Человек свободен. Он может быть добродетельным (и вообще каким угодно) только по своей воле, в результате собственного свободного выбора. Об этом нам говорит христианская религия, и именно в этом заключается ответ на вопрос, почему в мире существует зло (потому что человек создан изначально свободным и нередко выбирает соблазны). Но то, что человек выбирает распоряжается своей свободой именно таким образом не значит, что свобода плоха и добро надо насаждать силой. К сожалению, насильственное добро превращается в стопроцентное насилие, а субстанция добра в отсутствие свободы испаряется, улетучивается.
То же относится и к пропаганде, в которой истина смешивается с ложью. Увы, никакой смеси не получается: полученное вещество будет целиком состоять из лжи, а то хорошее, что могло быть в нём заключено, потеряется навсегда.
Кривляндская пропаганда часто использует сюжет старой сказки, в которой маленькая девочка находит волшебный жёлудь. В самом деле, страна знаменита своими древними дубами, «под защитой» которых она находится. Могучий дуб красуется на гербе Кривляндии, и даже валюта Кривляндии — золотой дублон (в просторечии «дупло»). К сожалению, сейчас в сознании людей, которые не подвержены пропаганде, дуб ассоциируется лишь с ложью и официозом. Жители стран, ставших жертвами кривляндской агрессии, с ненавистью называют солдат противника «дуболомами», а жертв пропаганды «желудями»: мол, в тени этого страшного дерева ничего и никогда не сможет вырасти, если его не спилить. Так живая вода становится мёртвой из-за пропаганды.
6 Красная кнопка: «Единственная версия»
Ранее мы уже говорили, что пропаганда охотно использует обобщения. Она делает это по многим причинам:
— чтобы отвлечь от конкретики, которую труднее подделать;
— чтобы упростить картину мира и сформировать сильные установки;
— чтобы создать систему противостояния чёрного и белого;
— чтобы работать с ассоциациями и вызывать сильные чувства, от эйфории до страха.
Пытаясь «разминировать» пропаганду, гражданин сталкивается с тем, что опровергать приходится не только сами факты, но и структуру предложений, разбирая их на кирпичики вплоть до подлежащих и сказуемых. Иногда ложь зашита в них на уровне слова, на уровне конструкции фразы. Порой даже непонятно, почему то или иное утверждение является пропагандистским — ведь вроде бы ничего такого не сказано. Пропаганде может служить сама структура текста, его форма, контекст — как, например, статья о гей-прайдах во «враждебной» стране, помещённая на первую полосу вместо действительно важных новостей (которые замалчиваются и игнорируются). Или как рассказ о военном поражении, облечённый в формулировки вроде «плановая перегруппировка войск». Обобщение может являться в форме умолчания или погружения в подробности, не относящиеся к делу, и так далее.
Обобщения работают на психологическую защиту, которая называется рационализацией — стремление найти фактам подходящее объяснение. Рационализация противоположна истинному стремлению разобраться, даже мешает ему. Тот, кто рационализирует, спешит как можно скорее «положить факт на нужную полочку», он озабочен не тем, чтобы по-настоящему понять, что происходит, а собственным спокойствием, отсутствием тревожащих противоречий, когнитивного диссонанса. Пропаганда услужливо подсовывает «рационализаторам» нужные удобные полочки для всех фактов. Этими полочками и являются обобщения. Людям не приходится думать слишком долго, и тревога не успевает причинить дискомфорт.
Обобщения идут рука об руку с идеологизацией. Пропаганда политизирует и проблематизирует любое общественное событие, трактуя его в нужном для себя ключе.
Например, ярко выраженная черта кривляндской пропаганды — любовь к историческим персонажам, которые берутся «в союзники». При этом историческая истина может искажаться или истолковываться так, как выгодно пропаганде. Жестокий король Жутий Свирепый, казнивший людей целыми городами, объявляется стратегическим политическим мыслителем, предвидевшим объединение Кривляндии. Князь Филорот Обширный назначается святым покровителем армии Кривляндии, хотя в реальной жизни это был просто типичный средневековый деятель, талантливый политик и полководец, набегами увеличивавший территорию своего княжества. Идеологизация обращается вспять: все войны, которые вела Кривляндия, объявляются пропагандой освободительными и, кроме того, выигранными, хотя это совсем не так.
Идеологизация, опять же, позволяет быстро и ловко рационализировать любое событие, но кроме этого она работает и на другие психологические защиты. Это и отрицание (например, того, что предыдущая война принесла народу очень много горя и стала травмой для нескольких поколений), и примитивное расщепление (наши — хорошие, не наши — плохие), и отыгрывание вовне (можно скандировать лозунги или пойти избить «идеологического противника»).
