– Все-таки, может быть, ты объяснишь…
Эта малолетняя стервочка тоже не затрудняла себя правилами этикета. А может быть, просто не знала, что к незнакомой взрослой тете следует обращаться на вы. Вне зависимости от того, как она к тебе обращается.
– Объясню, отчего же не объяснить. – Одарив Светочку ответной улыбкой, не менее, а может быть, даже чуть более снисходительной, и снова пробормотав про себя заклинание «плевать-плевать-плевать», Кристина ринулась в бой. Над полем сражения витал чертов запах вирджинского кедра. – Да здесь и объяснять в общем-то нечего. Нам давно пора познакомиться. Так или иначе, я – часть твоей жизни, а ты – часть моей…
Часть Кристининой жизни нахмурилась и попросила изъясняться более понятно.
– Мы с Артемом встречаемся уже три месяца. И мы будем вместе, хочешь ты этого или нет! – выпалила Кристина, не выдержав-таки этого ледяного спокойствия. А дальше – понеслось…
Из комнаты появился Артем:
– Кристина? Что ты здесь делаешь?
– Да уж, объясни, пожалуйста, что это за Кристина и что она здесь делает.
– Кристина?
– Может быть, ты все-таки сам ей все объяснишь?
– Подожди, Светочка, не надо так…
– Как? Это что, твоя любовница?
– Ну, зачем же сразу любовница…
– А как – не сразу? Постепенно? Медленно и сладко?
– Света, перестань… Я давно уже… Давно хотел рассказать тебе о… Но, Кристина, в самом деле я ведь просил тебя подождать…
– Так это правда?
– Это не совсем то, что ты подумала…
– Как же!
– Артем, прошу тебя, успокой ее, она же сумасшедшая. Она сейчас кинется на меня…
– Света, Светочка, умоляю, перестань…
– Черт, она мне так все волосы выдернет! Да отцепись же ты от меня, сучка!
– Кристина! Не надо так! Светочка! Ну перестаньте же вы…
– Да черт с тобой! С тобой и с твоей шлюхой! Какого хрена она приперлась сюда качать права? Кто ее звал?
– Светочка, прошу тебя, умоляю… Она не шлюха…
– А обо мне? Обо мне ты подумал?!
– Только о тебе и думал…
– Когда трахал ее в нашей спальне? Обо мне думал?
– Ну что ты, я никогда ее не… не в нашей спальне… Черт, да как ты вообще смеешь так со мной разговаривать?!
– Ах, какие мы нежные! Значит, не трахал, а любовью занимался? Старый похотливый козел!
– Света! Светка! Светочка…
– Пошел вон! Оставайся здесь с этой шлюхой… А про меня забудь… забудь… забудь…
Хлопок двери. Торопливые шаги – вниз по ступенькам, как капли дождя о стекло. И снова:
– Света! Светка! Светочка!
Тишина. А потом – резко, как удар:
– Кристина, что же ты наделала…
– Я?!!
– Ты, ты, ведь просил же… Ведь я же тебя просил… Господи, что же теперь будет? Она ведь сумасшедшая, она что угодно натворить может… Что угодно, понимаешь? С нее станется – и в Волгу сигануть, и под колеса кинуться… Апрель на улице, холодно, а она в одном халатике…
– В одном халатике?!
Кристина онемела. Это «в одном халатике» добило ее окончательно. Переживания по поводу халатика, накинутого на несчастное хрупкое тельце в зимнюю стужу, довели ее до бешенства, до истерического приступа хохота.
«В одном халатике». Она все смеялась и все повторяла эту дурацкую фразу, наверное, для того, чтобы попытаться постигнуть ее смысл. Но смысл, как скользкий уж, ускользал от Кристины. И вдруг она услышала:
– Замолчи! Заткнись сейчас же, что ты смеешься, как дура?
Снова распахнулась дверь, снова хлопнула резко от порыва сквозняка, и снова торопливые шаги по лестнице, на этот раз только не стук тонких каблучков, а гулкое уханье тяжелых ботинок. Кристина вслед за Светочкой покинула поле сражения. И непонятно было, кто же из них двоих оказался победителем. Или проигравшим.
Впрочем, в тот момент для нее это было не важно. Абсолютно не важно, ничуть не важнее температуры воздуха в северных широтах Амазонки или повестки дня последнего заседания Государственной думы.
Потому что она решила, что уходит навсегда. Что оставляет в прошлом – мурашки по телу, горячие поцелуи, музыку Чайковского, скрип дивана, аромат сока сагуаро, пропитанный душком вирджинского кедра. Все – в прошлом.
Вслед за Светочкой она выскочила из подъезда. В голове все еще звучала жалобная фраза: «В одном халатике, в одном халатике…» Не оглядываясь, она добежала до остановки и тем же маршрутом уехала домой.
«Никогда. Никогда больше», – шептала по дороге, не зная, что это «никогда» наступит немного позже. Сначала будет «завтра» – зарисовка, легкое вступление к этому «никогда»…
Вечером того же дня позвонил Артем. Кристина, вдоволь наплакавшись, позабыла на этот раз отключить телефон. Сняла трубку как-то нечаянно, нечаянно услышала голос, от которого сразу же задохнулась, отчетливо осознав, насколько тяжело будет ей смириться с этим «никогда»…
Голос был радостным.
– Кристина? Боже мой, наконец-то… Ты сумасшедшая, просто сумасшедшая, ты знаешь об этом?
– Не вижу повода для радости, – ответила она хмуро.
