Он снова слепил снежочек и просто высоко подбросил его вверх. Снежок, описав крутую дугу, упал точно на бритую голову вразвалку шедшего перед Гариком рослого парня.
— Быкуешь, пацан? — бритый угрожающе выставил перед собой сжатые кулаки и косолапо пошел на Гарика. — Э, да ты еще и нерусский? А ну стой!
Гарик тут же нырнул в подвернувшийся двор. Запыхавшись, встал за покрытое снежной шапкой дерево, выглянул. Бритого не было. Гарик вздохнул с облегчением.
И тут ему в спину мягко ударил снежок и послышался заливистый детский смех. Гарик вздрогнул и обернулся. В пяти шагах стояла тепло одетая хорошенькая девчушка лет семи-восьми и лепила новый снежок.
— Какой ты смешной! — весело сказала она. — Давай в снежки поиграем, а?
— Девочка, тебя разве не учили, что нельзя общаться с незнакомыми мужчинами? — разулыбался Гарик. — А вдруг я нехороший?
— Да какой ты нехороший! — снова засмеялась девочка. — Ты смешной. Да и не боюсь я тебя. Со мной охрана. Ну, теперь твоя очередь. Брось в меня снежок!
И только тут Гарик заметил, что за соседним деревом стоит, весь покрытый снегом, как большой сугроб, верзила.
— Бросай снежок, парень, бросай! — поощрительно прогудел сугроб. — Но смотри мне!
И он сунул руку во внутренний карман.
— А можно, я домой пойду, а? — жалобно сказал Гарик. — У меня бабушка больная.
— Ладно уж, иди! — милостиво разрешила девочка. — А это тебе на дорожку!
И увесистый снежок угодил Гарику точно в лоб.
— Контрольный! — довольно крякнул охранник. — Молоток, Юленька. А ты иди, мужик, иди! Пока мы не передумали…
Ломовая жизнь
Пункт приема металлолома. Раннее утро, но пункт уже открыт. Из окошка, позевывая, выглядывает, как заспанный сурок из своей норки, дюжий приемщик.
Появляется первый посетитель с похмельной рожей. Он протягивает в окошко какую-то смятую посудину.
— Так, что это у тебя? — вертит в руках посудину приемщик.
— Так кастрюля же, — заискивающе говорит посетитель. — А смял для конспирации.
— Ладно, беру, — неохотно говорит приемщик. — Все, что ли? Тут тебе даже на бутылку пива не хватит.
— А если с крышкой? — подумав, спрашивает посетитель.
— С крышкой должно хватить, — отвечает приемщик. — Неси. Только смотри, Димон, чтобы жена не застукала. Тогда тебе самому крышка, а то и мне. Ты уже пятую кастрюлю за этот месяц сдаешь… Так, а ты чего мне притаранил?
— Тоже крышка, — едва отдышавшись, хрипит уже другой посетитель бомжеватого вида.- Только канализационная.
— Эх, ты! — с укором говорит приемщик. — А если кто в люк упадет?
— Буду только рад гостям! — беспечно машет рукой бомж. — Давай, взвешивай и гони бабки. Может, меня уже и правда кто дожидается. Выпьем по маленькой, полежим, как люди.
— Мальчик, а мальчик, ты-то сюда чего приперся? — рассчитавшись с бомжем, укоряюще говорит приемщик прыщавому подростку. — Да еще с маминым утюгом. Неужели родители тебе карманных денег не дают?
— Дают, но уже не хватает, — шмыгнув носом, пожаловался пацан. — Я подружку себе завел.
— Ну, тогда вместе и носите ко мне металлолом. У нее дома тоже, наверное, утюги и другие полезные… то есть, бесполезные приборы есть, — взвешивая утюг, доверительно говорит пацану приемщик. — Глядишь, на свадьбу себе заработаете. На вот тебе… двадцать рублей… Ладно, ладно, не плачь — тридцать, так уж и быть… Разоришься тут с вами, на фиг!
Тут слышится лязг гусениц, земля подрагивает, а вместе с ней подпрыгивает и будка приема металлолома.
— А ты чего, служивый привез мне на этом драндулете? — уважительно спрашивает приемщик бравого сержанта, вылезшего из устрашающего механизма с торчащей из приплюснутой башни пушкой.
— Сам ты драндулет! — снисходительно сплюнул на землю вояка. — Не видишь — БМП. Принимай! Дембель у меня, прибарахлиться надо.
— Нет, сержант, ты уж извини, но боевую технику брать не буду, — испугался приемщик.
— Да какая она боевая! — пренебрежительно сказал сержант и достал из кармана гранату. — Смотри сюда: выдергиваю чеку, бросаю внутрь. Ложись!..
Бабахает оглушительный взрыв, дымящаяся башня гусеничного драндулета подпрыгивает и залихватски заваливается набок, как берет на десантнике.
— Ну вот, — удовлетворенно крякает сержант. — И это ты называешь боевой техникой?
— Ух ты, как в ушах звенит! — трясет головой приемщик. — Но это… У меня же нет таких весов, чтобы завесить такой кусок железа.
— Не парься, оценивай на глазок, я тебе доверяю, — закуривает сержант.
Отсчитав вояке пару тысяч рублей, приемщик поднимает голову на звук шаркающих шагов. К будке подошел пожилой мужичок с авоськой, набитой смятыми алюминиевыми пивными банками.
— Дядя Коля, а ты-то чего здесь делаешь? — удивленно говорит приемщик.
— Забыл, что ли, племяш? — сердится старикан. — Меня же на той неделе на пенсию вытурили!
