– Мама! – снова послышался голос Никиты.
Варя вздрогнула, уронила ложку, которой помешивала макароны, в кипяток. Разлетевшиеся в стороны брызги попали на лицо и обожгли кожу.
– Черт! – выругалась Варя и вдруг почувствовала, как из глаз брызнули слезы. Неожиданные, непрошеные – но справиться с ними она уже не могла. Видимо, просто наступил тот самый момент, когда запас терпения иссяк, когда крепиться дальше, держать себя в руках стало уже невозможно. Брызги кипятка, слегка ущипнувшие кожу, оказались тем самым Рубиконом, который она перешагнула. И теперь оставалось только одно – упасть на кухонную табуретку, закрыть лицо руками и оплакивать собственную судьбу.
– Мама! – Никита бросился к ней и неловко попытался обнять. От этого его неловкого прикосновения она разревелась еще сильнее, теперь уже в голос. Никита стоял рядом, робко гладил Варю по вздрагивающим плечам и испуганно повторял: – Мама, мамочка… Что случилось? Почему ты плачешь?
Она поймала его ладонь и сжала хрупкие пальцы. Ответить сыну она пока ничего не могла и все же попыталась хотя бы как-то успокоить.
– Мама, – снова прошептал он дрогнувшим голосом. Еще секунда – и Никита, наверное, разрыдался бы вместе с ней, от испуга и горечи, от чувства собственного бессилия.
Она подняла лицо, залитое слезами, и увидела глаза сына. Два серых глаза, смотревших на нее с тревогой, обожанием и страхом. Нужно было прогнать этот испуг, нужно было сделать все для того, чтобы взгляд его снова стал прежним.
– Все в порядке, Никитка, – выдавила из себя и смахнула с глаз слезы. – Я просто обожглась. Выронила ложку, и капли брызнули в лицо…
– Тебе больно?
– Уже нет. Уже почти совсем не больно, так, только жжет немного. Но это пройдет.
Поднявшись, она порывисто прижала к себе Никиту, спрятала лицо в его жестких волосах, вдохнула их запах, такой родной, и вдруг поняла, что все остальное не важно. Что ничего не может быть в жизни важнее, чем их близость, что объятия матери и сына не заменят никогда ничьи другие, и ни один мужчина на этой земле не достоин даже легкой тени грусти в глазах ребенка. Ее ребенка, ее Никитки…
Ни один. И Герман – тоже.
«Как хорошо, что мамы сейчас нет дома», – подумала Варя. Мать наверняка не поверила бы в историю про капли кипятка, которые заставили Варю разрыдаться, как маленькая девочка. Пришлось бы выдумывать что-нибудь более правдоподобное или говорить правду – но сейчас она была не способна ни на то, ни на другое.
– Успокойся, солнышко. Ну чего ты так испугался? Говорю же, со мной все в порядке.
– Мам, у тебя такое лицо было…
– Да все в порядке с моим лицом. Ну хватит переживать. Ты ведь мужчина, Ник. А мужчина должен быть сильным. Вот я сейчас доварю эти макароны, котлеты пожарю, пообедаем и сходим с тобой куда-нибудь… Хочешь?
– Хочу! – тут же обрадовался сын и, загоревшись новой идеей, выскользнул из ее объятий. – А знаешь, я вчера вечером по телевизору видел передачу, в которой рассказывали про кукольный театр. Мам, вот бы сходить туда…
Варя снова прижала к себе сына. Боже, какое все-таки счастье, что есть рядом этот маленький человечек! Какое это наслаждение, когда его радость становится твоей радостью, его надежда – твоей надеждой!
– Конечно, малыш, мы обязательно туда сходим. Только нужно позвонить и узнать, во сколько начало спектакля. Ведь бывают спектакли дневные, бывают вечерние. Но если театр детский, то спектакль скорее всего днем. И еще нужно узнать насчет билетов, вдруг их нет в кассе. Я сейчас сама позвоню, а ты пока пригляди за макаронами. Помешай, чтобы они к кастрюле не прилипли.
– Ага, – деловито отозвался Никита, как всегда, почувствовавший гордость за то, что ему доверяют какое-то исключительно ответственное дело. Вообще он просто обожал возиться на кухне, очень часто подменяя Варю «на передовой», особенно в те моменты, когда в доме ожидали прихода гостей и кухня в самом деле напоминала поле боя. Паршин от кухонных дел всегда держался в отдалении, считая возню с продуктами и тарелками делом чисто женским, поэтому единственной опорой для Вари в этом нелегком деле всегда был сын.
Вот и сейчас Никита, уже совсем забыв про грусть, с довольной улыбкой схватил ложку и принялся помешивать макароны в кастрюле.
Варя улыбнулась, глядя на сына, и вышла из кухни. Телефонный аппарат, едва появившись в поле зрения, тут же напомнил: несколько минут назад она простилась с мечтой о счастье. Формулировка показалась убийственно сентиментальной – Варя заставила себя скептически усмехнуться и, взяв трубку в руки, спокойно набрала «09». Выяснив номер телефона кукольного театра, она позвонила туда, прояснила все вопросы, которые ее интересовали. Собралась было уже вернуться на кухню и обрадовать Никиту, но в этот момент вспомнила про Кристину и снова набрала номер ее телефона.
Все тот же результат – длинные гудки, и ничего больше. Кристина по-прежнему не слышала звонка, или… Или, может быть, просто не хотела снимать трубку? Эта мысль впервые пришла в голову – Варя отогнала ее прочь, настолько абсурдным показалось предположение. В самом деле, с чего бы Кристина стала избегать ее? Даже если она узнала о том, что накануне вечером Герман был ее спутником в прогулке по парку, едва ли этот факт мог задеть Кристину, она ведь прекрасно понимает, что между ними ничего не было и быть не могло.
А если все-таки именно ревность та самая причина, из-за которой Кристина так упорно не снимает трубку? Необходимо как-то прояснить ситуацию. Не ссориться же в самом деле с подругой, с самой близкой и единственной подругой, только из-за того, что ее молодой человек имел глупость накануне вечером проводить ее до дома. Только лишь проводить до дома…
Она снова набрала номер и снова выслушала череду длинных гудков. Определенно Кристина или не слышала звонка, или просто не хотела разговаривать. Черт возьми, если бы она знала, что между ней и Германом существуют какие-то отношения, она бы никогда не стала гулять с ним в парке, она бы ни за что не пустила его к себе под зонт, не воспользовалась бы предложением проводить до дома. Не говоря уже обо всем остальном…
«Все остальное», заключавшееся в случайном прикосновении рук, которое продлилось слишком долго, непозволительно долго, во взглядах, в частоте пульса и в томительном ожидании телефонного звонка, – все это вообще к делу не относилось. События, значимость которых очень сильно преувеличена…
Варя попыталась убедить себя в этом, и ей почти удалось. Оставалась самая малость – убедить в этом Кристину, которая по-прежнему не снимала трубку. Варя решила еще раз попробовать дозвониться в офис – возможно, Кристина уже вернулась на работу, а телефон просто оставила в машине. Вот она, разгадка…
Но на работу Кристина не вернулась. Об этом Варе сообщила секретарша, голос которой по-прежнему был полон растерянности и замешательства. Нет, она не сказала, куда идет. Нет, не уточнила, когда вернется. Нет, она не знает, взяла ли Кристина с собой мобильный телефон, но, судя по тому, что из-за закрытой двери ее кабинета никаких звонков не доносилось, логично было предположить, что она все-таки взяла его с собой. Нет, вообще ничего не сказала. Впрочем, сказала что-то, но это к делу не относится. Вообще ни к чему не относится, странная какая-то была фраза – что-то про какие-то лекарства. Может быть, она пошла в аптеку? Может быть, в аптеку, но аптека за углом, она уже сто раз могла вернуться. Может быть, в аптеке очередь? Может быть, только едва ли в этой очереди больше трех человек, аптек-то в городе много, дефицита не наблюдается…
Пообщавшись с секретаршей Кристины, Варя повесила трубку. Ничего не прояснилось, а недоумение только усилилось. Поведение Кристины выглядело странно, по крайней мере если ситуация выглядела именно так, как ее описала Алина. Ее словам можно было бы не придавать большого значения, если бы… Если бы не настойчивое молчание телефона. Если бы только Кристина ответила на звонок…
Варя снова набрала номер, и снова безрезультатно. Гудки шли, значит, сигнал поступал, но Кристина не отвечала. Не хотела ответить, или… Или не могла?
Тревога больно кольнула сердце. А что, если с ней и в самом деле что-то случилось? Почувствовала себя плохо, пошла в аптеку за лекарством, но купить его не успела, потому что…
Варя похолодела. Кажется, Кристина никогда не жаловалась на сердце. Впрочем, десять лет назад никто и ни на что не жаловался. Десять лет назад они были еще слишком молоды для того, чтобы знать, в каком боку расположена печень, в каком – селезенка. Десять лет назад сердце представлялось в виде нежно-розового двулистника, созданного исключительно для того, чтобы порождать и хранить в себе чувства. Кто знает, ведь многое могло измениться за эти десять лет.
Домашнего номера телефона Кристины у Вари не было. Тот, старый, десятилетней давности, сейчас был неактуален – квартиру, в которой когда-то жила вдвоем с дочерью, мать Кристины уже давно продала, а сама вышла замуж и уехала жить в другой город. О новом месте жительства Кристины Варя ничего не знала.
Варя посмотрела на часы. До начала спектакля в кукольном театре оставалось чуть больше двух часов – времени как раз достаточно для того, чтобы успеть пообедать, собраться и доехать до здания театра. Она решила, что отведет Никиту, купит ему билет, а сама за те два часа, пока будет идти спектакль, успеет доехать до офиса Кристины и еще раз поговорить с Алиной, чтобы понять, насколько обосновано ее беспокойство.
В глубине души она рассчитывала на то, что через два с лишним часа ситуация разрешится сама по себе и ей не придется ехать в офис. Возможно, Кристина сама позвонит ей, заметив на экране мобильника список неотвеченных вызовов. Или она сумеет наконец дозвониться до Кристины.
Составив этот нехитрый план действий, Варя испытала некоторое облегчение, но лишь на время. В душе нарастала тревога, предчувствие неминуемой беды, а ощущение собственного бессилия просто сводило с ума.