В ответ он сказал, что любит ее. Что он любит ее так, как никто и никогда не любил никого на свете. Он тысячу раз повторил это «люблю», запуская новые стайки мурашек, предательской дрожью стекающих вниз по коже и растворяющих призрачный образ нимфетки-полубогини…
«Я только что разговаривал с ней. Серьезно и долго. И она все поняла, Кристина… Она меня поняла, она даже прощения попросила…»
Он прямо-таки задыхался от щенячьего восторга. От искренней и детской радости, которая сквозила в каждом его слове, в каждой ноте голоса, в его дыхании… Кристина чувствовала себя обязанной разделить с ним эту радость, но почему-то не могла. Однако некоторое облегчение от его слов все же ощутила, удивившись в глубине души, что так легко и так быстро все разрешилось.
Но разрешилось все позже. Немного позже, на следующий день, а вернее, на следующий вечер. На этот раз она собиралась более тщательно, вместо тяжелых ботинок надела туфли на шпильке, вместо привычных джинсов – длинную узкую юбку. Еще бы, первый вечер в узком семейном кругу. Важный, ответственный вечер…
По дороге она даже поймала себя на мысли о том, что хочет понравиться Светочке. Ведь получается, что она ей теперь вроде как мачеха… Это нестерпимо рассмешило ее – вот уж о чем никогда не помышляла, обзавестись в девятнадцать лет шестнадцатилетней дочкой! Странная штука – жизнь…
В самом деле странная. Ее ждали к шести, но Кристина пришла раньше. Она вообще чаще всего приходила раньше, потому что всегда боялась опоздать.
Дверь почему-то была приоткрыта. Узкая щель в проеме зияла черной пустотой, такой манящей – Кристина знала, что черная пустота обладает специфическим влиянием на психику человека, магия черной пустоты не изучена, но феномен ее сомнению не подлежит. Теперь она в полной мере испытала это магическое притяжение, этот завораживающий гипноз черной пустоты. Она шагнула в нее, и пустота сразу же проникла в оболочку сердца, подменив ее собой, сомкнулась вокруг ласковым колечком и шепнула: «Иди. Иди дальше…»
«Почему? Почему дверь открыта?» – стучало сердце, из последних сил пытаясь сопротивляться этому шепоту. Такому сладкому, липкому, не предвещающему ничего хорошего.
Черная пустота растворилась в полумраке коридора. В полумраке и напряженной, грозящей взорваться тишине. Но тишина была обитаемой. Кристина сумела определить это по едва уловимым признакам, витающим в воздухе. Такое бывает, когда выключаешь звук у телевизора, а тени с экрана продолжают мелькать на стене, продолжают жить своей беззвучной, но от этого не менее живой жизнью…
Тишина была обитаемой. Она смотрела сумрачным взглядом, оживала торопливыми гулкими ударами сердца, на время позаимствовав его у Кристины. Просто одолжив или виртуозно создав дубликат. И теперь в ней, в этой тишине, стучали два сердца…
Хотя Кристине казалось, что их гораздо больше. Не два, не три и не четыре. А целая сотня сердец бьется в этой тишине, разрезая ее, как автоматная очередь, лишая целостности и столь характерного для нее, для тишины, спокойствия и умиротворения. Теперь она поняла: эта тишина была зловещей.
Тишина была обитаемой и зловещей.
Взгляд скользнул вниз, и она увидела что-то до боли знакомое. Незамысловатую дорожку, ведущую в спальню. Дорожку, усыпанную желтыми листьями несуществующей осени: желтая майка-топик, ядовито-желтая резинка для волос… Еще что-то желтое и темное, сверху, и вдруг тихий стон донесся из спальни и обрушился на тишину, сметая ее.
Обитаемую и зловещую тишину, которая посмела вообразить себя здесь хозяйкой. Нет, оказывается, она поторопилась. Очень сильно поторопилась. На самом деле здесь господствовали звуки…
Вернее – звук.
Протяжный и долгий стон, который невозможно ни с чем спутать. Стон, имеющий не только совершенно особую тональность, но имеющий также и вкус, и запах, и даже цвет…
Платиновый цвет профессионально вытравленных волос, которые когда-то были рыжими. Сладко-пряный запах вирджинского кедра, который когда-то был живым и расцветал каждую весну по соседству с американской столицей. Горьковато-миндальный вкус, который когда-то…
Который когда-то…
Кристина как загипнотизированная шла по желтой тропинке, ведущей в спальню. Эта тропинка – узкая, не извилистая – неизбежно должна была привести ее к развязке. Здесь не было никакого лабиринта, не было никакой путаницы.
Все было ясно. Предельно ясно, ужасающе ясно…
Она увидела два обнаженных тела на постели. Выразительно-неподвижных тела. Настолько выразительных в своей неподвижности, настолько обнаженных в своей неподвижности, и ей захотелось кричать. Чтобы разрушить, разрезать, рассечь, раскромсать этим криком предельную ясность, ужасающую ясность, а вместе с ней – и сами эти стены, и тысячи стен в округе. Превратить в обломки, в руины, в прах, в ничто… И себя – тоже. Где же ты, мальчик Джельсомино из детской сказки, которую так любит читать Светочка-нимфеточка? Приди на помощь…
Но на помощь пришла совершенно неожиданно тишина. Она тихо подкралась сзади и поймала, подхватила ее крик, смяла его в своей цепкой ладони и безжалостно задушила. Грубо получилось, но иначе, наверное, и нельзя было в подобной ситуации.