек помнит, что-то нет. Какие воспоминания у него сейчас сохранились? Родители… не знаю… Скорее, какие-нибудь сильные переживания. Ну, там, несчастная любовь, заветное место, где хулиганы били, любимый угол в детском саду…
– Ага, – проговорил Тополев. – Значит, к нам он в добром здравии не придет?
– Ни к нам, ни к матери, – сказал Тарас. – Он даже не помнит, была ли у него когда-нибудь мать. Он пойдет к кому-то другому… К кому, как полагаешь?
– К девушке, – резонно ответил Антон.
– И это вряд ли, – покачал головой Петровский. – К кому-то, с кем у него были связаны сильные переживания. Стрессовые. Скорее, к своим бывшим подельникам. Эх, знать бы, где это…
Петровский решительно завел машину.
– Значит, так, Антон, – сказал он. – Давай-ка поступим следующим образом. Отправишь людей прочесывать лес. Это первое. Второе. Постарайся выяснить о нем все. Где родился, вырос, в какой школе учился, институте. Третье. Группы к родителям, к девушке, если есть, на прежнее место работы. Далее. Подключи отдел Нестерова. Оставь под рукой несколько человек. Запусти сканеров. Свяжись с нашими в ментовке, может, там что проскочит. Опять же больницы… Если его скрутит серьезно, не исключен шанс обращения в «скорую помощь».