В результате идеологизации пропаганда может выстраивать целые сложные конструкты, модели, внутри которых есть своя система правил, и которые могут казаться непротиворечивыми для тех, кто продолжает мыслить в их рамках. Например, такой была идеологическая система, выстроенная гитлеровским нацизмом. Когда пытаешься разобраться в ее устройстве, противоречия видны невооруженным глазом. В частности, Гитлер утверждает, что все нации борются за жизненное пространство и побеждает сильнейшая. Но почему в таком случае арийцы должны бояться «вырожденцев», ведь они сами исчезнут с лица земли, так как они слабы? И чем так уж страшны евреи, если у них вообще нет никакого собственного жизненного пространства? Однако для идеологов нацизма и жертв его пропаганды никакого противоречия во всей этой теоретической каше не было.
Жертва пропаганды обладает коротким вниманием, в зону которого легко попадают эмоционально заряженные идеи и ложные факты. Это не позволяет людям увидеть противоречия в созданной идеологической системе. Им просто не хочется их видеть. Мир человека, попавшего под власть пропаганды, состоит из ярких точек и тумана «неважного» между ними. Психологические защиты не позволяют разглядеть в этом тумане разрывы логических связей (не говоря уж о том, чтобы обнаружить ложь).
Ещё один признак пропагандистской идеологизации — нетрадиционное, своеобразное, извращённое использование терминов. Либерализм и демократия в устах пропагандистов значат совсем не то, что определяет словарь (также как «космополит», «интеллигенция», «гуманизм» и «патриотизм»). Сдвиг в осмыслении этих понятий может происходить незаметно, но в мозгу людей, подверженных пропаганде, постепенно формируются новые ассоциации (это особенно эффективно если старых ассоциаций нет вообще, то есть люди никогда не слышали об этих понятиях до начала идеологической обработки). Происходит приписывание терминам определённых свойств — так, как это выгодно авторам пропаганды.
Так, пропаганда Кривляндии формирует образ «типичного кривляндца», который обладает рядом характерных черт и с которым каждый может себя ассоциировать. Идеологизируется образ жизни, виды спорта, досуга, взгляды и жизненный опыт. Составляются списки вроде «что должен пережить настоящий кривляндец к шестнадцати годам»: например, считается доблестью ходить в любую погоду без зонтика и в обычной одежде; поощряются телесные наказания в семье и школе. Всё это поднимается из сферы частной жизни в сферу идеологии, приобретает эмоциональную и этическую окраску. Как выражаются официальные лица Кривляндии, «мы должны выковать настоящих патриотов дождём и ремнём!»
7 Красная кнопка: «Никаких преград!»
Мечта всех пропагандистов — возможность включать у людей механизм отрицания, с помощью которого полностью игнорируются негативные факты. Эту мечту любят изображать в фантастических антиутопиях: «Сомы грамм — и нету драм!»
Моделью, на которой мощную работу отрицания можно наблюдать в реальной жизни, является маниакальная фаза биполярного аффективного расстройства. В тяжелом, далеко зашедшем маниакальном состоянии человек может игнорировать свои потребности в пище, сне, отрицать собственную смертность, не говоря о пренебрежении к опасностям. Он находится в таком возбуждении и в настолько приподнятом настроении, что ему кажется, будто он практически всемогущ. Нетрудно догадаться, что в таком состоянии человек представляет опасность для себя, а иногда и для других. Даже в гипомании (так называется субклиническая мания, в которой признаки фазы выражены не настолько сильно) человек склонен отрицать неприятные факты, проблемы, отодвигать их. Долги, увольнение, болезнь близкого человека? Зачем думать об этом и портить себе настроение, всё как-нибудь решится само собой, а мы пока хорошенько повеселимся и осуществим парочку гениальных проектов! Состоянии мании или гипомании может длиться от нескольких недель до нескольких месяцев, а затем заканчивается. Нередко бывает и так, что накопившиеся проблемы «помогают» человеку сразу после мании провалиться в депрессию. Теперь он видит их даже чересчур отчётливо, вот только на решения нет сил.
Немного другую модель работы отрицания можно увидеть на примере алкоголизма. Одержимый зависимостью человек может считать себя свободным от неё. Он отрицает именно то, что водка стала его единственным другом. И она же позволяет ему на время отодвинуть проблемы. В состоянии опьянения рассеивается тревога и уменьшается тоска, а причины, которые их вызвали, кажутся менее значимыми, не так сильно тревожат, бремя спадает с плеч. Это «дозированное» отрицание, которое тем не менее также приводит к отходняку похмелья и к тому, что проблемы, опять-таки, накапливаются и усиливают желание выпить. Механизм отрицания заводит человека в порочный круг.
Биполярное аффективное расстройство, даже тяжёлое, поддаётся медикаментозному лечению: на лекарствах фазы сглаживаются и человек перестаёт отрицать очевидное. Алкоголизм также можно вылечить, если в жизни человека есть то, ради чего он готов будет пройти непростой путь к трезвости. К сожалению, никто пока не придумал схожей терапии для общества, накручиваемого пропагандой. История знает множество примеров, когда вожди эйфоризировали людей настолько, что они делали семь норм за смену или стройными рядами шли убивать себе подобных. Так же как в случае с маниакально-депрессивной динамикой, за периодом неистовства следует серьёзная расплата и многолетнее состояние «отходняка». И так же, как в случае с алкоголизмом, от «запойного» общественного отрицания