«Белья», – ехидно прокаркал единственный ее собеседник, вечно иронизирующий внутренний голос.
– Черт, – снова прошептала Варя. – Тоже мне, муза в уборе весны постучалась к поэту… В уборе весны, но без белья…
И снова, прикрыв рот ладонью, рассмеялась.
Что ж, оставалось сыграть его, этот последний аккорд, состоящий из капельки духов и белья. И то, и другое находилось в опасной близости от спящей Галины Петровны и Никиты, в том же пресловутом шкафу с недовольно поскрипывающей дверцей. Хорошо еще, что дверь в ванной, которую она без конца открывает и закрывает, не издает этого противного скрипа.
Вот и на этот раз она открылась совершенно беззвучно. Варя, продолжая улыбаться собственной оплошности и превращению грустной фразы из стихотворения Блока в забавный каламбур, двинулась к заветной цели. Но застыла, не успев сделать и трех шагов.
В проеме двери стояла Галина Петровна.
Стояла и смотрела на дочь с таким изумлением, как будто видела перед собой инопланетянина, неудачно выбравшего в качестве места приземления ее квартиру.
– Варя? Ты куда это собралась?
– Я? – тупо спросила Варя и тут же осознала очевидную истину, которая во время утренних сборов почему-то была вне поля досягаемости.
Она понятия не имела о том, куда, собственно, собирается. Она не знала этого даже приблизительно.
Она вообще не думала о том, что куда-то собирается…
– Ты, – напомнила Галина Петровна все с той же недоумевающей интонацией в голосе.
Ничего не оставалось, как снова пролепетать в ответ:
– Я? – и спустя пару минут тягостной тишины припомнить еще одну гласную из фонетической системы русского языка: – Э-э…
– В магазин? – подсказала сонная Галина Петровна с некоторым сомнением в голосе.
Варя едва сдержалась, чтобы не броситься матери на шею и не расцеловать ее за проявленную находчивость.
– Ну а куда же еще в такое время…
– Слушай, дочка… Варя, ты замечательно выглядишь…
В сонных глазах матери сейчас светилась целая гамма чувств, которую только может испытывать мать по отношению к собственному ребенку, застав его в половине седьмого утра в полутемной прихожей в образе сказочной принцессы и со взглядом кающейся Марии Магдалины.
– Да? – растерянно пробормотала Варя. Надо же было что-то сказать в ответ.
– Да, – подтвердила мать. – Просто замечательно. Ты так редко распускаешь волосы, а ведь они у тебя красивые… Только ведь… Варя, какой магазин, скажи, работает в половине седьмого утра…
– Круглосуточный, – нашлась Варя, чувствуя, что после следующей собственной реплики ей не останется ничего другого, кроме как провалиться сквозь землю. Сквозь пол – к соседям на нижний этаж…
Хотя по большому счету причин для того, чтобы краснеть и оправдываться перед матерью, у нее не было. Ведь никакого преступления, если не брать в расчет факт несанкционированного использования чужой косметики, она не совершала.
Дело было не в чувстве вины, которого она, конечно же, не испытывала. Дело было в растерянности перед поставленным вопросом: куда она собралась? Ну куда в самом деле? Если бы она сама знала… Если бы знала, наверняка ответила бы.
Галина Петровна, поняв наконец, что все не так просто, больше не стала мучить ее расспросами. И Варя была несказанно благодарна ей за это – теперь по крайней мере у нее есть время на то, чтобы разобраться в ситуации.
– Ну, а ты что так рано встала?
Галина Петровна пожала плечами:
– Привычка.
Варе снова пришлось опустить глаза. Какая там привычка! Чего стоил один только оглушительный трезвон будильника на всю квартиру. Противный скрип дверцы шкафа под ухом тоже вряд ли поспособствовал крепкому сну…
– Мам, прости, я тебя разбудила…
– Да ничего страшного. – Галина Петровна вдруг улыбнулась ласковой улыбкой, перестав смотреть на Варю с некоторым недоумением. И повторила: – Ничего страшного. Лишь бы у тебя было все в порядке…
– У меня? У меня все в порядке, мам. Правда, все в полном порядке…
Варя осеклась, вдруг вспомнив, что фраза эта в ее разговорах с матерью была как бы дежурной – сколько раз по телефону она говорила эти слова? Сто, двести, а может быть, тысячу? И сколько ответов из этой тысячи были искренними? Два или, может быть, три… Десять лет жизни в постоянном страхе за то, что в любой момент муж может сорваться и снова превратиться в неуправляемое существо, движимое только слепой яростью, и в течение этих десяти лет постоянно повторяющаяся фраза: «Все в порядке, мама. У меня все в полном порядке…»
– Кажется, я тебе верю… – донеслось до нее эхо материнских слов.
Варя почувствовала продолжение, которое так и не прозвучало: «Впервые…»
«Впервые за десять лет», – подхватила Варя недосказанную фразу и улыбнулась в ответ немного грустно.
– Кажется, я люблю тебя, мама, – пробормотала она, почувствовав в горле комок.
– Надеюсь, – улыбнувшись, ответила мать и скрылась в проеме двери. Уже из-за стены Варя услышала: – Дочка, так ты пойдешь в магазин?
– Ну да, – снова растерялась Варя.