— А, ну да! — вспомнил приемщик и сконфуженно почесал в затылке. — Ладно, тебе, как родственнику, платить буду по льготному тарифу. Вот тебе твои первые пятьсот рублей.
— Так, пятьсот рублёв умножаем на тридцать днёв, — бормочет дед, засовывая деньги в карман. — Получаем… Получаем пятнадцать тыщ. Пятнадцать! За каким же чертом я вкалывал за десять, а?
Свидание
— Мужчина, вы тут кого-то ждете?
— Жду. Но не вас.
— А может быть, все-таки меня?
— Почему вы так решили?
— Ну, я же вижу, вы в руках держите газету «Флирт», и рубашка на вас кремовая.
— Погодите, погодите… Ну-ка, назовите свой ник.
— «Нефертити».
— Ну да, как же я сразу не понял. Вот и кофточка на вас розового цвета. Юбочка синяя. Все точно, как написали. Что ж вы так долго не подходили, я уже чуть было не ушел.
— Не забывайте, что я все-таки дама. И потом, я хотела убедиться, что вы, в самом деле, тот, как вы себя описали. Я шла к Гераклу. Ведь это ваш ник?
— Да, я Геракл. А что, непохож?
— Нет, почему же. Правда, вот этот ваш нос картошкой как-то не вяжется с тем греческим профилем, который вы приписали себе.
— Что вы говорите! А вы вот написали, что у вас большие голубые глаза. Они, конечно, с голубизной. Немного. Но вот насчет больших… Может, вы слегка прищурились?
— Кто бы говорил! А где широкие плечи? Что за опухоль скрывает ваш брюшной пресс? Впрочем, я вижу, что он у вас действительно накачан. Вот только чем?
— А как насчет «длинных стройных ног»? Или по дороге нечаянно погнули?
— Ах ты, коротышка! Тоже мне, Геракл недоношенный! Лгун несчастный!
— Сама-то, сама-то! Нефертитька, вот ты кто!
— Прощай! И забудь мой электронный адрес!
— Да уж конечно! Сейчас приду домой, и убью все твои посты. И без тебя всякого хлама в компе хватает!
— Ну, что же ты не уходишь, Геракл! Или как тебя на самом деле?
— Да Коля я. Слушай, а ты вообще-то ничего. Не Нефертити, конечно. Да и кто она такая, эта Нефертити? Миф египетский. А ты вот она, живая, сердитая, но в моем вкусе. Как тебя зовут?
— Ну, допустим, Вероника. А как насчет погнутых ног?
— Вероника… Какое чудное имя. А насчет ног извини. Это я со зла ляпнул, когда ты по моему носу проехалась. Очень даже ничего ноги. Я бы даже сказал — ножки. Признаться, не люблю глупых дылд с ножищами. До них, как до уток, все доходит только на седьмые сутки. И вообще, мне кажется, мы подходим друг другу.
— Ты так думаешь, Николай? Признаться, и ты мне сразу понравился. Иначе бы я к тебе просто не подошла. Вот только зачем наврал про себя?
— Веронька, ну это же реклама. Ты, кстати, тоже пропиарила себя — будь здоров. Ладно, забудем об этом. Предлагаю продолжить нашу беседу у меня дома за чашкой шампанского.
— Надеюсь, приставать не будешь?
— И не надейся!
— Тогда пошли.
Талант
— А-а, помогите! Тону-у! — послышался отчаянный вопль с реки. И он донесся также и до ушей двух приятелей, хормейстера областной филармонии Семанина Сергея Федоровича и ведущего солиста ансамбля песни и пляски «На зорьке» Чебутько Григория Захаровича. Они этой вечерней порой засиделись на лоне природе, неспешно попивая коньячок и чинно беседуя.
— Вы слышали? — насторожившись, сказал Чебутько. — Кричит вроде кто-то.
— Кричит, — согласился Семанин. — Баритон. Хотя сбивается на тенор.
— А-а, кто-нибу-у-удь! — вновь возопил голос.
— На драматический тенор, — прислушавшись, уточнил Чебутько.
— Мама-а! Погиба-ю-ю! — надрывался утопающий.
— Да нет, вот теперь перешел на бас, — удивился Семанин. — Причем, вибрато, вибрато-то у него какое! С таким грудным регистром я бы поработал.
— Ай-я-я-й, люди добрые! — завизжал тем временем все отдаляющийся голос.
— Поразительно! — покачал головой Семанин. — У этого товарища отличные природные данные! Слышите, Григорий Захарович, как он легко с баса-профундо перешел на дискант? Вот это я понимаю — обертон! Вам этот голос не знаком?
— Нет, не слышал такого, — немного подумав, честно признался Чебутько. — Возможно, какой-нибудь самородок из районной самодеятельности, решил порепетировать на лоне матушки-природы.
— Ну так, пойдем, глянем, кому принадлежит такой чудный голос? — предложил Семанин.
— Ну, насчет чудного… не знаю, я бы поостерегся — ревниво сказал Чебутько. — Перспективный, скорее. Что ж, пойдемте, посмотрим…
Приятели встали с примятой травы, неторопливо прошлись по берегу реки в одну сторону, в другую. Но в сгущающихся сумерках на водной глади никого и ничего не было видно и слышно.
Потоптавшись еще с минут пять на кромке берега, Чебутько и Семанин, повернулись друг к другу и беспомощно развели руками.
— Через двадцать минут Николаша за нами приедет, — сказал, посмотрев на часы Семанин. — Что, Григорий Захарович, будем закругляться?
— Да, пожалуй, — кивнул лысеющей головой Чебутько.
Шурша травой, они вернулись к месту своего пикничка.
Чебутько, разлив остатки коньяка по пластмассовым стаканчикам, потянулся своим к Семанину: