рите!
Все медленно подошли поближе.
На раскрытой ладони, по самой середке, лежала большая, круглая дождевая капля.
Девочка посмотрела на нее и заплакала.
Дети молча поглядели на небо.
– О-о…
Редкие холодные капли упали на нос, на щеки, на губы. Солнце затянула туманная дымка. Подул холодный ветер. Ребята повернулись и пошли к своему дому-подвалу, руки их вяло повисли, они больше не улыбались.
Загремел гром, и дети в испуге, толкая друг друга, бросились бежать, словно листья, гонимые ураганом. Блеснула молния – за десять миль от них, потом за пять, в миле, в полумиле. И небо почернело, будто разом настала непроглядная ночь.
Минуту они стояли на пороге глубинного убежища, а потом дождь полил вовсю. Тогда дверь закрыли – и все стояли и слушали, как с оглушительным шумом рушатся с неба тонны, потоки воды – без просвета, без конца.
– И так опять будет целых семь лет?
– Да. Семь лет.
И вдруг кто-то вскрикнул:
– А Марго!
– Что?
– Мы ведь ее заперли, она так и сидит в чулане.
– Марго…
Они застыли, будто ноги у них примерзли к полу. Переглянулись и отвели взгляды. Посмотрели за окно – там лил дождь, лил упрямо, неустанно. Они не смели посмотреть друг другу в глаза. Лица у всех стали серьезные, бледные. Все потупились: кто разглядывал свои руки, кто уставился в пол.
– Марго…
Наконец одна девочка сказала:
– Ну, что же мы?..
Никто не шелохнулся.
– Пойдем, – прошептала девочка.
Под холодный шум дождя они медленно прошли по коридору. Под рев бури и раскаты грома перешагнули порог и вошли в ту дальнюю комнату, яростные синие молнии озаряли их лица. Медленно подошли они к чулану и встали у двери.
За дверью было тихо.
Медленно-медленно они отодвинули засов и выпустили Марго.
Подарок[19]
Завтра Рождество. Когда они втроем ехали в космопорт, мать и отец волновались. Это было первое путешествие их сына в космос, его первый полет в ракете, и они хотели, чтобы все прошло безукоризненно. Поэтому, когда на таможне родителям сказали, что придется оставить подарок мальчика, который превышал по весу норму – правда, всего на несколько унций, – и маленькую елочку с очаровательными белыми свечками, они почувствовали, что их самих лишили праздника и возможности продемонстрировать свою любовь.
Сын ждал их в посадочном зале. Направляясь к нему после безуспешного столкновения с представителями Межпланетной администрации, отец и мать тихонько переговаривались:
– Что станем делать?
– Ничего, ничего. А что мы можем сделать?
– Идиотские правила!
– А он так хотел, чтобы у нас была елка!
Пронзительно взвыла сирена, и люди поспешили на посадку к ракете, отправляющейся на Марс. Мать и отец шли самыми последними, бледный сын молча шагал между ними.
– Я что-нибудь придумаю, – сказал отец.
– Что?.. – спросил мальчик.
И вот ракета стартовала, и они устремились в непроглядный мрак космоса.
Ракета неслась вперед, оставляя за собой хвост пламени и Землю, на которой было 24 декабря 2052 года. Она устремилась туда, где нет времени – ни месяца, ни года, ни часа.
Остаток первого дня они проспали. Около полуночи, по земным нью-йоркским часам, мальчик проснулся и сказал:
– Я хочу посмотреть в иллюминатор.
В ракете имелся только один иллюминатор, огромное «окно» из невероятно толстого стекла – на другой палубе.
– Подожди немножко, – проговорил отец. – Я отведу тебя туда чуть позже.
– Мне хочется увидеть, где мы находимся и куда направляемся.
– Я прошу тебя подождать не просто так, у меня есть на это причина, – попытался успокоить его отец.
Он лежал без сна, ворочаясь в постели, и не переставая думал об оставленном на Земле подарке, о Рождестве и елочке с белыми свечками. В конце концов он вскочил с кровати, потому что у него возник план. Нужно было только его осуществить, и тогда первый полет их сына на ракете станет радостным и запоминающимся.
– Сынок, ровно через полчаса будет Рождество.
– Ой, – простонала мать, которая страшно возмутилась, что он упомянул об этом. Она надеялась, что их сын забудет про праздник.
Лицо мальчика раскраснелось, губы задрожали.
– Я знаю, знаю. А я получу подарок, получу? У меня будет елка? Вы обещали…
– Да, да, ты все это получишь, и даже больше, – успокоил его отец.
– Но… – начала мать.
– Я совершенно серьезно, – сказал отец. – Абсолютно серьезно. Все это и намного больше. А теперь прошу меня простить. Я скоро вернусь.
Его не было примерно двадцать минут. Когда он вернулся, его лицо озаряла радостная улыбка.
– Уже совсем скоро.
– А можно мне подержать твои часы? – спросил мальчик и получил отцовские часы, которые зажал в руке, не сводя глаз со стрелок и слушая их тиканье, в то время как год уходил в пламени, безмолвии и движении вперед, которого никто не ощущал.
– Уже Рождество! Рождество! Где мой подарок?
– Пойдем, – сказал отец, взял мальчика за руку и вывел из каюты.
Они направились по коридору, поднялись вверх по лестнице. Жена следовала за ними.
– Я не понимаю, – повторяла она.
– Скоро все поймешь. Вот мы и пришли, – заявил отец.
Мать, отец и сын остановились возле закрытой двери, ведущей в большое помещение. Отец постучал три раза, а потом еще два – получилось что-то вроде кода. Дверь распахнулась, в каюте погасли все огни, и донеслись приглушенные голоса.
– Входи, сынок, – сказал отец.
– Тут темно.
– Я буду держать тебя за руку. Ну же, мама, не отставай.
Они вошли, дверь сзади захлопнулась, в каюте было совсем темно. И вдруг перед ними возник огромный глаз, иллюминатор, окно высотой в четыре и шириной в шесть футов, а за ним – бескрайний космос.
Мальчик вскрикнул.
Его родители, стоявшие у него за спиной, тоже вскрикнули от неожиданности. Потом в каюте кто-то запел.
– С Рождеством тебя, сынок, – проговорил отец.
Люди пели старинные, знакомые с детства рождественские гимны. Мальчик медленно двинулся вперед и прижался лицом к холодному стеклу иллюминатора. Он стоял долго-долго, просто смотрел и смотрел на космос и глубокую ночь, в которой сияли миллиарды и миллиарды блистающих белых свечей.
Страшная авария в понедельник на той неделе[20]
Человек ввалился в заведение Хибера Финна и застыл в открытых дверях, осоловело глядя перед собой. Весь в крови, он с трудом держался на ногах и стонал так, что у собравшихся по спине побежали мурашки.
Некоторое время слышалось только, как лопаются пузырьки пены в кружках; все лица были обращены к незнакомцу – чьи-то бледные, чьи-то румяные, чьи-то в паутине вздувшихся красных прожилок. На каждом лице дрогнуло веко.
Мужчина стоял, шатаясь, – глаза широко раскрыты, губы дрожат.
Присутствующие сжали кулаки. «Ну! – молча кричали они. – Давай же! Говори!»
Незнакомец сильно подался вперед.
– Авария! – прошептал он. – Авария на дороге!
Тут колени его подогнулись, и он рухнул на пол.
– Авария!
Человек десять кинулись к бесчувственному телу.
– Келли! – Голос Хибера Финна перекрыл все остальные. – Давай к дороге. И поосторожнее там с ранеными. Полегонечку. Джо, беги за доктором.
– Погоди! – раздался негромкий голос.
Из-за отдельной стойки в темном закутке бара, где удобнее всего предаваться философским раздумьям, темноволосый мужчина щурился на толпу.
– Доктор! – воскликнул Хибер Финн. – Это вы!
Доктор и с ним еще несколько человек поспешно удалились в темноту.
– Авария… – Угол рта у лежавшего на полу задергался.
– Осторожней, ребята.
Хибер Финн и двое других уложили пострадавшего на стойку бара. Он лежал на наборном филенчатом дереве, красивый, как покойник, и в толстом зеркальном стекле двоилось отражение беды.
На ступенях толпа замерла в смятении: казалось, океан в сумерках затопил Ирландию, и теперь они окружены со всех сторон. Огромные волны тумана скрыли луну и звезды. Моргая и чертыхаясь, люди один за другим ныряли с крыльца и пропадали в глубине.
За их спиной, в ярко освещенном дверном проеме, остался стоять молодой мужчина. На ирландца он был не похож: волосы не рыжие, лицо не бледное, не мрачный, но и не веселый – вы могли бы принять его за американца. И не ошиблись бы. А зная это, вы бы сразу догадались, почему он ни во что не вмешивается: боится нарушить незнакомый ему сельский ритуал. С первого дня в Ирландии он не мог отделаться от чувства, что живет на сцене, где ему, не знающему роли, остается только таращиться на действующих лиц.
– Странно, – неуверенно возразил он, – я не слышал шума машин.
– Разумеется, – чуть ли не с гордостью отвечал старик, который из-за артрита не мог продвинуться дальше первой ступеньки и топтался на ней, что-то крича в белые глубины, поглотившие его приятелей. – Поищите на перекрестке, ребята! Там чаще всего сталкиваются!
– Перекресток! – Со всех сторон застучали шаги.
– И шума аварии я тоже не слышал, – настаивал американец.
Старик презрительно фыркнул:
– У нас не услышишь грохота, скрежета и лязга. Но если охота посмотреть – сходите туда. Только не бегите. Такая темень, черт ногу сломит! Еще, чего доброго, налетите сослепу на Келли – вечно он несется как очумелый. Или прямехонько на Фини наткнетесь – этот так надерется, что дороги не разбирает, куда уж там пешеходов. Фонарь есть? Он вам не поможет, а все равно возьмите. Ступайте же, слышите?
Американец с трудом отыскал в тумане автомобиль, достал фонарик и погрузился в ночь за пивной. Он шел на стук башмаков и голоса. За сотню ярдов, в вечности, переговаривались сиплым шепотом:
– Полегче!
– Тьфу, пропасть…
– Осторожно, не тряси его!
Американца отбросило в сторону напором людей, которые внезапно вынырнули из тумана, неся над головами бесчувственное тело. Он успел различить бледное, залитое кровью лицо, потом кто-то наклонил его фонарик вниз.