– Тогда зайди по дороге в аптеку. Здесь напротив есть круглосуточная аптека. У меня разогревающая мазь кончается, осталось на один-два раза… Купи, если не забудешь.
– Хорошо, мама, куплю обязательно…
Стараясь не производить лишнего шума, Варя забрала из шкафа все необходимые вещи, закрыла поплотнее дверь в комнату и, примостившись на краешке кухонной табуретки, уставилась неподвижным взглядом в пространство.
Она как будто только что проснулась и теперь, раздумывая над странным сюжетом своего сна, задавала себе вопрос: что он означает? То есть, иными словами, куда она собралась?
«Ты собиралась сегодня пойти в школу, узнать насчет Никиты», – робко шепнула память, заставив Варю грустно усмехнуться: да, в школу, узнать насчет Никиты. Но ведь не в половине седьмого утра, не в платье от французского кутюрье, со сверкающим пурпуром на губах… Заявиться в такое время и в таком виде в школу было бы странно. И потом, разве она думала о школе в течение полутора часов, которые провела перед зеркалом? Нет, не думала. Тогда о чем, о чем она вообще думала?
Вопросы возникали один за другим, и ни на один из них не было ответа. Блуждая тропами замысловатого лабиринта, мысли никак не находили выхода и каждый раз натыкались на тупик, который возникал в конце ответвления лабиринта в виде большого вопросительного знака. Самый каверзный вопросительный знак поджидал ее в конце. Наткнувшись на него, Варя окончательно сникла: почему он не позвонил?
Почему он не позвонил, черт возьми, ведь она так ждала его звонка, она была почти уверена, что он позвонит. Она ждала этого звонка с того самого момента, как переступила вчера вечером порог квартиры. Она ждала звонка, когда укладывала Никиту спать, когда стелила постель себе, когда лежала, пытаясь заснуть, и равнодушно пересчитывала звезды за окном. Ждала звонка, когда спала, когда проснулась, она ждет звонка до сих пор, хотя глупо было бы рассчитывать на то, что Герман позвонит ей в половине седьмого утра. Зачем? Чтобы сказать «доброе утро»?
Кто знает, может быть, сунув бумажку с номером ее телефона в карман, он даже и не вспомнил о ней. Может быть, никогда не вспомнит и, обнаружив спустя несколько дней, просто выбросит, даже не поняв, что это за цифры, чьей рукой они написаны? Может быть, не стоит быть такой наивной и смотреть на мир сквозь розовые очки?
Но что-то подсказывало ей – дело не в этом. Розовые очки здесь ни при чем. Если он не позвонил, значит, у него была на то какая-то причина. Например, у него мог сломаться телефон. Хотя наверняка у него есть мобильный. Он мог бы позвонить с мобильного. Или…
Она вдруг вспомнила, совершенно случайно, о том, что накануне вечером Галина Петровна, ложась спать, посетовала на то, что так и не дождалась звонка от какой-то там Тамары, бывшей своей ученицы. И в голове мелькнула спасительная мысль: может быть, у них просто не работает телефон? Поэтому никто и не может до них дозвониться?
Эта мысль заставила ее резко вскочить с кухонной табуретки и стрелой помчаться в комнату, в очередной раз нарушив утреннюю тишину. Громыхнув дверью, она едва не разбудила Никиту, который заворочался в постели, и снова привела в недоумение Галину Петровну, которой, видимо, уже не суждено было снова заснуть в то утро.
– Варя, ты чего?
Не обратив внимания на вопрос матери, она подлетела к базе, на которой покоилась телефонная трубка. Поднесла к уху – так и есть, сигнал телефонного эфира отсутствует! Она снова опустила трубку на базу, снова подняла – тот же результат.
– Мама… Мама, ты знаешь, а ведь у нас телефон не работает!
– Вот как… Только я что-то не вижу причин для радости, Варя…
В ответ Варя тихонько рассмеялась, однозначно давая понять, что у нее причины для радости имеются. И очень веские, судя по тому, как изменилось, как снова загорелось румянцем ее побледневшее лицо. Впрочем, в утреннем полумраке Галина Петровна едва ли смогла разглядеть эту неуловимую игру света на щеках дочери.
– Мам, он, наверное, еще со вчерашнего дня не работает…
– Да тише, Варя, тише, ты так Никиту разбудишь… Ну не работает телефон, подумаешь… Может, повреждения на линии… Да чему ты так обрадовалась, скажи?
– Сама не знаю, – все еще продолжая улыбаться, тихо прошептала Варя. – Ладно, мам. Ты спи, я теперь уж точно тебя тревожить больше не буду. Я пошла… В магазин…
Она выскочила в коридор и, уже больше ни о чем не задумываясь, накинула легкий плащ, легкие туфли на тонкой шпильке, перекинула сумочку через плечо. И только в тот момент, когда оказалась на улице, остановилась, огляделась вокруг, прошептала:
– И все-таки, куда же ты собралась? – и тихо рассмеялась.
Этот вопрос, который еще несколько минут назад поставил ее в тупик, теперь показался совершенно простым. Она смогла найти на него тысячу ответов. Она смогла найти тысячу причин, тысячу веских причин для того, чтобы, проснувшись в пять часов утра, подвести глаза тушью, накрасить губы пурпурно-красной помадой, распустить длинные волосы, надеть шикарное вечернее платье и выйти на улицу.